Сколько я здесь одна? Кажется, уже четыре часа прошло... А может и все шесть?

  За те четыре дня моего нахождения в плену, подвергая меня жестоким пыткам, он ни разу не оставлял меня так долго наедине со своими мыслями. 

   Руки, связанные сзади, затекли, отчего последние два дня чувствительность к ним иссякла. Кандалы, цепко сковавшие ноги, оставили на них две кровавые полоски. 

От скуки было не уйти, отчего я полностью дала волю потоку мыслей: 

  «Что есть такое человек? Ответ на вопрос у каждого будет свой.

 Люди. Разумные, общественные существа, выступающие в процессе своего существования как личности. Самые жестокие, беспощадные и лицемерные существа на Земле, пытающиеся сделать мир как можно лучше, но в итоге создавая ад. 

Так кто же они: 

Биологический мусор для природы? 

Вкусная еда для гулей?

Деликатес для «Гурмана»?

Лишь малая частичка Вселенной?

Или загадка природы?

Для нас это лишь источник пищи, выживания. Те, за счёт кого мы живём, и те, из-за кого мы страдаем — голуби».

Всё те же стены. Всё тот же пол. Всё та же комната. Всё та же я. Только лишь мир внутри меня не тот же.

Разглядывая уже который день комнату, я понимала, что она всё больше и больше нравилась мне. Стены казались уже такими родными. Нимура казался уже не таким повёрнутым психом, да и не извращенцем вовсе. Боль, которую он несколько часов назад мне приносил, уже и не боль вовсе. Так, комариный укус. Регенерация стала намного быстрее. Обида на Цукияму давно прошла. Страх за папу потерял место быть: всё-таки гуль, справится. А прилив сил, ощущение всеобщей необходимости, стоит ли вообще об этом начинать? Чувство, что весь мир мне подвластен.

 Я попыталась развернуться. Бесполезно. Кандалы на ногах, руки связаны. Мне ни за что не сбежать отсюда. Остаётся только вновь разглядывать неприятное на вид помещение, думать о друзьях, семье или о чём-то своём. Надежда выбраться из лап Фуруты давно покинула меня, оставив лишь воспоминания о прошлой жизни. Воспоминания — моменты, которые больше не повторятся.

  — Дёрнулась. Попыталась встать. Тщетно. Ты бесполезна, — стоп, а кто это говорит?

  — Здесь кто-то есть? — голос. Мой голос. Он раздался эхом по всей комнате пыток.

— Эй, тише, не кричи. Я тебя и без слов понимаю, — девушка. Молодая, высокая, стройная девушка. Она стояла, прислонившись к стенке в самом конце комнаты. Длинные пышные волосы, заплетённые в конский хвост, утончённые, миловидные черты лица. Нет, она не была их тех модельной внешности девушек, но что-то притягательное в ней было. Именно сейчас её лицо выглядело расстроенно, что она тщательно скрывала за колкой насмешливостью. Издалека я бы приняла её за себя, но вблизи явно были видны наши отличия; приметного во мне не было ровным счётом ни-че-го. Девушка точно выглядела лучше, чем я в данный момент. — Ты бесполезна, — она повернулась ко мне, изменившись в лице. Теперь на нём читалась злоба и ярко выраженное сожаление. — Вероятно, твои друзья уже давно умерли. Не удивлюсь, если из-за торчащей здесь дочери, твой отец уже давно висит в качестве украшения возле камина Ромы. А всё почему? Да потому что ты — бездарность. Отброс. Урод. Ошибка природы. Называй это как хочешь. 

 Девушка в один миг сократила расстояние, некогда отделяющее нас друг от друга. Почти вплотную приблизившись, она, держа за подбородок моё лицо, с интересом рассматривала его, запоминания до боли знакомые очертания.

Не упуская возможности, я заглянула в её глаза. Карие. В них я провалилась словно в пучину отчаяния. На блике радужки девушки-призрака светились плавные изгибы элементов комнаты. В зрачке, который периодами расширялся, а затем принимал форму маленькой точки, постоянно мелькали картины прожитых моментов, воспоминания. Нужно ли вновь говорить, что эта девушка — точная копия меня?

