Я не раз слышала, что при разводе родителей чаще всего страдает именно ребёнок. Ведь, по мнению большинства, его психика в столь юном возрасте ещё не успела до конца сформироваться, отчего, вполне вероятно, расставание родителей малыш воспримет аналогично кончине одного из них.

Осознание этого, разумеется, убьёт невинную детскую душу, безжалостно растопчет тот прекрасный воображаемый мир, полный абсурдных иллюзий, в котором ребёнок некогда жил. В худшем случае, толкнёт на необдуманный поступок, последствия которого будут, увы, необратимы.

Так уж получилось, что я, то ли из-за склада характера, то ли из-за каких-то других, до сих пор неведомых мне причин, не относилась к этой распространённой категории детей, хоть и развод родителей, безусловно, оставил где-то внутри меня неприятный осадок.

Как и раньше, я ходила в школу, где, желая скрасить серые будни, чья монотонность вызывала у меня неконтролируемые приступы скуки, что не давали ни на чём сосредоточиться, порождали рассеянность, так сильно злившую преподавателей, придумывала с одноклассниками разные бессмысленные игры, воспоминания о которых сейчас, по прошествии стольких лет, вызывают на моём лице ностальгическую улыбку.

Да и некогда нелюбимый хор, в своё время убивший мою мечту о роли нападающего в школьной команде по футболу, считавшейся одной из сильнейших в районе, перестал раздражать меня. Я смирилась и, сама того не замечая, начала получать искреннее удовольствие от того, что делала.

Лишь иногда я вспоминала об отце. Вспоминала его бархатный голос и сильные руки, тепло которых я так любила. Вспоминала о том, какой была наша жизнь до его ухода.

Эти отрывки из недавнего прошлого, случалось, могли заставить меня всплакнуть.

Однако потом я восстанавливала в памяти то судебное заседание: его глаза, не выражающие ничего, холодный монотонный голос, пропитавший собой каждую стену того просторного помещения, циничное поведение и полное безразличие ко всему, что происходит вокруг. Благородством и желанием расстаться с семьёй по-человечески тут даже не пахло.

Больше я, как бы ни хотела, не могла любить этого незнакомого мужчину, околдованного какими-то невидимыми магическими чарами своей новой пассии. Мужчину, который был для меня эталоном идеального отца, которого я, в буквальном смысле этого слова, боготворила.

Потому, выругав себя за излишнюю сентиментальность, неумение следовать когда-то данным самой себе обещаниям, я вновь возвращалась к привычной жизни, стараясь получить от неё как можно больше удовольствия.

А вот на матери расставание с любимым мужем, которому она в свободное от работы время посвящала всю себя, отразилось очень сильно.

На моих глазах некогда привлекательная женщина с вьющимися тёмными, словно глубокая ночь, волосами превратилась в лишённого всякой радости человека, потерявшего смысл земного бытия, чьё лицо несправедливо рано покрылось морщинами, а улыбка, способная заворожить любого, куда-то исчезла.

Несмотря на эти заметные даже не вооружённому глазу перемены, однако, мать любыми возможными способами скрывала ото всех те печали и боль, что терзали её душу, медленно, но не менее верно отравляли существование.

Такой уж она была. Гордой. Независимой. До неприличия упрямой.

Черты характера этой, на первый взгляд, хрупкой миловидной женщины вызывали неподдельное восхищение, без преувеличения, у каждого, кто был хорошо знаком с ней.

Для тех же, кто знал мою непоколебимую мать поверхностно, её характер был настоящей загадкой. Тайной, на познание которой требовалось действительно много времени.

Разумеется я, словно на каком-то ментальном уровне чувствовавшая малейшие перемены в её настроении, замечавшая самые незначительные изменения в выражении измождённого почти непрерывными страданиями лица матери, прекрасно понимала, что весь этот напускной ореол таинственности, создаваемый, к слову, её же не слишком близким окружением, всего лишь бутафория. Не более, чем элементарное желание огородить себя от любопытных языков и ехидных глаз, каких, как это не парадоксально, в каждом коллективе, каким бы хорошим он ни считался, десятки, если не сотни.

