***

Забыть грубые и необоснованные обвинения часовщика для Эдвина стало непростой задачей.

Дэвид всегда имел на него большое влияние, и его слова в равной степени могли как исцелить, так и нанести неизлечимую рану.

Теперь таких ран на сердце у юноши было две. Но, если первая в прошлом причиняла ему немыслимую боль, от которой он долгое время не мог избавиться, то вторая лишь кровоточила и саднила, напоминая о себе болезненным нытьем в груди.

Впрочем, Эдвин умел справляться с разочарованиями, и, чтобы отвлечься от пагубных мыслей, окунулся с головой в подготовку к китайскому празднику влюбленных.

До радостного события оставались считанные недели, и Эдвин был по уши завален мелкими поручениями.

Требовалось организовать ребятишек, которые занимались склеиванием бумажных фонариков. Помочь Трэвису с изготовлением форм для отливки сотни фигурок летящих сорок. Проследить за установкой помоста на площади для старика Гаррисона, профессора Пэттитайрента и других почётных горожан. И посодействовать Марте, которая решила поставить на площади палатку от своего трактира, как это делали хозяйка булочной, мясник и несколько крупных фермеров.

Эдвин изо всех сил старался сделать всё правильно, но, поскольку, это был его первый опыт в подобных делах, работа шла наперекосяк, из-за чего Артур не упускал возможности высмеять юношу. Возможно, в итоге терпение Эдвина лопнуло бы, и он высказал бы астроному всё, что о нём думает, но по близости всё время крутилась Джейн со своими сонетами, и парень не мог позволить себе грубые высказывания в адрес бестолковых начальников. К тому же беда, как известно, не приходит одна, и одним пасмурным утром к подготовке к празднику присоединился Дэвид.

Он заявился к началу собрания организаторов и изъявил желание помочь. Артур, Джейн и офицер Тиндер были не в восторге от этого предложения, но профессор Пэттитайрент и Марта приняли часовщика более чем благосклонно. Что же касается самого Эдвина, то он сделал вид, что не представлен этому заносчивому человеку и всё собрание смотрел только перед собой, чтобы ненароком не встретиться с ним взглядом. А, когда все организационные моменты были решены, и госпожа Дуяо разрешила всем расходиться, Эдвин первым покинул зал собрания и поспешил к детям, которые уже собрались в пустующем амбаре, вооружившись ножницами, клеем и разноцветной промасленной бумагой.

***

Собрание было скучным и до безобразия нелепым. Выдвинутые предложения и замечания звучали до смешного абсурдно, но Дэвид изо всех сил сдерживался и молчал, даже несмотря на то, что ему было что сказать в адрес форменного идиотизма, слетающего с уст Артура и активно поддерживаемого Джейн и профессором.

Во время собрания Дэвид то и дело поглядывал на Эдвина, но юноша держался отстраненно и равнодушно, и в сторону мужчины ни разу не взглянул.

Дэвид хотел подойти к парню сразу после окончания заседания, но Эдвин как назло испарился, стоило ему на миг отвлечься. Зато Марта оказалась тут как тут, и незамедлительно взяла часовщика в оборот, выпросив у него помощь с установкой прилавка.

- Я просила господина Карпентера сладить прилавок, но он очень занят, работая с помостом. А Трэвису я это доверить не могу. Сам понимаешь, у него всегда так, один гвоздь вбил - другой вылетел. А у тебя золотые руки, - ворковала женщина в своей привычной грубоватой манере.

- Обычные руки, - пожал плечами Дэвид, выискивая в толпе Эдвина, но мальчишка как сквозь землю провалился, и мужчина не стал отказывать трактирщице в услуге.

Приладив к стойке несколько крепких досок и зафиксировав их так, чтобы они легко откидывались и складывались по необходимости, Дэвид принял от Марты искреннюю благодарность в виде горячего пирожка с мясом и отправился на поиски Эдвина.

Юношу Дэвид нашел далеко не сразу. Его еще несколько раз отвлекали с мелкими просьбами, а потом Артур, узрев, что ажиотаж вокруг Дэвида набирает обороты, принялся везде совать свой любопытный нос, чем, собственно, и спас часовщика, позволив ему улизнуть от «нуждающихся», и, наконец, добраться до амбара, в котором Эдвин учил малышню клеить небесные фонари.

Постояв у входа мрачной тенью, и с зубовным скрежетом понаблюдав за тем, как ребятня беспощадно кромсает и переводит тонны качественной бумаги, мужчина не сдержался.

- Эти фонари не взлетят, даже если прицепить их к лапкам птиц, - отпустил он холодное замечание, и в тот же миг взоры всех присутствующих в амбаре обратились в его сторону.

Эдвин медленно повернул голову и смерил застрявшего на пороге часовщика уничижительным взглядом, после чего, не говоря мужчине ни слова, повернулся к перепуганным детишкам и сказал примирительно:

- Не обращайте на него внимание. Господин Сандайл любит напускать на себя мрачную ауру, но он совершенно не опасен. Принимайтесь за работу, нам нужно сделать еще пару сотен фонариков. Тем более что с каждым разом они получаются всё лучше и лучше.

Он протянул руку к внучке фермера и помог ей склеить края бумаги, старательно делая вид, что Дэвида здесь нет. И, когда у девчушки вышла довольно неплохая поделка, она вся засияла от радости, и Эдвин улыбнулся ей в ответ, потрепав рукой по курчавым волосам.