 Губы, отказывавшие поддаваться, вдруг тихим шёпотом проблеяли:

— Зачем ты меня оскорбляешь?

— Нужно ли тебя оскорблять? Не глупи, — такой сладкий голос. — Ты ведь всё время боишься что-либо поменять. Ты боялась новой жизни, боялась следователя, напавшего на тебя, боялась своих врагов. Ты трус. Таких как ты вообще не должна Земля носить. Мне очень жаль, что ты появилась, а из-за тебя и я, твоя галлюцинация, — её лицо показывало сожаление. — Я лишь пик твоих мыслей, воображение, которое ты вызвала путём переживаний, глубоких терзаний и испуга.

 Возможно, я просто глупый ребёнок, легко поддающийся на провокации, но именно сейчас, в тот момент, когда осталась одна, я дала полную волю слезам. Нужно было избавиться от всех эмоций, накопившихся внутри.

  — Ревёшь? Ну перестань! — девушка нахмурилась. — Ты ведёшь себя как ребёнок, — грубо произнеся, кареглазая о чём-то серьёзно задумалась. Секунду подумав, стоит ли, она всё же решила, произнеся мягким голосом: — Признайся, а ты боишься потерять своих друзей? — ответом на вопрос последовал кивок. — У меня есть деловое предложение.

— Я... я слушаю, — прибавила я уверенность голосу.

— Просто убей его. У-бей, — на неё устремился мой недоуменный взгляд. Ну она и умница, а кандалы и связанные руки для неё не преграда? — Признай уже на худой конец, что ты просто слаба. Были бы силы — руки уже давно освободила. Разорвать кандалы смогла бы даже я, будь на твоём месте, — а разве я не есть она? Ответа не последовало. — Ну так что, — она подошла сзади, взявшись за верёвку, которой были перевязаны руки, — и это для тебя преграда? Ни-что-жес-тво. 

 Нет. Я не ничтожество. Если будет нужно — с лёгкостью смогу завалить и Фуруту. Порядком, она мне уже начала докучать. Надо просто закрыть глаза, сосчитать до ста и она уйдёт. Раз, два...

— Неплохая попытка. Ничтожна духом, слаба телом, гиблая душой. И ты ещё хотела быть рядом с Шу? Перестань, такая как ты и близко не стояла с ним. Он — молодой, красивый, перспективный парень, склонный к переменам... И ты — горе луковое, сплошное недоразумение. От тебя только лишь проблемы, — слёзы наворачивались на глазах. Как она там сказала... Гиблая душой? 

  «Наши предшественники нашли лучший способ контролировать массы. Нужно всего лишь привлечь их внимание к чему-то конкретному. Среднестатистического идиота, следующего за толпой, можно убедить даже расстаться с жизнью... Когда кто-то перестает адекватно воспринимать действительность, кто-то другой должен подойти и влепить ему хорошую пощёчину. Иначе человек никогда не придёт в себя»¹, — если говорить конкретно, то эти слова точно принадлежат мне. Я и есть тот самый идиот, которому просто под дулом пистолета не хватает этой «оживляющей» пощёчины.

По коридору, где-то в нескольких метрах от нас, раздались шаги.

— Ой, — она обвила мою шею руками, уткнувшись носом в щёку, нежно провела по ней пальцами, вырисовывая замысловатые узоры. — Кажется, хозяин пришёл. Крепись, — улыбнувшись напоследок, она растворилась, оставив после себя лишь разбитую меня.

 Дверь, скрипя, приоткрылась. В ней с улыбкой, которую я не спутаю ни с чьей, появился Нимура Фурута.

— Соскучилась? — крохотные глаза прищурились, показав таким образом счастье, радость видеть того, к кому обращаешься — мнимая актёрская игра.

