Пустота – слишком
абстрактное понятие.
Так же, как дружба, любовь и смерть. Их 
нельзя представить. И невозможно понять.

Мацуо Монро
"Научи меня умирать"

≪ ══════════ ☣ ══════════ ≫

26 января 2044 года
Пустошь, бывшие США

Скрип железной двери отзывается эхом и сеет в душе зерна страха перед неизвестностью.

Джеффри судорожно сглатывает, слегка качнув головой, чтобы прийти в себя.

Нельзя дать этим зернам прорасти.

Защитный костюм оберегает тело от холода и радиации, чистый воздух поступает из кислородного баллона за спиной, но ощущается все это крайне чужеродно. Нельзя так быстро свыкнуться с мыслью, что естественного оксигена больше нет.

Шум собственного тяжелого дыхания гулко отзывается в ушах и резонируется по окружности черепной коробки.

Глубокий вдох...

Рваный выдох...

Монтроуз жмурит глаза под маской и не открывает их до тех пор, пока входная дверь не раздвигается полностью.

Первым, на что наталкивается его взгляд, оказывается лес. Зеленый лес. Привычные глазу высокие ели с изумрудными кронами, увенчанными морозным инеем.

Цветочное поле, покрытое толстым слоем еще нетронутого ничьими следами снега.

— Это точно не сон, а мир после апокалипсиса? — раздается изумленный голос Беатрис, приглушаемый переговорным устройством противогаза.

После каждого произнесенного ею слова из покрытого мелкими отверстиями клапана вылетают клубы пара, подтверждающего то, что на улице действительно арктическая температура.

— Точно, — шумно выдыхает Гильермо, лицо которого заметно покраснело от жара за плотным стеклом респиратора.

Спустя пару секунд Джеффри наконец осознает суть этого его "точно".

Чуть поодаль нетронутых зеленых деревьев виднеется часть леса, цвет которого напоминает ржавчину. Жуткий оттенок грязной засохшей крови, распространяющийся на далекое расстояние впереди.

Однако, больше всего почву из-под ног выбивает цвет небосклона, раскинувшегося над головами пяти отправишихся навстречу пугающей неизвестности людей.

Он такого безжизненного оттенка, что сердце словно сжимает множество тисков с острейшими шипами. Нечто между графитовым и тускло-синим — далеким отголоском того, каким небо было раньше.

Привычной пылающей звезды нет абсолютно нигде. Солнце бесследно исчезло. Хотя на самом деле его просто затмили поднявшиеся в небо столбы пепла и грязи, легче от этого не становится.

На расстоянии можно разглядеть то, что когда-то давно было жилыми домами. Выгоревшие практически до тла здания, словно бумажные домики, по неосторожности сожженные решившим поиграть со спичками ребенком.

— Это ад... — едва слышно произносит Джеффри, замеревший в эпицентре бушующего вокруг хаоса. — Настоящий ад на Земле.

Ад оказался совсем не таким, каким его представляли. Никаких лавовых рек, котлов с грешниками и рогатого красного дьявола. Лишь арктический холод, выжженная на много миль земля и сгоревшие до тла дома.

Из-за скрытого за пепельными тучами солнца, нельзя понять, какое сейчас время суток, но при выходе из Харбора часы показывали полдень.

Почву покрывает плотный слой грязного льда, который звонко хрустит под ногами при каждом шаге и рассыпается едва заметными паутинками трещин.

— Мне такое даже в самых страшных кошмарах не снилось... — впервые подает голос Аксель, медленно оседая на полуразрушенную асфальтированную дорогу, которую испещряют глубокие вмятины и куски твердого снега.

— Эй-эй, приятель, ты в норме? — начинает беспокоиться Джеффри, кладя защищенную герметичной перчаткой ладонь на плечо парня.

— Д-да, что-то ноги совсем не держат, — пыхтит Аксель, усаживаясь на корточки и стараясь удержать равновесие на дрожащих от шока мышцах. — Порядок, просто надо немного прийти в себя.

Джеффри коротко кивает и едва заметно вздрагивает от холода, который скорее надуманный, чем реальный, ведь защитный скафандр полностью герметичен.

Сщуривая лазурные глаза, он пристально вглядывается вдаль, туда, где раньше располагалась "жемчужина западного побережья".

Монтроуз замирает в таком положении на долгое время, ведь никак не может поверить в то, что леденящая кровь картина — действительно Сан-Франциско.

Полуразрушенные небоскребы, число которых заметно уменьшилось, многие из них выжжены до тла. Облезшая сталь на величественных стенах и выбитые стекла панорамных окон, которые сверкали под солнечным светом буквально месяц назад.

Все вокруг будто вымерло.

Ибо все вокруг действительно вымерло.

— Я не могу на это смотреть, — судорожно качает головой Каспар, сжимая руки на горле защитного костюма, словно ему не хватает воздуха. — Простите, но не могу...

— Дорогой, ты себя нормально чувствуешь? — переживает Беатрис, подбегая к мужу и осматривая его внимательным взглядом. — Может зайдем обратно внутрь? Ты так покраснел, мне не нравится твое состояние.