- Если следующая пара сотен фонариков будет выполнена с таким же... воодушевлением, то следует предупредить офицера Тиндера о назревающих неприятностях, - вновь отпустил замечание Дэвид, и приблизился к девочке, рядом с которой сидел Эдвин.

Девчушка от его внимания напряглась и замерла, яростно сжимая в маленькой руке ножницы, но Дэвид не обратил никакого внимания на ее страх. Он склонился над ребенком, и несколько раз сложил лист бумаги, который лежал перед ней.

- Если будешь резать по сгибам, то твой дом не сгорит от внезапно вспыхнувшего пожара, который, как я посмотрю, вы усердно пытаетесь учинить на праздник.

Эдвину очень хотелось продолжать игнорировать мужчину, но детишки из-за его присутствия начинали нервничать, и ему пришлось процедить сквозь зубы:

- Господин Сандайл, у Вас разве нет других забот, кроме как досаждать нам? Уверен, на площади сейчас полно дел, которые необходимо переделать.

- О! Не стоит беспокоиться об этом, господин Когвилл, - чувствуя в мальчишке недовольство его присутствием, проговорил Дэвид, - господин Тойэди уверил меня в том, что со всем справится сам, и был так любезен, что указал мне путь к местам, где моя помощь необходима больше, чем на площади. Однако к моему глубочайшему стыду, я так и не отыскал ту тропку, по которой наш дорогой Артур ходит постоянно, и потому решил присоединиться к вам. Пара дельных советов в вырезании геометрических фигур пойдет детям на пользу. Особенно сыну портного.

Он указал на мальчишку, фонарики которого были самыми кривыми и безобразными, и пожал плечами.

- Ведь в будущем весь город будет заказывать платья у него. И, хоть в его работах уже наблюдается потрясающая смелость, не думаю, что жители Сэндглассвиля легко откажутся от классического кроя в угоду модернистическим видениям подрастающего поколения.

- Господин Сандайл! - Эдвин бросил на мужчину предупреждающий взгляд, но, заметив растерянность на лицах детей, тут же постарался смягчить тон: - Господин Сандайл, если Вы действительно хотите остаться здесь, окажите нам любезность и вырезайте фонарики молча. Дети не умеют читать в людских сердцах и воспринимают мир иначе, чем взрослые. Ваш высокомерный тон в их присутствии недопустим. И, если Вы не прекратите вести себя столь неподобающим образом, я вынужден буду настаивать на вашем уходе.

- Раз истина в столь чутком обществе считается неподобающим поведением, тогда мне действительно лучше уйти, - холодно проговорил Дэвид и поклонился. - Всего хорошего, господин Когвилл. Если мне доведется встретить Джейн или Артура, я непременно посоветую им составить вам компанию. Уроки лицемерия несомненно пойдут детям во благо и помогут приспособиться к жизни в Сэндглассвиле.

С этими словами Дэвид степенно развернулся и вышел из амбара, но настроение его летело в пропасть с ужасающей скоростью.

Эдвин так и застыл с каменным лицом, чувствуя, как всё его существо переполняет чувство гнева, а саднящая рана в сердце начинает кровоточить.

«Что за несносный человек?» - думал парень, кусая нижнюю губу от терзающей его обиды. – «И почему он никак не отстанет? Неужто теперь так и будет тенью ходить по пятам, отпуская язвительные замечания, лишь бы только отомстить за то, что случилось между нами в библиотеке?»

Дети смотрели на Эдвина, ожидая дальнейших указаний, и юноше пришлось взять себя в руки.

- Возвращайтесь к работе, - попросил он. - У вас все замечательно получается.

***

Всю следующую неделю Дэвид преследовал Эдвина повсюду, куда бы юноша ни ходил, и донимал его обидной критикой. Эдвин всеми силами пытался игнорировать часовщика, предоставив возможность другим горожанам припираться с ним, из-за чего на собраниях и на площади то и дело вспыхивали нешуточные ссоры.

Артур с Дэвидом нередко задевали друг друга обидными словами как парочка престарелых супругов. Джейн вздыхала, пытаясь их примирить, и сочиняла стихи, которыми потом пытала Эдвина, а самому парню уже хотелось послать к черту и поэтессу, и горожан, и весь этот праздник.

Он-то думал, что Дэвид ни за что не станет вмешиваться в общественную деятельность, но это оказалось большим заблуждением.

Часовщик неизменно являлся в ратушу каждое утро, после чего до самого вечера трудился вместе со всеми, вот только как будто через силу, источая раздражение и ненависть, которую горожане возвращали ему с лихвой.

Эдвин не понимал, почему Дэвид так себя ведёт. И в какой-то момент решил, что пора прекращать это безумие, иначе вместо праздника у них будет пепелище и несколько мертвецов, которые перегрызут друг другу глотки.

Юноша хотел переговорить с часовщиком с глазу на глаз, чтобы не раздувать ещё большие страсти, и потому вызвался сходить в лес, чтобы собрать ягоды и шишки для украшения палаток на площади.

Как и ожидалось, Дэвид увязался за ним, аргументирую это тем, что Эдвин не знает здешних лесов и может снова попасть в неприятности.

Эдвину это было только на руку, и он согласился пойти с часовщиком, но лишь для того, чтобы попытаться образумить его и прекратить распри.