К сожалению, я не имею способность видеть себя со стороны, но уверена, что помимо неряшливого внешнего вида имею ещё и лицо, полное ненависти, злобы, желания воткнуть кинжал ему в грудь. Кинжал... Только если несколько сотен, тысяч. Дабы от лжеследователя не осталось и мокрого места.

Садизм.

  Никогда не умела понимать, что творится в голове у окружающих, но с уверенностью заявляю, что у этого конченного психа, который с каждой секундой оказывается ближе и ближе ко мне, сокращая такое нужное мне расстояние, в голове лишь кровь, разврат, пошлость и желание вдоволь насладиться моими мучениями, медленно убивая... 

 — Не рада видеть меня? — приблизившись вплотную, он присел на одно колено, схватил меня за подбородок и мимолётно заглянул в глаза, смотревших на него с непредвзятой ненавистью.

Я поморщилась от его прикосновений.

Покосившись вниз, на руки, что всё ещё держали меня — почему-то глаза бросились именно туда — я с удивлением отметила, что на них были надеты перчатки. Неужели так противно дотрагиваться до меня? 

— Нет, — солгала. Как бы я его ненавидела, как бы не желала смерти, но лучше испытывать долгие посмертные муки, чем оставаться одной. Да, скучала, но не по нему. По разговорам, по обществу. По друзьям.

На мой отрицательный ответ он не никак не прореагировал. Лишь уткнулся носом в грудь. 

— А я соскучился, — как можно ласковее промурчал он, отчего захотелось зарядить ему пощёчину. 

 Нимура, будто прочитав мои мысли, привстал. На секунду о чём-то задумавшись, он, как мне показалось, обдумывал в голове что делать дальше. Как доставить себе удовольствие путём причинения насильственных пыток. 

 Обойдя меня, он присел, слегка приобнял сзади, отчего по коже быстро, сменяя друг друга, пробежали мурашки. 

Нимура, обжигая дыханием, нежно прошептал на ухо:

— Ну сделай это, раз желаешь. Давай, — брюнет не спеша развязал мне руки, отказывавшие подчиняться. В полном недоумении, я несколько раз про себя повторила фразу. От усталости или от моего, возможно, недалёкого ума смысл фразы никак не мог дойти до меня. 

 Присев прямо передо мною, он убрал мешавшую прядь волос с лица, ненароком проведя по щеке шершавой тыльной стороной ладони, а затем вновь повторил вышесказанное. 

 Не до конца понимая чего же всё-таки от меня хотят, дрожащими руками я потянулась к его лицу. На его лице, как и всегда, держалась эта милая скромная улыбка. Почему-то сейчас, как никогда раньше, захотелось свести её с лица следователя. 

 Задержав ладонь напротив его щеки, я оценила силу удара, которую могла доставить. Желая как можно больше доставить дискомфорта, я замахнулась. 

 «Хлопок».

  Резкий, звонкий хлопок, эхом раздавшийся по комнате. 

 На его лице остался небольшой красный след, изображавший отпечаток моей ладони. Но улыбка, по-детски милое лицо не изменилось. Ощущение, что ему совсем не было больно.

 — Благодарю. Мне было чертовски приятно, — и почему он мне в который раз напоминает отличника-ученика, всегда прекрасно знающего весь материал. Милый прилежный мальчик, не способный сказать ни одного скверного слова и уж тем более не совершающего такого же рода действий. — Ну, продолжим наше веселье, — брюнет подошёл к столу, взяв заранее приготовленный прибор.

Тёмная скромная каморка, расположившаяся где-то в подземных туннелях — стенах убежища. В этой небольшой комнатке любил отдыхать, проводить свободное время или развлекаться Нимура Фурута. Иногда развлечение имело довольно странный вид и оказывало воздействие разрушительного характера. По нелепой случайности когда-то его внимание привлекла малозначительная скромная персона — девушка Меди. Девушке, случайно оказавшейся на вражеской территории, удалось привлечь внимание Соуты. Человека, кой-для следователей был одним из них, для «Клоунов» — их боссом, для Вашу — их сыном, а для гулей — сородичем. А вот кем он был на самом деле? Разве что актёром, не более. И вот. Результат его заинтересованности находится прямо напротив, сидя с испуганными вытаращенными глазами, усердно выжидая новой напасти. Этого ли он хотел, ждал... Ради этого юный садист старался? Бывают вопросы, на которые даже со временем невозможно найти ответ — этот как раз один из них — задача без логического решения.