И если бы в нашу жизнь, вновь потерявшую свои яркие краски, однажды не вмешалась Габриэлла - удивительной доброты женщина, чья преданность матери была проверена, казалось, самим временем, что готова была, бросив все свои дела, прийти к той на помощь, лишний раз выслушать, поддержать, то, вполне вероятно, мы, всеми фибрами души боявшиеся причинить друг другу ещё больше боли, продолжили играть ведущие роли в этом до смешного нелепом спектакле, заведомо обречённом на провал, до тех пор, пока механизм самоуничтожения, неосознанно мной и матерью запущенный, не воплотил все наши страхи в реальность.

Тот судьбоносный день, ставший так называемой отправной точкой, положившей успешное начало той самой главе моей жизни, печальные воспоминания о которой я в течение долгих лет безуспешно пыталась подавить, искоренить из своего сознания, которая, как мне когда-то казалось, никогда не придёт к своему логичному завершению, станет моим вечным проклятьем, был днём рождения Габриэллы, на который мы с мамой, ожидаемо, были приглашены в добровольно-принудительном порядке.

– Я не приму никаких отговорок, Амелия Бьюкенен, – решительно заявила мамина подруга, с которой та вот уже целый час разговаривала по телефону, стараясь всеми существующими и не существующими способами отказаться от этой затеи. Матери было не до веселья. Её голова вновь была забита какими-то дурными мыслями, а на лице не отражалось ничего, кроме отчаяния и всепоглощающей грусти. – Тебе сейчас просто необходимо развеяться, получить заряд положительных эмоций, понимаешь? Приходи, Амелия. Приходи вместе с Ремо. Не разрушай нашу многолетнюю традицию.

– Ты права, дорогая, – мама прикрыла глаза и, вздохнув, улыбнулась. – Впрочем, как и всегда. Мы обязательно придём. Обещаю.

Помню, те несколько часов, что мать провела в маленькой уютной квартирке Габриэллы и её супруга-весельчака Кента - респектабельного американца английского происхождения, действительно оказали на неё исключительно положительное влияние.

Нежно-розовые губы мамы снова растягивались в неподдельной улыбке, в глазах появился озорной блеск, а щёки покрылись румянцем, заметно выделявшимся на фоне её аристократично-бледной кожи.

Сидевшая в конце стола, я внимательно смотрела на прекрасное лицо матери, его изящные утончённые черты - настоящую находку для художника-портретиста.

Она была так прекрасна в тот вечер. Прекраснее зелёной листвы, солнца, облаков, парящих над землёй. Словно невинный ангел, сошедший с небес. Мне даже казалось, что я видела её белоснежные крылья, укрывавшие меня от любых ненастий, от снега и холода, от дождя и вьюги.

– Спасибо большое, что пригласила на свой праздник, Габриэлла, – вдруг сказала мама, чей голос вывел меня из этой крошечной, но такой уютной страны грёз, вновь возвращая за овальной формы стеклянный стол, где сидела она, её подруга и Кент, чей хохот был настолько громок, что, как мне тогда показалось, если хорошенько прислушаться, его можно было услышать даже с улицы. – Уже поздно. Нам, наверное, пора домой. Мы и так у вас засиделись. Неудобно получается.

– Амелия, милая, не говори глупостей! – Габриэлла взяла маму за руку и переглянулась с мужем, лицо которого впервые за весь вечер сделалось каким-то хмурым, сосредоточенным. – Пожалуйста, останься ещё ненадолго. Кент обязательно отвезёт вас домой. К тому же, нам необходимо поговорить с тобой.

Непринуждённая обстановка вмиг сделалась какой-то давящей, напряжённой.

Непонимающим взглядом я посмотрела на мать.

Она подошла ко мне, провела рукой по волосам и, поцеловав в щёку, мягко сказала:

– Ремо, солнышко, иди в гостиную, посмотри телевизор или займись ещё чем-нибудь, ладно? Скоро я вернусь, и мы с  тобой поедем домой.

Тогда, в далёком детстве, хитрости мне было не занимать.

Не совладав с любопытством, бьющим через край, я включила телевизор на одном из каналов, что транслировал глупые детские мультфильмы, настроила звук на близкую к максимальной громкость и, подойдя на цыпочках к дверному косяку, вслушалась в гробовую тишину, захватившую всё пространство.

Первым молчание прервал Кент.

– Амелия, я давно хотел обсудить с тобой один вопрос, но всё никак не получалось, – неуверенно проговорил он, постукивая пальцами по столу. – Зато сейчас, когда твоя жизнь в корне изменилась, настало подходящее время.