До леса они шли молча, и даже еще некоторое время так же молчаливо пробирались сквозь дубовую чащу к сосновому бору. Но как только Эдвин убедился, что они ушли достаточно далеко от города, и никто их не преследует, он остановился и в упор посмотрел на Дэвида, заставляя его так же застыть на месте

- Что ты делаешь? - спросил Эдвин у мужчины, чувствуя сильное внутреннее напряжение. - Зачем ты ходишь за мной? Зачем действуешь всем на нервы?! Ты хочешь сорвать праздник? Хочешь сделать всех несчастными? Или мстишь мне за мой неосторожный вопрос?!

Предположение Эдвина было нелепым до абсурда, но озвучить эту мысль, означало накликать на свою голову еще больший гнев юноши. А этого Дэвиду совсем не хотел.

- Я, конечно, не ангел, но до мести никогда не опускался, - ответил он с нотками обиды в голосе. - Что до остальных твоих вопросов, то... конструктивная критика еще никому не вредила, и не моя вина в том, что жители Сэндглассвиля не способны её воспринимать. Праздник я срывать не собираюсь, но и не хочу, чтобы романтика обратилась несчастьем, а, учитывая, как все дружно закрывают глаза на безопасность, это вполне обоснованные переживания. И, если мои добрые порывы и благие намерения каким-то образом оскорбляют жителей, то почему они не скажут об этом прямо? Я не та персона, от которой могут зависеть их судьбы. А, учитывая, какие сплетни они распространяют за моей спиной, и ненависть, с которой они ко мне относятся, не логичнее ли было бы относится ко мне привычно-враждебно, а не лебезить и лицемерить?

- А ты не думал, что они просто стараются быть учтивыми, несмотря на твой характер? - спросил Эдвин. - Далеко не все в этом городе тебя ненавидят. Ты же, будто специально, настраиваешь всех против себя. Почему ты не хочешь хотя бы попытаться быть любезным?

- Потому что не хочу, чтобы мне лгали, - ответил Дэвид прямо. - Что до учтивости... я не приверженец лизоблюдства. Возьмем, к примеру, Марту. В общении с ней я веду себя ровно так же, как и с остальными. И, если ей что-то не нравится, она говорит об этом сразу. Твой дед поступает так же. И за это я безгранично их уважаю. Но, прежде чем мы продолжим этот разговор, я хотел бы спросить: ты тоже сейчас проявляешь ко мне учтивость? Или относишься к малочисленной категории «далеко не всех в этом городе»?

- Учтивость?! - переспросил Эдвин, не веря собственным ушам. - Да я в гневе! В последние недели моя жизнь превратилась в какой-то нескончаемый кошмар, и ты всему виной! Что тебе от меня нужно? Считаешь, что нанёс мне недостаточно оскорблений? Всё ещё видишь во мне смазливого лицемерного ублюдка, и наказываешь за это? Оставь меня в покое, Дэвид! Я не хотел ранить тебя. Я лишь боялся, что всё ещё не соответствую твоим ожиданиям! Прости меня за это!

- Я не считаю тебя лицемерным ублюдком, - разозлился Дэвид. - Иначе ты не стал бы говорить мне всего этого. Но у меня было достаточно причин, чтобы неправильно растолковать твой вопрос. Но, раз мое присутствие оскорбляет тебя, то думаю, ты прав, мне на этом празднике действительно делать нечего. Приношу свои глубочайшие извинения, господин Когвилл, за то, что посмел оскорбить вас своим присутствием. Я постараюсь больше не совершать подобных ошибок. Желаю вам приятно провести время за сбором мусора. И в знак признательности за откровенность, напомню, что волчьи ямы в этом лесу все еще встречаются, поэтому внимательно смотрите под ноги.

И, высказав всю эту ахинею, Дэвид развернулся и стремительным шагом направился обратно к городу, на ходу проклиная себя за всё, что сказал, и за то, что, вероятно, вновь без причины обидел парня.

***

Эдвин снова остался в растерянных чувствах, но считал, что поступил правильно, указав Дэвиду на его неправоту.

Их ссора была их личным делом. Она не должна была распространяться на горожан. И, уж тем более, не должна была испортить праздник. А Дэвид делал все возможное, чтобы окружающие чувствовали себя не в своей тарелке.

Нужно было это прекратить, и Эдвин прекратил. Вот только почему-то на душе у парня стало ужасно тоскливо.

Дэвид сказал, что больше не считает его лицемером. Тогда к чему всё это было? Чего он хотел добиться?

Наверное, ответы на эти вопросы знал только сам часовщик.

Немного успокоившись, Эдвин насобирал шишек и ягод, и отправился обратно в город.

***

Дэвид выполнил своё обещание и больше не появлялся на собраниях, да и вообще перестал выходить из своей башни. И Эдвин был ему безмерно благодарен за это.

Приготовление к празднествам подошло к концу. Торговые палатки и помост были установлены и украшены, фонарики сложены в шатер на берегу реки, чтобы потом можно было без задержек раздать их всем желающим, а городской мост украшен фигурками черных птиц.

Вообще, по преданию, мост для влюблённых строили сороки, но, к несчастью, ни у кого не нашлось белой краски, а посылать за ней в город было слишком поздно, поэтому большинством голосов решили оставить так, как есть.

В день праздника на площадь перед вокзалом явились все жители города, за исключением обитателя часовой башни. Старик Гаррисон тоже приехал и занял почетное место на сцене.

Госпожа Дуяо еще раз поведала красивую историю любви Пастуха и Ткачихи, которые могли встречаться лишь раз в году, благодаря сорочьему мосту, и предложила влюбленным юношам и девушкам пойти по стопам героев легенды. Она посоветовала парочкам подняться на городской мост с двух противоположных концов и повязать на понравившуюся сороку красную ленту - символ вечной и неразделимой любви.