— Х-хорошо... — хрипит Каспар, начиная заходиться сильным кашлем и пытаясь разглядеть что-то сквозь запотевшее стекло противогаза. — Очень... душно.

— Пошли внутрь, — настаивает Беатрис, хватая мужа за плечо и ведя за собой.

Супруги Бианчи добегают до железной двери, открывают ее своей ключ-картой и скрываются в буферном пространстве бункера.

— У Каса проблемы с сердцем, пережил несколько инсультов, — поясняет Аксель и плотно закрывает за ними герметичную дверь, проворачивая крупное металлическое кольцо. — Все это безумие для него слишком... шокирующе.

— Это шокирующе для всех нас, mi amigo, — зычный голос Гильермо вибрирует от пожирающих изнутри эмоций. — Это... это просто... душераздирающе... Sálvanos señor! (Сохрани нас Господь!)

— Лучше всего развести костер недалеко от Харбора, на той опушке, — тяжело сглотнув, Джеффри указывает рукой в сторону полувыжженной лесной чащи слева от бункера. — Там и выкопаем могилы... — чуть помедлив, он спрашивает: — Вы не в курсе, они были христианами?

— Миссис Палмер, мистер Гибсон и Ребекка да, я общался с ними на тему религии, — кивает Аксель, тяжело дыша под своим противогазом. — А Эрик, друг того парня, который отказался идти с нами... он был атеистом. Их принято кремировать, они не хотят, чтобы тело гнило в земле, — рассуждает он, оперевшись плечом о ствол ели. — Крематория у нас, увы, нет, но можем сжечь его труп в костре. Такая традиция была распространена у буддистов, индуистов и вроде как синтоистов.

— Думаю, Эрик бы одобрил, только вот этого мы уже никогда не узнаем... Solo una pesadilla, разве что с призраком его поболтаем, — подает голос молчавший до этого Гильермо, который пытается юморить даже сейчас, но тут же мрачнеет, не в силах шутить в такой кошмарной ситуации. — В любом случае, лучше, чем просто оставлять их здесь.

Спустя пару часов чуть левее Харбора появляется кладбище, которое состоит из трех выкопанных с трудом могил. Тело одного из погибших, как и было решено, они сожгли в костре, проведя нечто хотя бы отдаленно похожее на кремацию.

Над тремя свежими могилами возвышаются покрытые морозным инеем ели и деревянные кресты, сколоченные родственниками и друзьями тех, кто не пережил ядерную зиму.

— Будем молиться, что в ближайшее время их число останется неизменным, — твердо произносит Джеффри, окидывает господствующий вокруг хаос последним взглядом и скрывается за входной дверью.

Что же человечество сотворило с родной планетой?

≪ ══════════ ☣ ══════════ ≫

8 февраля 2044 года
Бункер "Харбор", бывшие США

— Я хочу назвать его Скайлер.

Они стоят в общей спальне и заправляют свою кровать чистыми простынями, когда Вивьен на одном дыхании озвучивает внезапную мысль, пришедшую в голову.

— В честь неба, которое в наших сердцах навсегда останется ярко-голубым, — добавляет она, ностальгируя по былым временам и разглядывая картины на бетонных стенах, на которых изображены небесные просторы с парящими на них белоснежными облаками.

— Думаю, это прекрасное имя, — улыбается Джеффри, в его лазурных глазах плескается искреннее счастье и не знающая границ любовь. — Скайлер Монтроуз... Звучит идеально.

— Я часто задумываюсь о том, какую жизнь мы ему дадим, — внезапно мрачнеет Вивьен, поднимая на него обеспокоенный взгляд. — Какое будущее его ждет?

— Он будет окружен нашей любовью и заботой всех, кто здесь живет, — заверяет ее Джеффри, переплетая худые бледные пальцы со своими. — Тут прекрасные люди, Вив. Он никогда не останется один.

— Он никогда не увидит чистое небо и солнце, никогда не насладится свежим лесным воздухом или морским бризом...  — начинает Вивьен, ее карамельно-карие глаза поблескивают влагой под теплым светом настенных ламп. — Никогда не пойдет в детский сад, школу, колледж и университет. Никогда не освоит профессию, о которой мечтал с раннего детства... — продолжает она, утирая с лица крупные слезы. — Никогда не узнает мир таким, каким знали его мы.

— Никогда нельзя делать всего одну вещь, Вивьен, — шумно выдыхает Джеффри, акцентрируя первое слово. — Терять надежду на лучшее, — его загорелое лицо прорезает слабая, но искренняя улыбка. — Вот что нельзя делать никогда.

≪ ══════════ ☣ ══════════ ≫

17 февраля 2044 года
Бункер "Харбор", бывшие США

Ядерная зима продолжает свирепствовать за пределами бункера, обдавая земли вокруг своим морозным дыханием и сковывая планету ледяными цепями.

Роды Вивьен начинаются на две недели раньше назначенного срока. Дает о себе знать сильнейший стресс, сквозь который им пришлось пройти за эти полтора месяца.

Вынашивать ребенка — нелегкая задача.