Быстро подойдя ко мне, он продемонстрировал мне новую игрушку.

 — Признаться честно, — он покрутил ножом перед моим лицом, — я не использовал его ещё ни на ком. Ты будешь первая, — только сейчас его лица было истинным. Никакого фальша, никакого притворства и чинопочитания. Лишь истинный Соута Вашу Фурута. Ничего личного. — Знаешь, а у меня есть идея, как скрасить твоё унылое лицо.

Парень мигом сократил расстояние. Присев на одно колено, он быстро прошептал:

 — Прости, — как электрический разряд тока прошёлся по телу после его лёгкого поцелуя в щёку, а после уже с великим удовольствием неглубоко вставленный туда нож. — С детства мне нравилось рисовать. Давай-ка я нарисую тебе тут... Эм... Сердечко, — я старалась сдерживать себя, сдерживать слёзы, готовые вот-вот потоком выйти из глаз. Сдерживать их я перестала, когда он ненароком задел родинку на щеке, отчего боль была неземная. — Закончил, — он изучающе осмотрел меня. — Тебе так больше идёт. А если я нарисую на ключице... 

 Он старательно вырисовывал на мне узоры, надписи, картинки, да всё, что только приходило в голову. Из тела сочилась кровь. Из красовавшейся звезды на лбу, коя была сделана с помощью ножа и фантазии Фуруты, кровь стекала прямо на глаза, отчего я их жмурила и быстро вертела головой, пытаясь стряхнуть надоедливые капли. Это забавляло его. 

«А во лбу звезда горит», — эту фразу явно можно отнести ко мне, даже нужно.

 Укол. Найдя в кармане брюк шприц с RC-депрессантами, Фурута вколол мне его в слизистую глаза — слабое место гуля. Жгучая смесь разлилась по всему телу, попадая во все органы, в точности в какухо. К боли, вызывающей этим уколом, я уже привыкла, отчего не показывала этому выдающемуся садисту ничего. Стоит ли добавить, что моё равнодушие отнюдь не радовало его.

  Поиски очередного, как по его словам, «более действенного» прибора долгого времени не занимали. Вытащив оттуда с десяток спиц, он поспешил всадить мне их. 

 Оглядев моё тело, которое он видел уже абсолютно со всех ракурсов, Нимура не нашёл ничего лучше, кроме как всадить первую спицу мне в пупок. Да-да, именно туда, при этом, быстро оглядев моё тело, сказал: 

 — Мне нужна дырка, — на ум мне приходили лишь пошлые мысли. — Вот, отлично. Я сделал выбор, — вытащив одну спицу, он медленно, ни чуть не спеша, засовывал мне её в пупок. Боли это, пока что, не причиняло.

Дойдя до преграды, спица с силой проткнула её, заставив меня вздрогнуть от неожиданности — боли, которая до безумства сводила всё тело, заставляя прогибаться, с усилием мычать, стиснув зубы и пытаясь не закричать: не доставить этому писклявому индюку удовольствия. Из пупка наружу потекла алая жидкость, на середине живота разветляющаяся по обе от него стороны: влево и вправо, с усилием щекотя бока.

  Мои ёрзания от боли, попытки остановить кровь лишь смешили Фуруту. Умолять о пощаде было бесполезно, да и опускаться до такого не хотелось.

   Однако наши оргии вновь были прерваны. На этот раз даже не постучавшись, дверь просто-напросто пнули — действительно, зачем мелочиться? 

 — Ута, твою мать! Не ломай мне двери! — по-детски писклявым, наигранным голосом, закричал Фурута на парня, зашедшего в наши скромные покои. 