Молодое поколение пришло в восторг от этого предложения и поспешило к лавке с тканями, где продавали те самые ленты.

- Эдвин, а Вы что же, не присмотрели себе хорошенькую девушку в городе, с которой можно было бы повязать ленту? - спросила у парня Джейн, приблизившись к нему и по-хозяйски взяв его под локоть.

- Увы! - ответил юноша и простодушно улыбнулся. - Моё сердце открыто для любви, но я еще не встретил ту самую. Не думаю, что стоит гневить судьбу и повязывать ленту с той, с кем я не намерен провести остаток жизни.

- Ничего, Вы молоды и красивы, и можете заполучить любую девушку, которая Вам приглянется. Но раз сегодня Вы свободны, составите мне компанию на этот вечер?

- Буду безмерно счастлив сопровождать вас, - ответил парень. - Куда хотите пойти сначала?

- На ярмарку, - ответила Джейн. - А, когда стемнеет, запустим фонарики. Вы знаете, что они могут исполнять желания?

- Я слышал об этом.

- И что Вы думаете по этому поводу?

- Что человек сам вершит свою судьбу, но почему бы не попросить у богов немного удачи в этом нелегком деле.

Джейн рассмеялась.

- А Вы романтик. Не ожидала от Вас.

Эдвин коротко поклонился в знак покаяния и повел свою спутницу к палаткам. Их было не то, чтобы много, но торговцы и мастера потрудились на славу, приготовив к празднику новые поделки, и Эдвин с Джейн потратили немало времени, разглядывая товары.

Потом они перекусили нежнейшими булочками, и пошли к мосту, чтобы посмотреть на развлечение влюбленной молодежи. Но, к своему удивлению, увидели, что девушки и юноши топчутся с разных сторон моста, не решаясь подняться на него, а в самом центре стоит человек в нарядном фраке и цилиндре, с какой-то странной вещью в руках, издалека напоминающей позолоченную вазу.

- Боже, этот человек невыносим! - разозлилась Джейн. - Почему он снова объявился и портит всем настроение?

- По-моему, он просто любуется видом на закат, - предположил Эдвин. - Почему бы нам не оставить его в покое? Это общий праздник. Мы не можем запретить ему быть здесь.

- Но я должна подняться туда и выказать ему моё неудовольствие таким неподобающим поведением! - заупрямилась поэтесса. - Он мешает молодым людям развлекаться.

- Уверен, он не будет стоять там весь вечер, - попытался успокоить женщину Эдвин. - Но, если Вас так тревожит его персона, позвольте мне поговорить с ним. Уверен, если попросить его вежливо, он уступит место влюбленным сердцам.

- Только не задерживайтесь надолго, - капризно попросила Джейн. - Не хочу, чтобы он испортил Вам настроение.

- Этого не случится.

Эдвин высвободил свой локоть из объятий поэтессы и, успокоив взволнованных девушек в светлых нарядных платьях, взошел на мост.

Дэвид стоял в самом центре без движения, напоминая статное изваяние, которые можно было встретить в столичных соборах. Конечно, этот человек был далеко не святым, но он заслуживал того, чтобы быть увековеченным в виде скульптуры.

С самого первого их знакомства Эдвин отметил поразительные черты лица этого человека и природную грацию его движений. Дэвид был воплощением красоты и элегантности, и покорил бы не одно женское сердце, если бы соизволил быть чуточку приветливее с окружающими. Но жизненные невзгоды сделали из него нелюдимого затворника, чьи слова резали без ножа.

И всё же... всё же сердце Эдвина тоскливо сжималось при виде его. А губы все ещё помнили пьянящую сладость его поцелуя.

Приблизившись к мужчине, Эдвин остановился рядом с ним и, вдруг, осознал, что больше не хочет таить на него обиду и затевать с ним очередную ссору в такой чудесный день.

- Дэвид! - воскликнул юноша приветливо. - Не ожидал увидеть тебя на празднестве! Почему ты стоишь здесь в полном одиночестве? Кого-то ждешь?

- Да, - едва заметно улыбнулся мужчина, повернувшись к Эдвину. – И, знаешь, я дождался, хотя, и не был уверен в том, что ты подойдешь.

- Не уверен, что осмелился бы тебе докучать после нашего последнего разговора, - честно признался парень. - Но мне пришлось стать послом доброй воли, чтобы избежать ненужных склок. Так зачем я тебе понадобился?

- Уверен, ты слышал легенду о Пастухе и Ткачихе, - повернувшись к юноше, сказал Дэвид. - Госпожа Дуяо вряд ли удержалась бы от соблазна повторить ее раз сорок. И, конечно же, ты знаешь, что влюбленные были разделены небесной рекой, через которую им было не перебраться. В поверье одной совсем немногочисленной народности восточного Китая говорится о том, что, в отличие от классической легенды, в которой фигурируют сороки, небесный мост был создан звездами. Души некогда разлученных влюбленных, проникнувшись искренними чувствами пастуха и ткачихи, пожертвовали собой и, вспыхнув, загорелись на небе бесчисленным количеством звезд, которые и образовали мост. Да только слишком много душ сгорело в этом добровольном акте самопожертвования, ведь переродиться им уже было не суждено. И тогда смертные так же стали помогать небесным влюбленным, зажигая фонари и отпуская их в небо, чтобы силой своей веры и любви помочь разлученной паре встретиться. Именно поэтому фонарики должны были быть прочными и крепкими, ведь в каждом из них была заключена искорка, взятая из влюбленного сердца. И, если эта искорка станет частью моста, то тот, в кого влюблен человек, запускающий фонарик, непременно ответит ему взаимностью. И союз их сердец будет крепок и нерушим. Но есть одно непременное условие, при запуске фонарика оба влюбленных должны быть рядом.

