***

Через несколько дней после ночного происшествия Эдвин получил от деда неожиданное приглашение на ужин.

Старик писал, что осведомлен об отменном состоянии его здоровья, и ждал у себя в воскресенье в пять пополудни.

Эдвин, которому все равно нечем было занять себя, отправил деду ответное письмо, в котором уверял старика, что с радостью навестит его. И, когда наступило воскресенье, он заявился в особняк чуть раньше назначенного срока. Однако, как оказалось, он был на этом ужине не единственным гостем.

В гостиной, куда его проводил немолодой уже слуга, сидел часовщик собственной персоной. Ожидая приглашения к столу, он читал какую-то книгу, название которой давно стерлось, и разобрать его не представлялось возможным.

Эдвин, которого подобный сюрприз и порадовал, и смутил одновременно, поздоровался с мужчиной и сел в свободное кресло недалеко от него.

Дэвид кивнул в ответ на его приветствие, но ни слова не произнес, продолжая делать вид, что его интересует книга. Хотя Эдвин заметил, как потускнел его взгляд. И как глаза застыли, уткнувшись в одну точку, словно пытались выжечь в книжной странице дыру.

Пробило пять пополудни, но, показавшийся в гостиной слуга возвестил, что гостям придется еще немного подождать старика, у которого разыгрался кашель.

Эдвин встревожился и порывисто встал, чтобы пойти к деду, но слуга попросил его сесть и ждать дальнейших распоряжений.

- Проклятье! Упрямый старик! - парень упал обратно в кресло и уставился в пол, обеспокоенно хмуря брови.

Дэвид бесстрастно призвал его к спокойствию, и Эдвин поднял на мужчину тяжелый взгляд.

- Я приехал сюда, чтобы присматривать за ним, а он держит меня на расстоянии, как будто я какая-то досадная помеха. В этом вы с ним удивительно похожи.

- Ну, - Дэвид отстранено перевернул страницу, - умные люди всегда схожи.

Приглашение на ужин стало для Дэвида неожиданностью. И, собираясь к старику Гаррисону, мужчина был уверен в том, что этим вечером ему придется влезть в осиное гнездо из горожан. Однако, к его удивлению, кроме него в поместье никаких гостей не было. Это воодушевило и приподняло настроение. И Дэвид с удовольствием прошел в гостиную, где его просили подождать, пока накрывают на стол.

Чтобы скрасить ожидание, мужчина взял книгу и принялся читать, да так увлекся, что почти не заметил появления Эдвина, пока юноша не поздоровался.

И на этом спокойствие часовщика закончилось.

Коротко ответив на приветствие, мужчина попытался вернуться к чтиву, но у него не получилось. Взгляд так и тянулся к парню, который, усевшись в кресле, принялся сверлить его глазами. И Дэвиду ничего не оставалось, кроме как прикинуться чрезвычайно занятым, что получалось, как он сам понимал, очень плохо, и ждать, когда неловкое молчание, повисшее между ним и Эдвином, разбавит хозяин дома.

Но старик Гаррисон выходить не торопился. Сначала он просто задерживался, а потом и вовсе решил пострадать кашлем, который, в виду его возраста, мог затянуться суток на трое.

Услышав неприятную новость, Эдвин разворчался, отчего его сходство с дедом стало еще больше заметно, и заёрзал в своем кресле, оглядываясь то на лестницу, то на часы, то гипнотизируя застывшего в уголке слугу раздраженным и немного взволнованным взглядом.

- Оба невыносимые гордецы и зазнайки, - не успокаивался парень, на что Дэвид лишь усмехнулся.

- Ты болел. А здоровье старика уже не так крепко, как раньше. Было бы неразумно тащить тебя к себе. Для чего? Чтобы слечь с недугом? А так лишь кашель. Немного горячего чая с липой исправят положение в считанные дни.

Эдвин покосился на мужчину, который продолжал бездумно всматриваться в книгу.

«Так часовщик, оказывается, знал о моём недомогании?» - подумал парень.

Наверное, Марта ему сказала или кто-то из горожан. В Сэндглассвиле это стало новостью номер один. Странно было другое. Несмотря на то, что Трэвис на каждом углу трезвонил о том, что спас его в лесу, вытащив из ловушки, подробности этого события почти никого не интересовали. В то время как частота кашля и консистенция выделений из его носа были предметом живейшего интереса всех, кто заглядывал к парню с пожеланиями скорейшего выздоровления.

Понимая, что разговор с хмурым часовщиком, отгородившимся от него книгой, клеиться не будет, Эдвин встал с кресла и подошел к окну, выглядывая в густой тенистый парк, разбитый за главными воротами особняка.

Тут его и застал слуга, вошедший в гостиную и объявивший, что хозяин дома ждет своих гостей за столом.

Эдвин дождался, когда Дэвид направится в столовую, и последовал за ним.

- Дед, как твое здоровье? - спросил парень, присаживаясь на указанное место напротив часовщика.

- Как у быка, - отмахнулся старик, окидывая своих гостей суровым взглядом. - Дэвид, рад видеть тебя в моем доме. Я хотел позвать тебя на ужин, как только ты вернулся, но ждал, пока этот оболтус, мой внук, оклемается от своей ночной прогулки под дождем.

- Я уже в порядке, дед, - сказал парень, хватаясь за бокал с вином, который наполнил молчаливый слуга.