Вынашивать ребенка в период апокалипсиса — настоящее испытание.

Монтроуз так благодарен Богу за то, что в Харборе есть квалифицированный врач с многолетним опытом, а также медсестра, недавно закончившая акушерские курсы.

— Вам лучше подождать в коридоре, — в спешке бросает она, когда Вивьен увозят на каталке в больничное крыло бункера.

Джеффри успевает лишь с нежностью сжать ее пальцы, ободряюще улыбнуться и шепнуть одними губами слова, которые не нуждаются ни в каких доказательствах:

— Я люблю тебя.

Следующие два с половиной часа становятся самыми долгими в жизни Монтроуза, который места себе не находит, вышагивая по коридорам вдоль и поперек, даже не вслушиваясь в успокаивающие разговоры Гильермо, Беатрис и Акселя.

— Тебе нужно поесть, mi amigo, — настаивает Гильермо, протягивая ему куриный сэндвич и кружку с горячим кофе. — Добавил ложку сахара и щепотку корицы, все как ты любишь.

— Уровень стресса при голодании увеличивается в несколько раз, мистер Монтроуз, — аргументирует Аксель, пристально вглядываясь в заметно побледневшее лицо бывшего шерифа. — Поэтому рекомендую немного перекусить.

— Совсем уже на ногах еле стоишь, не изводи себя так, милый, — гладит его по спине Беатрис, вынуждая сесть на диван и наконец немного передохнуть.

Но Джеффри не может просто сидеть и отдыхать, безмятежно жуя сэндвич и запивая его кофе.

Слишком много взрывающих мозг мыслей крутятся в голове, слишком сильно завязан узел в животе, слишком быстро колотится сердце в реберной клетке.

Совсем скоро он впервые станет отцом.

Впервые увидит своего сына и заглянет ему в глаза.

Впервые коснется пальцами крошечной ладошки и прошепчет слова о том, как же он рад его видеть.

Впервые всерьез задумается о том, какую жизнь он на самом деле ему подарил.

Спустя два с половиной часа дверь больничного крыла наконец отворяется и оттуда выходит местный врач в сопровождении медсестры.

Где-то вдалеке раздается детский плач, отзывающийся у Джеффри щемящей болью в груди и трепетным чувством в душе.

— Как Вивьен? — первое, что срывается с губ Монтроуза, который тут же вскакивает с дивана и подбегает ко входу.

Его лазурные глаза лихорадочно бегают по морщинистому лицу доктора Бианчи, пытаясь заглянуть внутрь больничного крыла.

Даже сейчас Джефф сначала интересуется состоянием жены, а только потом собирается спросить о своем новорожденном ребенке.

В ответ на его вопрос Каспар лишь опускает взгляд вниз и медленно качает головой.

Именно так врачи сообщают родственникам пациентов о том, что их близкого человека больше нет.

Именно так полгода назад ему сообщили о смерти лучшего друга Нэйтана, который погиб на службе.

Именно так сейчас сообщили о смерти любимой жены, которая умерла, подарив жизнь их единственному сыну.

Джеффри перестает дышать.

Мир вокруг плывет мутными кругами, будто реальность с треском расходится на несколько полярных друг другу слоев.

Он издает едва слышный звук боли, но не потому что плачет, а потому что кажется, будто разучился дышать. Кислород в воздухе сгорает быстрее, чем оказывается в крови.

Жарко настолько, что в пору терять сознание. Джеффри удушливо хрипит, прижимая ладонь к горлу, и под бешеное биение сердца выявляет у себя паническую атаку.

Медленно оседает на металлический пол, не в силах устоять на ватных ногах, которые под конец и вовсе отказываются подчиняться, после чего он резко рухает вниз.

Не испытывает абсолютно никакой физической боли, словно все нервные окончания внезапно отмирают.

Вытягиваясь по струнке под гнетом напряженных мышц, Джеффри пытается отделаться от ощущения, что все внутренние органы поместили в морозильную камеру и сейчас они скованы изнутри льдом.

Однако, сделать это не получается.

Внутри него теперь живет своя собственная ядерная зима.

— Мне очень жаль... — голос врача доносится из-под толщи воды, ведь Джеффри лежит на дне океана.

Океаном этим является его душа, которую отделили от тела, оставшегося где-то далеко на суше.

Оторвали от бесполезной конструкции из мяса и костей, не представляющей из себя абсолютно ничего без той эфемерной субстанции, в которой он сейчас стремительно утопает.

Но он не может.

Не может утонуть, поддавшись забвению.

Не может быть таким эгоистом.

Не может бросить его одного.

Именно поэтому он черпает из себя последние оставшиеся силы, хватается за ту самую спасительную соломинку и делает резкий рывок наверх, оказываясь на поверхности и жадно глотая ртом воздух.

Джеффри Монтроуз потерял любимую жену, но обрел не менее любимого и желанного сына.

Жизнь на жизнь — именно так решили выпасть карты сего жестокого мира.

С этого момента Скайлер стал его главной мотивацией не сдаваться и продолжать эту, казалось бы, уже утратившую всякий смысл борьбу.