С этими словами Дэвид поставил латунный фонарик на свою ладонь и провернул завод механизма.

Тихо щелкнула пружина, и натертые до блеска лепестки фонарика разошлись в сторону, являя взору молодых мужчин прекрасный резной цветок, чем-то похожий на распустившийся лотос, в сердцевине которого ярко мерцал огонек.

- Теперь я могу запустить его без сожалений, - проговорил Дэвид и, прокрутив завод механизма еще раз, опустил руку.

Эдвин затаил дыхание, глядя на то, как металлический цветок невероятной красоты повис в воздухе, а потом, с едва различимым потрескиванием, стал медленно подниматься вверх, сияя крохотным, но негасимым огоньком.

Солнце уже давно зашло за горизонт, окрасив его багряными красками, а над головой небо и вовсе потемнело. И заводной фонарик Дэвида улетал в эту тьму, чтобы присоединиться к первым мерцающим звездам, которые уже зажглись на вечернем небосводе.

Сердце Эдвина замерло и отказывалось биться. Парень был поражен мастерством часовщика, который оказался невероятно одаренным человеком. И, в то же время, история, рассказанная им, вплеталась в душу парня лозами душистых цветов, которые открывали свои бутоны и благоухали непревзойдённым ароматом.

Наверное, Эдвин мог вечно стоять и смотреть на улетающее в небо чудо, но гневный окрик Джейн разрушил очарование момента.

- Дэвид, хватит твоих фокусов! - потребовала писательница, приблизившись к Эдвину, и снова схватила его за локоть. - Эти изобретения всего лишь происки Дьявола! Эдвин еще наивное дитя, которое не понимает, во что ввязывается, продолжая общение с тобой! Ты гнусный, порочный человек, для которого в этом мире нет ничего святого! Убирайся прочь с нашего праздника, ты здесь нежеланный гость!

- Джейн, прекратите! - растерянно проговорил Эдвин, но Дэвид уже отвесил им двоим издевательский поклон и ушел, стуча по мостовой своей изящной тростью.

- Это Вы прекратите, Эдвин! - воскликнул женщина, чуть не плача от досады. - Он пытается очаровать Вас, потому что Вы еще невинная душа. Но, играя с Вами, он испортит Вас и опорочит Ваше доброе имя. Я знаю его! Я знаю о нём всё! Коварный соблазнитель, лгун и вор! Бесчестный человек, который не гнушается ничем, чтобы добиться своих целей!

Джейн распалялась, уже в открытую рыдая в голос и понося часовщика на глазах у всего честного народа, а Эдвин смотрел вслед удаляющемуся мужчине, и его сердце обливалось кровью.

Где-то над головой юноши изумительный механический фонарик уже растворился в звёздном небе, а над рекой поплыли первые фонарики из бумаги. Они качались на ветру, кренились на один бок и, загораясь, падали в воду. И Эдвин досадливо поджал губы, понимая, что снова оконфузился, пропустив мимо ушей замечания часовщика.

Впрочем, жители особо не унывали, ведь некоторые фонарики всё же уплывали в небо строить звёздный мост для двух влюблённых.

Заметив, что Эдвин не собирается с ней спорить, Джейн успокоилась, и тоже обратила свой взор на реку.

- Если хотите, можем запустить фонарик вместе, - предложила она. - Если он взлетит, нас будет ждать счастливая жизнь.

- Простите... - проговорил Эдвин, глядя на темные кляксы бумаги, плывущие по воде, и чувствуя сильное томление в груди. - Простите, Джейн... у меня появилось срочное дело. Давайте запустим фонарик в следующий раз! Обещаю, что пожелаю Вам всего самого наилучшего.

С этими словами он снова высвободил свой локоть и, сорвавшись на бег как какой-то невоспитанный мальчишка, побежал к часовой башне.

Когда он добрался до места, на улице было уже темно. Но в комнате наверху, расположенной под циферблатом часов, тускло горели свечи.

- Спасибо! - вымолвил Эдвин, обращаясь одновременно и к фонарику Дэвида, и к легендарным влюблённым, и, отдышавшись, толкнул тяжелую дверь, которая, к его удивлению, оказалась не заперта.

Оказавшись в тесной прихожей внутри башни, Эдвин закрыл дверь и запер её на замок, чтобы никто не смог войти. И, сделав глубокий вдох, решительно пошел вверх по винтовой лестнице.

Осознание того, что произошло между ним и Дэвидом на мосту, молотом стучало в висках парня. Дыхание сбивалось, но вовсе не от крутого подъема вверх. Сердце неистово трепыхалось в груди, опасаясь какого-нибудь подвоха. Но ноги уверенно несли Эдвина вперед до двери в жилые комнаты, и дальше... прямиком в объятия мечты.

- Эдвин!

Увидев парня у себя на пороге, Дэвид порывисто встал с кресла, но Эдвин, приблизившись к нему, надавил на его плечи, усаживая обратно. А потом навис над мужчиной и глубоко поцеловал его, обрывая готовый сорваться с уст часовщика поток слов.

Губы Эдвина пахли корицей. Тем чарующим уютным ароматом восточной пряности, который согревает в зимнюю стужу и зарождает в сердце мечту о лете.