— Я лишь хотел сказать, что те гули живы и буквально через десять минут будут здесь, — парень развёл руками. — Нам устранить их или как прикажете? — масочник скорчил гримасу, тем самым давая понять, что обращения на «Вы» босс не заслуживает.

 — Нет. Мы дождёмся их уже на месте, тут, — Фурута краем глаза глянул на меня. — Так даже интереснее.

 Когда Ута скрылся за дверью, «главный-вселенский-садист» уже нацелился на новое место для гигантских игл, любящих безжалостно прорывать мою нежную кожу.

 Вторая игла торжественно вошла в кисть правой руки, между суставами пальцев. Третья туда же, но на левой руке. Пятая прошла сквозь ключицу...

   Так он поочерёдно вонзал иглы спиц, вызывая во мне дикую боль, к которой я, кстати говоря, уже начала привыкать.

  Ком подступал к горлу от вида такого огромного количества крови... Моей крови. Хотелось лишь закрыть глаза и обрести покой. Хоть на время. Но покоя не было — куда же мне до него, когда тут такой кордебалет? 

 Руки юного мучителя были по локоть перепачканы кровью, аккуратненько стекающей от локтя к кисти руки — такой яркой, с приятным запахом железа. Её же капли были и на его лице, одежде — повсюду.

 Кровь действительно была везде. Сидящая я посередине и небольшое кольцо алой жидкости вокруг, причиной возникновения которого была сама же я.

  Интересно, а мне уже действительно никто не поможет? Как-никак, но я тут уже почти неделю торчу, а помощи ведь по сути никакой. Ну, разве что пришли, проиграли, ушли. И сдались, оставив меня самобичевать тут. Прекрасно. 

  После спиц было немыслимое количество других, непохожих друг на друга инструментов. Одно страшнее другого. Одно напоминало ножницы, только несколько страшнее, другое — скальпель, третье — плоскогубцы...

 Мой крик, вызванный богатым арсеналом пыток, ласкал слух Нимуры, словно кот, мурчащего на весь периметр. 

 Собираясь «завершить дело», напоследок Фуруту посетила идиотская идея:

  — Почему бы не отрезать тебе язык, — он вопросительно посмотрел мне в глаза, будто ожидая увидеть там страх, но они не показывали ни-че-го, кроме безразличия к происходящему. Наверное, тот самым момент, когда уже никакая боль не страшна. Она перешла границу высокого болевого порога, сменившись полным игнором к происходящему. Безразличие. Не чувствую абсолютно ничего. — Ну что ж, он тебе действительно не нужен, — улыбка с его уст не сходила. 

Намереваясь совершить вышесказанное, Нимура, в полном предвкушении предстоящего улыбнувшись во все тридцать два зуба, раскрыл мне рот.

 Ямори пытал Канеки, чтобы тот сломался, перестал быть слабаком, сделал что-то стоящее, а не надеялся на помощь других. Ну и просто для развлечения и удовлетворения своих садистских потребностей, наблюдая за бесконечными мучениями парня, которые цепляют за душу всех, но только не его. А по совместительству и съесть, наслаждаясь твёрдой, едва способной пережёвываться, плотью гуля. Пускай и горькой, несъедобной плотью, но зато придающей колоссальную силу, вызывая какуджу. 

  Это — дабы Канае ревновала Шу к Канеки, сломалась, стала первоклассной психопаткой. Подчинить девушку себе, а затем пользоваться ей, словно она простая тряпичная кукла. Выместить на ней всё накопившееся, украсить её лицо шрамами и ссадинами, считая это бесконечно красивым, думая, что Цукияму это только притянет. А затем поглядывать за происходящем со стороны и тихо посмеиваться над последствиями своих трудов, кои прыгнули с небоскрёба, спасая жизнь бесконечно любимому хозяину.

  Оба представителя делали это исключительно из собственных побуждений, пускай и не самых лучших, но всё же побуждений. У них были цели, они прекрасно знали о последствиях, пускай особо об этом и не задумывались. Все пытатели были пускай и неадекватами, но прекрасными деятелями: Якумо Оомори — главарь «Белых костюмов», которого все уважали и почитали, Это — писательница под псевдонимом Такацуки Сен. И лишь мне, Меди Миямото, достался тупой психованный индюк со звучным именем Нимура Фурута — один из сильнейших гулей-представителей «Клоунов», а по совместительству — долбоёб.