Отпив вина из наполовину полного хрустального бокала, мужчина продолжил:

– Несколько месяцев назад я ездил на деловую встречу в Лондон, где пересёкся со своим старым, но очень хорошим другом. Он является президентом и генеральным директором одного из ведущих холдингов Великобритании в сфере страхования и пенсионного обеспечения. Превосходная репутация, дочерние компании во многих странах Европы, каждый сотрудник имеет перспективу карьерного роста. Словом, мечта, а не работа!

– Что ж, то, что твой приятель достиг таких высот — просто замечательно, – заключила мама, не скрывая удивления, – но мне-то зачем всё это знать?

Тут в разговор вмешалась прямолинейная Габриэлла, люто ненавидевшая все эти, как она выражалась, "долгие вступления", от которой, собственно, мать и узнала о том, что невероятно успешному другу Кента необходимы высококвалифицированные сотрудники, с чьей помощью и без того процветающая компания откроет перед собой новые горизонты.

– Не важно, где ты живёшь: в Нидерландах, Америке или, например, Германии, – воскликнул Кент, переполненный энтузиазмом. – Себастьян возьмёт на работу человека из любой страны, если тот и вправду окажется мастером своего дела, в чьих профессиональных навыках у него не возникнет сомнений. А ты ведь опытный специалист, Амелия, да ещё и с приличным стажем. Я хочу замолвить за тебя словечко!

Вскоре до меня донесся истерический смех матери.

Предложение Кента и Габриэллы она считала чистой воды безумством, немыслимой глупостью, которой, кто бы что ни говорил, не суждено воплотиться в жизнь, да и «кому нужны лишние хлопоты с разведенкой, на руках которой восьмилетний ребёнок?"

– Амелия, приди уже в себя! – не выдержав, сказала мамина подруга, первый раз повысившая на неё голос. – Я просто не могу смотреть на то, как ты изводишь себя воспоминаниями о прошлом, как прячешь свою красоту под маской глубокой скорби о том, кто тебя недостоин. Прошло ведь уже полгода, милая! Случилось то, что случилось. Вы с Тобиасом расстались. Больше тебе терять нечего. И держаться тоже не за что, - уверенно говорила Габриэлла. – Кент прав, ты прекрасный специалист, перед которым, я уверена, откроются блестящие перспективы. Нельзя стоять на одном месте. Нужно реализовывать себя. Подумай об этом. Подумай о своей дочери и о том, что в Англии она сможет получить блестящее образование. Одно из лучших в мире!

– Амелия, Себастьян хороший человек, - добавил Кент. – Я знаю его не первый год. Поверь, он обязательно поможет тебе с оформлением документов, решит вопрос с жильём и прочими бытовыми делами. Я обо всём договорюсь. Себ будет рядом. Не отказывайся от такой возможности!

– Я подумаю над вашим предложением, - голос мамы был едва слышен. Он звучал прерывисто и запредельно тихо. С трудом она сдерживала слёзы, жаждущие вырваться наружу в самый неподходящий момент. – Хорошо подумаю. Спасибо, ребята.

Мои руки покрылись испариной и предательски задрожали.

Желая остаться незамеченной, я осторожно вернулась к телевизору, села на диван и уставилась в экран, с которого на меня, самодовольно улыбаясь, смотрел герой какого-то мультфильма.

От услышанного дыхание стало прерывистым. Воздуха катастрофически не хватало.

Нужно собраться с мыслями и успокоиться.

Шумный вдох.

Теперь такой же шумный выдох.

Кажется, стало легче. Паническая атака стремительно отступала, даруя моему организму покой.

Когда мама зашла в гостиную, я, боясь вызвать подозрение, нацепила на себя маску беззаботного ребёнка, что всё это время смотрел телевизор, даже не предполагая, о чём именно взрослые так долго толковали на кухне.

Не выдала я себя и тогда, когда мы переступили порог собственной квартиры, попрощавшись с Кентом, незаметно для меня превратившимся в того самого весельчака, образ которого был так привычен, который, как и обещала Габриэлла, любезно подвёз нас до самого дома.

Не выдала лишь потому, что прекрасно знала одно: когда мама соберётся с мыслями, расставит приоритеты, поймёт, как правильнее будет повести себя в сложившейся ситуации, она сама расскажет мне всё.

А пока этого не произошло, я буду терпеливо ждать, не докучая ей неуместными вопросами и другого рода детскими капризами.