Летом Дэвида был Эдвин.

Он пьянил мужчину, как душная ночь среди цветущих акаций. Разжигал в нем пламя страсти. Заставлял сердце высекать безумные искры, которые тысячью небесных фонарей взмывали к небу, чтобы выстроить мост через Млечный Путь.

Одну такую искорку, самую яркую, самую горячую, Дэвид вложил в запущенный на вороньем мосту фонарик. И он достиг небесных чертогов, очаровав Ткачиху и Пастуха, которые щедро поделились с ним своим счастьем.

Поцелуй Эдвина был неловким и неумелым, но это лишь придавало ему очарования и искренности, сопротивляться которой Дэвид не смог бы даже при всем своем желании. Любовный яд струился по его венам. Жалил кожу. Играл на струнах души, извлекая из нее чарующую мелодию, прекрасней которой Дэвид еще не слышал. И, зачарованный этим волшебным звучанием, мужчина позволил крыльям своей мечты расправиться за его плечами и вознести его к мерцающему звездами ночному небу.

Он обхватил талию Эдвина рукой и резко поднялся, а в следующий миг уже усадил юношу на стол, заваленный чертежами, и, не прекращая поцелуй, начал стаскивать с Эдвина одежду, которой, к его огромному сожалению, было слишком много.

Пальцы Дэвида путались в пуговицах, терзали узел шейного платка, дергали шнуровку рубахи, а, когда все ненужное оказалось отброшено, Дэвид с жадностью припал губами к сильной груди Эдвина, опаляя ее своим дыханием и сходя с ума от пьянящего удовольствия.

***

О любви между мужчинами Эдвин знал не много, но достаточно, чтобы не растеряться в самый ответственный момент.

Влюбившись в Дэвида и получив отказ, парень всё равно не терял надежды, что, однажды, сможет заинтересовать его. И потому искал разные способы получить хоть какую-нибудь информацию о любви подобного рода.

В обществе такая любовь всячески порицалась и осуждалась, но Эдвину было всё равно. Он давно стал разочарованием для своего отца. Так что позором больше, позором меньше, ему уже было без разницы.

Он прислушивался к пьяным разговорам в трактирах. Осторожно расспрашивал приятелей, выставляя свое любопытство как насмешку над подобными связями. И, однажды, он получил ответы на свои вопросы.

Приятель, с которым Эдвин учился в пансионате, оказался завсегдатаем злачного местечка в Ист-Энде, где можно было вкусить запретную любовь. И охотно приоткрыл перед юношей завесу в мир настоящего порока.

Конечно, Эдвин не воспользовался услугами продажных мужчин, но кое-что всё-таки сумел разузнать и даже увидеть.

Наверное, только поэтому он не стал сопротивляться напору Дэвида и не сбежал, испугавшись новых ощущений.

А мужчина, тем временем, распалялся всё сильнее, выцеловывая покрывающуюся мурашками кожу Эдвина и накрывая губами его соски, которые твердели от прикосновения языка и болезненно покалывали, вызывая в юноше легкое раздражение.

Эдвину не раз хотелось оттолкнуть Дэвида, лишь бы прекратить болезненную пытку, но вскоре всё изменилось.

По напряженному телу разлилась сладкая истома, и ласка языком и губами стала нестерпимо желанной.

Эдвин выгнул спину, выпячивая грудь, и тут же выдохнул сиплый стон, когда Дэвид, медленно описав языком ареолу вокруг его соска, мягко, но глубоко втянул напрягшуюся горошину губами.

По позвоночнику Эдвина прошла колючая дрожь, и он посмотрел на Дэвида, который тоже поднял на него взгляд, полный испепеляющего огня. С тихим чмоканьем выпустив сосок парня, часовщик спросил странным, сиплым голосом:

- Эдвин, ты был когда-нибудь с мужчиной?

- Нет, - честно ответил парень. - Но я видел, как это происходит.

Дэвид улыбнулся и, склонив голову, прикрыл глаза, чтобы немного остыть.

Его охватила слишком сильная страсть, и в ее порыве он мог навредить юноше, чего делать совершенно не хотел. Но Эдвин, по всей видимости, расценил его действия иначе.

Дыхание юноши стало напряженным, а в голосе появилась нервная дрожь.

- Это проблема? - спросил Эдвин неуверенно.

Но Дэвид поспешил успокоить любые сомнения, которые мог породить слишком впечатлительный разум.

- Нет. - Мотнул он головой и мягко коснулся губ парня исполненным нежности поцелуем. - Нет. Но, думаю, нам стоит...

- Не смей! - с угрозой прошипел Эдвин и, впившись пальцами в волосы Дэвида, сильно сжал их. - Не смей останавливаться и придумывать всяческие отговорки! Ты запустил фонарик! Так неси же за это ответственность!

Пылкая речь Эдвина отозвалась в груди Дэвида сияющими лучами счастья. И он рассмеялся, крепко обнимая парня и прижимая его к себе.

- Я и не думал об этом, - прикусывая мочку уха Эдвина, ответил Дэвид.

И, подхватив юношу под спину и бедра, рывком переложил его на кровать. После чего стащил с себя жилет и рубаху и навис над парнем, лаская затуманенным взглядом его стройное и до безумия привлекательное тело.

- Я просто подумал, что должен быть чуточку нежнее. Не хочу, чтобы ты уверовал в проклятие и посчитал меня демоном.