   Где-то вдалеке слышались приглушённые, едва уловимые, шаги. Возможно, благодаря прекрасному от природы слуха, только я смогла их услышать. Хотя вполне возможно, что это очередные глюки — мне просто показалось. Пребывания в компании галантного, такого же, как и сыр с аналогичным названием, Фуруты оказывали непоправимый результат на моей психике.

 Но парень явно слышал то же, что и я. Иначе как объяснить его застывшую в нескольких метрах от моего рта дрожащую руку, взгляд а-ля «в никуда» и странный сосредоточенный вид. Секунду спустя его глаза уже сверлили дверь. Спица, которую он держал в руке, собираясь минуту назад проткнуть, а затем и вовсе избавить меня от языка, теперь пребывала в положении «ща дротик метну». Хотя, можно предположить, что ему просто-напросто понравилась дверь — а что, действительно симпатичная... Ну, если посмотреть под этим углом...

Дверь, которую когда-то чуть было не вышиб Ута, с грохотом отлетела в нескольких метрах от нас. Тоука, первая зашедшая и слышавшая последние слова Фуруты, ответила:

— Думаю, в скором времени он не понадобится тебе.

— Всё-таки сломалась, — Фурута последний раз осмотрел меня, прежде чем повернуться к ребятам. — Тоука, ты ещё не сдохла? Как жаль. Думаю, пора завершить начатое, — театральным голосом, выказывая жалость и удивление, запричитал главный во вселенной клоун — кличка на все века для таких.

Я смутно видела происходящее. Как назло, а зло всегда любило меня, ноющая боль как разряд тока прошлась по телу, отчего она была не угасающей. Голова трещала, будто в неё засунули трещалку вроде самого Фуруты или моей сестры, которая так же не умолкала ни на миг. Глаза предательски закрывались, не выдерживая под тяжестью век.

 Всё, что я успела увидеть, это ребят: Тоуку, Цукияму, папу, их кагунэ и довольного Нимуру.

  — Ребята, — я вытянула к ним руки, уже ничего не видя перед собой. Размытые картинки, слившиеся в один голоса. Ноющая боль во всём теле, кровь. 

 А вот и темнота. Я больше не чувствую ничего. 

***

  Я открыла глаза, смутно вспоминая произошедшее буквально несколько часов назад. Картина представилась не самая лучшая: всё на том же месте сидела я, а рядом, прямо напротив... 

— Тоука? — девушка лежала без сознания. Она была крепко связана. На ней не было лица. Вернее, оно было, но всё покрыто в уродливых шрамах, ссадинах. Крови вокруг, продолжающей идти от неё, был нескончаемый поток. И где только сейчас чёртова регенерация?

  Я протянула к ней руки, что были как нельзя кстати не связаны: 

— Ты в порядке? — промямлила я, понимая, что ответ никак не может быть положителен, но девушка никак не отреагировала.

 «Она мертва?» — от этой мысли в голову будто что-то резко ударило, челюсти сводило, а слёзы наворачивались на глаза.

 — Тоука, очнись! — крикнула я что есть мочи. Перевернув Тоуку, я мигом оторвала небольшой кусок материи от одежды, если её можно было так назвать, и перевязала рану девушки. 

 Спустя какое-то количество моих попыток привести её в чувства, слёз с криками о прекрасном будущем, за которое нужно непременно бороться, о муже Канеки, которому нужна её забота, ну, и в конце концов, о ребёнке, с которым, я надеюсь, всё в порядке, она всё-таки очнулась и первом словом было:

 — Меди... Это ты? Я очень хочу пить. А ещё я очень голодна, — голос хриплый, но подающий надежды. 

  — Тоука, — я обняла девушку, — ты жива! Как же я рада тебя видеть! — я попыталась развязать её, но тщетно. — Как ты здесь оказалась? И где все?

 Глотнув побольше воздуха, что был необходим сейчас больше всего, она начала:

 — Соута... Эта тупая кобыла с куриными мозгами... — на её лице появилась еле заметная улыбка, от которой на душе всё — буквально всё — потеплело. Я попыталась повторить то же действие. Не самый подходящий момент разводить панику. А между тем она продолжала: — Он связал и бросил меня тут, при этом с насмешкой заявив что-то вроде «будешь-ей-подружкой», а остальные... Им вовремя удалось уйти. До последнего пытались отстоять бой, упрямые, — Тоука задумалась о чём-то. — А вообще, наша операция по спасению тебя с величайшем успехов провалилась. К тому же лишь понесла дополнительные потери, что очень некстати.

 — М-мне... Мне жаль, что всё так вышло, — пробубнила себе под нос я, думая: «Только не плакать, только не расплакаться. Не время!» 

— Пустяки... Меди, ч-что с твоим лицом, — хриплым голосом частями выдавливала Тоука, пристально уставясь на меня. — Да и с телом в целом?

   — Так... Фантазии начинающего художника, чьим холстом стало моё тело, — усмехнувшись, отрезала я. А что, действительно забавно ведь.

Открыть рот, чтобы продолжить говорить всякие колкости про великого и могущего художника, дабы приободрить Тоуку, у меня не вышло. Рывком приоткрыв дверь, Фурута застыл и внимательно разглядывал нас, скользя взглядом по моему разлинованному телу, — видимо, всё слышал. Однако тут же он одумался, поняв, что слишком долго стоит в дверном проёме, всматриваясь в меня, и виновато улыбнулся, бодрым голосом сказав:

— Ого, а я смотрю, вы уже сдружились.

 Уже понимая дальнейшие не самые лучшие и приятные действия, по телу пошли мурашки. Не уверена, что их можно было увидеть в связи с обильным количеством остаточных явлений после кровавых игр. 

И предчувствие меня не обмануло.

***

 Не могу сказать, сколько именно прошло времени: час, два или несколько больше. На этом свете мы всё ещё оставались лишь по силе мысли божьей. Тоука вдоволь натерпелась, а мне, как ни странно, совсем ничего не досталось. Парень лишь сжалился надо мной, проронив странным голосом:

  — Отдохни.

 Принципиально, ударение было поставлено на вторую букву «О», отчего в его исполнении это звучало простонародно — сдохни. 

  Спустя длительное время, оглянув оставшуюся без зубов Тоуку, да мало того — с переломанными костями, я взбесилась, безумно боясь за жизнь малыша. Боюсь представить взбешённого донельзя Канеки, когда он, упаси всё живое, узнает о смерти Тоуки... А если ребёнка...

Хотелось кричать, биться в агонии, бить кулаками об стену... А лучше, разнести здесь всё, оставив только небольшую могилку с похороненным заживо Нимурой. Ляпота. Что сделать я могла: по меньшей мере, кинуть камешек в Фуруту с криком: «Отпусти», не надеясь даже дождаться положительного эффекта.

***

 Когда чёртов садист уже наконец устал и отпустил бедную девушку, по комнате прошёл мой громкий облегчённый выдох — всё-таки она жива. Конечно, не в лучшем виде — как-никак, лишена она была много, спасибо регенерации, что передо мною стоит хотя бы силуэт девушки, правда, шрамы были хуже и выглядели страшнее, чем после «уз Гименея»².

  А между тем Нимура Фурута, немного погодя, задумался и не спеша, растягивая будто нам на зло слова, произнёс:

— Девушки, у меня для Вас сюрприз!

«Что ещё может быть хуже», — переглянулись мы с Тоукой. 

 «Какой же вы, чёрт возьми, щедрый сегодня, Фурута-сан». 

_______________________________ 

¹ — цитата из манги «Токийский гуль» Суи Исида. 

² — отсылка к тому, что гули, заключая брак, оставляют на телах друг друга глубокие метки — шрамы, доказывая, что они вступили в союз.