- Какой вздор... - выдохнул Эдвин. - Я никогда не верил в это проклятие. Дэвид, я мечтал о тебе с пятнадцати лет. Я жил с надеждой, что мое лицо изменится и станет таким, как тебе нравится. Я думал о тебе, если не каждый день, то каждую ночь. Я ненавидел каждую минуту вдали от тебя. Я любил тебя тогда, и люблю сейчас. Демона... ангела... не важно. Поэтому... будь моим.

Парень поднял руку и коснулся пальцами груди мужчины, лаская его кожу и невесомо касаясь его сосков, которые тут же твердели, вызывая в Эдвине страстное желание и дальше дразнить их.

Прикосновения мальчишки будоражили чувства Дэвида. Разогревали кровь, заставляя ее кипеть от желания. И мужчина решил поддаться охватившим его эмоциям. Он перехватил руку Эдвина за запястье и потянул ее вниз, накрывая его крепкой сильной ладонью свой пах. После чего склонился к лицу юноши.

- Ты всегда был прекрасен, - выдохнул Дэвид, лаская кончиком языка губы Эдвина. - Ослепительно прекрасен. Прости, что в прошлом обидел тебя. Прости, что обижал в настоящем. Прости за ту боль, которую я еще причиню тебе. Но, обещаю, если ты доверишься и позволишь мне тебя любить, я сделаю тебя самым счастливым человеком в мире.

Эдвин улыбнулся.

Сколько раз он представлял себе этот момент, но его мечты и наполовину не совпадали с реальностью.

От слов Дэвида у парня голова шла кругом. А от прикосновения к его естеству даже через ткань штанов ладонь пульсировала нестерпимым жаром.

Действуя предельно осторожно, Эдвин огладил крепкий ствол, поражаясь тому, как Дэвид быстро возбудился. И нащупал второй рукой застежки на его штанах, чтобы уже через мгновение сжать в ладони налившуюся соками плоть.

Трогать мужчину в самом чувствительном месте было одновременно и волнительно, и приятно. И от этих прикосновений горячее естество часовщика становилось твёрже и больше.

Дэвид втянул воздух сквозь крепко сжатые зубы, и скомкал в кулаке покрывало. А Эдвин, не прекращая ласкать его, приподнялся на локте и проговорил в его губы:

- После всего... позволь нарисовать тебя. Ты совершенство... Дэвид. И я хочу обладать тобой... обладать всецело, безраздельно и навсегда.

- Для тебя все, что угодно, Эдвин, - теряя себя в ощущениях, проговорил мужчина и глубоко поцеловал юношу, отпуская свои желания и позволяя им расправить сильные крылья, которые вскоре вознесли его к сияющей звездами небесной реке.

Страсть одурманила сознание часовщика, заглушила сомнения и выпустила из клетки страхов неисчерпанную любовь, в которую, крепко сжимая Эдвина в объятиях, Дэвид погрузился с головой.

Он ласкал и нежил гибкое прекрасное тело юноши, покрывал его поцелуями, не пропуская ни дюйма его кожи, и с жадностью ловил каждый истомный вздох, срывающийся с чувственных губ. А, когда добрался до налитой соками плоти Эдвина, без раздумий вобрал ее в рот и чуть не излился, услышав глубокий и невероятно соблазнительный стон, прозвучавший в ответ на его смелые действия.

Эдвину понадобилось все его самообладание, чтобы сдерживать свой голос.

Дэвид хотел и умел любить. Вся его напускная черствость слетела с него как истрепавшаяся маска, и теперь это был совершенно иной человек. Иной, но такой же желанный и любимый. Иной, но всё тот же чистый лотос, прятавший свои лепестки в броне из стали, а теперь обнаживший их перед новыми чувствами.

Эдвин выгибался на кровати, кусая запястье, а Дэвид продолжал доводить его до исступления, наслаждаясь своими действиями.

По телу юноши разливались волны удовольствия, в паху горел огонь, скапливаясь в одной точке, и медленно струился вверх по стволу, который, кажется, мог взорваться в любую секунду.

- Дэвид... - выстонал Эдвин, напрягая ноги, которые мелко дрожали от непередаваемых ощущений.

И, схватив мужчину за руку, поднёс её к губам, целуя красивые длинные пальцы в благодарность за щедрую ласку.

Мальчишка был на пределе. Дэвид чувствовал это всем своим существом, но он не желал, чтобы удовольствие Эдвина заканчивалось столь быстро. Впереди юношу ждала боль, которую не умалит никакое мастерство. И потому Дэвид считал своим долгом сообщить об этом парню. Еще немного поласкав его, он выпустил член Эдвина изо рта, и поднялся с кровати.

- Ты куда? - едва ворочая языком, спросил юноша, и в его голосе Дэвид услышал нешуточную тревогу.

- Не волнуйся, - мужчина коротко поцеловал парня в раскрасневшуюся скулу. - Я никуда не ухожу.

Тело Дэвида мелко дрожало от возбуждения. Ноги были словно ватные, но мужчина справился с собой и быстро прошел к комоду, из которого достал бутылёк с ароматным маслом. После чего вернулся к Эдвину и, нежно коснувшись его губ своими губами, сказал:

- Перевернись на живот. Первый раз будет болезненным, но я постараюсь быть очень аккуратным. Доверься мне.

Эдвин поменял положение и затих, сминая пальцами подушку. Он знал, что последует за этой просьбой, и думал, что готов ко всему. Но, когда Дэвид погладил его ладонью по спине и сместил её на его ягодицы, парень сильно напрягся.

- Всё в порядке? - спросил мужчина, бездумно оглаживая упругие полушария, но при этом заглядывая Эдвину в пунцовое лицо. - Если ты не готов...

- Я совру, если скажу, что готов, - проговорил Эдвин, сгорая со стыда. - Но я хочу этого. Я хочу тебя, Дэвид.

Смущение парня было столь очаровательным, что Дэвид не выдержал и умиленно улыбнулся.

- Тебе нечего стыдиться, Эдвин, - негромко сказал он, откупоривая бутылёк с маслом и выливая густую пряно пахнущую сандалом жидкость на свою ладонь. - Расслабься. Твое тело прекрасно. Каждая его часть безумно привлекательна. И я хочу вкусить тебя всего.

Дэвид коснулся поцелуем кончика носа юноши, одновременно размазывая масло между его ягодиц и нежно лаская напряженные до предела мышцы.

Сначала Эдвин думал, что никогда не сможет выполнить просьбу Дэвида, и так и будет лежать, боясь пошевелиться.

Но мужчина оказался опытным в вопросах плотских утех, и уже вскоре парень распластался на кровати, думая лишь об одном, чтобы всё это никогда не заканчивалось.

В борделе в Ист-Энде он видел, как парни получали удовольствие от близости с мужчинами. И знал, что это возможно. Но только сейчас смог убедиться, насколько это волнительно, доверить свое тело другому человеку. Человеку, которого любишь всем сердцем, и который всем сердцем любит тебя.

Спустя какое-то время Эдвин не только расслабился, но и впустил пальцы мужчины в себя. Сначала он испытывал ужасный дискомфорт и желание вытолкнуть из себя инородное тело, но Дэвид был настойчив, и вскоре нашел внутри парня волшебную точку, от прикосновения к которой у парня чуть не отнялись ноги, и пропало всякое желание сопротивляться.

С этого момента Эдвин начал отдаваться ощущениям, не таясь и не заботясь о том, как он выглядит в подобной позе перед другим человеком, и что произойдет далее. Но даже представить не мог, какие чувства овладеют им спустя несколько мгновений, когда вместо пальцев Дэвида в нём оказалось естество мужчины.

Эдвину показалось, что его просто разорвёт изнутри. И, хоть Дэвид действовал медленно и осторожно, первые минуты стали для Эдвина настоящим испытанием.

Горячее гибкое тело юноши сводило Дэвида с ума, заставляя его терять себя в эмоциях и ощущениях, каких он раньше ни с кем не испытывал. Страсть туманила разум, и мужчине стоило немалого труда, чтобы не сорваться и не обратиться в животное, удовлетворяющее свои инстинкты. Но вскоре болезненные стоны юноши сменились иными звуками. Сладкими, дурманящими, опьяняющими, от которых каждая клеточка тела Дэвида дрожала в восторге и упоении. И, почувствовав, что и Эдвин начал получать удовольствие, Дэвид отпустил себя.

Он брал Эдвина так, как велело ему сердце. Со страстностью, с нежностью и бесконечной любовью. И ответом ему была не меньшая страсть и любовь со стороны парня, которые возносили мужчину на вершину блаженства, откуда совершенно не хотелось возвращаться в реальный мир.

Но ничто в этой жизни не может длиться вечно. И их страсть, вспыхнув ослепительным пламенем, начала понемногу угасать.

Эдвин лежал на плече у Дэвида, обнимая его одной рукой, и вяло скользил ладонью по сильному влажному от перенапряжения плечу. Мужчина так же медленно и лениво гладил парня по спине, и периодически невесомо касался губами его темной макушки.

- Ты как, в порядке? - спросил Дэвид в ответ на глубокий вдох Эдвина. - Сильно болит?

- Я в порядке, - отозвался парень и, запрокинув голову назад, счастливо улыбнулся. - Просто до сих пор не верится, что это случилось. Я так долго ждал, что уже потерял всякую надежду, и теперь мне кажется, что я сплю.

- Ты не спишь, - улыбнулся Дэвид и коснулся лба юноши губами. - Прости, что обижал тебя так часто. Я делал это не со зла.

- Наверное, мне тоже стоило быть откровенным с тобой, - признал Эдвин. - Но я боялся снова услышать отказ. Надеюсь, ты не держишь на меня обиды за это?

Дэвид отрицательно покачал головой, и его лицо озарилось внутренним светом, от чего у Эдвина сладко защемило в сердце. Он резко подался вверх и оставил на губах мужчины короткий, благодарный поцелуй, а потом вернулся в прежнее положение и прикрыл глаза.

- Утром я нарисую тебя таким, как сейчас. Сохрани это чувство в своем сердце, а я буду подпитывать его своей заботой и любовью.

Эдвин оставил еще несколько поцелуев на груди мужчины и, закинув колено ему на бедро, расслабился.

Изнуренный любовью, которую Дэвид щедро изливал на него, Эдвин быстро уснул. А сам Дэвид еще долго не смыкал глаз, нежа любимого человека в своих объятиях и думая над тем, как же ему на самом деле повезло, что сердце Эдвина сумело сохранить однажды вспыхнувшее чувство и пронести его через годы и препятствия, которые сам Дэвид выстраивал так усердно и самозабвенно.

И все же, прежде чем и самому погрузиться в приятную негу сна, мужчина сделал то, о чем думал последние несколько дней. А именно запустил руку под подушку и, выудив оттуда отданное стариком Гаррисоном кольцо, надел его на изящный палец Эдвина, где ему было самое место.