- И как ты шею себе не свернул, в толк не возьму? - брюзжал старик, которому давно уже не терпелось обсудить городские сплетни и отчихвостить внука за его беспечность. - Под ноги тебя, что ли, смотреть не учили? Да и на кой черт ты вообще пошел в этот лес? Дались тебе эти треклятые лошади?

- Да откуда мне было знать, что там у вас волчьи ямы посреди дороги вырыты?! - вспылил парень, искренне недоумевая, почему его ругают за благородный порыв помочь нуждающемуся человеку и спасти животных от мучительной смерти в лесу.

- Ты мне еще поори тут! - старик вскинул клюку и огрел Эдвина по плечу.

Впрочем, это было хоть и унизительно, но не болезненно.

- Дэвид, - Гаррисон посмотрел на нахмурившегося часовщика, - а что ты думаешь обо всей этой истории? Я полагаю, мой бестолковый внук просто сошел с дороги и не заметил указателей.

- Не было там никаких указателей! – пробурчал Эдвин и на всякий случай приготовился уворачиваться от клюки.

Но, когда дед не обратил на него никакого внимания, продолжая буравить взглядом часовщика, парень сделал два больших глотка вина и приступил к ужину, чтобы хоть немного отвлечься от неприятного разговора.

- Волчьи ямы?

Дэвид нахмурился, искренне не понимая, о чем идет речь.

Конечно же, Марта не удержалась и рассказала ему о злоключениях Эдвина. Все же, как-никак, такое событие! Однако в ее рассказе не было и слова о ловушках на диких зверей. Все, что ему поведали, это, что Эдвин то ли по глупости, то ли по невнимательности угодил в канаву, где и вывалялся в грязи и холодной воде, отчего и слег с простудой.

Но про ямы в этих повествованиях не было ни слова.

- Их вроде как перестали копать еще в прошлом году, когда туда свалилась одна из заблудших коров. А все старые решено было засыпать. Не понимаю... - Дэвид повернулся к прихлебывающему вино Эдвину и спросил: - Ты уверен, что не перепутал? Что это была именно волчья яма? У страха глаза велики... да и в темноте много чего может привидеться.

- Не знаю, - пожал плечами Эдвин. - Быть может, это была набитая смертоносными кольями кроличья нора или барсучья балка? Спроси у Трэвиса, ему виднее, откуда он меня достал.

- Мои слуги слышали, как кузнец хвастался, что спас Эдвину жизнь, - подтвердил слова внука Гаррисон. - За что Эдвин купил ему бочонок вина, который они вместе и распили тем вечером. Не приврали ли вы оба чего, чтобы оправдать свое бегство из леса?

Парень с трудом проглотил вставший в горле кусок нежнейшей крольчатины и уставился на деда непонимающим взглядом.

Так вот почему никто не упоминает ночное происшествие в его присутствии! Все считают его трусом, сочинившим на пару с трусливым кузнецом несуразную байку!

На лице Эдвина появилось выражение крайнего отвращения и гадливости, и он положил вилку на тарелку, давая понять, что сыт по горло и едой, и чужими домыслами.

- Думай что хочешь, дед, - сказал он, холодно глядя на старика. - Я не собираюсь оправдываться в том, в чем не виноват. Хочешь видеть во мне труса и подлеца, твое право.

Парень сжал руку в кулак и уставился в сверкающую белизной скатерть, пытаясь справиться со вспыхнувшим в душе чувством стыда.

Подумать только, как все перекрутили? Но для чего понадобилось это делать? Он совершенно не мог понять.

- Не думаю, что Эдвина можно уличить во лжи, - неожиданно даже для себя, вступился за парня Дэвид. - Учитывая, кто руководил ликвидацией волчьих ям, то немудрено, что в лесу еще осталось с десяток ловушек. Артур и кротовью нору от кратера вулкана не отличит, не говоря уже о волчьей яме. Хорошо хоть идею о капканах отмели сразу, иначе добрая половина населения осталась бы без ног.

Мужчина поднял бокал и сделал глоток вина.

- А слухи... - он усмехнулся, - никому ведь не хочется признавать свои ошибки, вот из истории и выкинули весь компромат.

Эдвин, которого разрывали противоречивые чувства и желания, вскинул на Дэвида взгляд. Но, вопреки ожиданиям, не заметил на его лице и тени насмешки, направленной на него.

- Я не утверждаю, что Эдвин солгал, - поддержал часовщика старик. - Я лишь спросил, что он думает по поводу подобных разговоров.

- Я думаю, что обозу, например, или случайному путнику будет очень опасно ехать по дороге, ведущей через лес, - отозвался парень. - Дед, яма была не где-то в стороне. Я никуда не сворачивал. Вернее, мне пришлось отшатнуться немного к краю дороги, потому что меня напугал выскочивший из кустов зверь. Но это меня и спасло. Я соскользнул в яму, но не упал в нее ничком. Как это вообще может быть старая яма? Этой дорогой разве никто не пользуется?

Он посмотрел на Дэвида, так как дед мог и не знать о значимости той дороги для города.

- Через лес идет несколько дорог, - задумчиво ответил Дэвид. - Двумя из них уже не пользуются, и они, должны были бы уже зарасти... впрочем... я и сам не большой знаток этих лесов.

Мужчина вновь обратил свой взор на старика.

- Как бы там ни было, главное, что все обошлось. – И, чтобы сменить неприятную для юноши тему, обратился к Гаррисону: - Могу я воспользоваться Вашей библиотекой в ближайшие дни? Моя поездка в столицу была продуктивной, но столь насыщенной, что я забыл там кое-какие книги. А у Вас, я точно помню, было то, что мне сейчас необходимо.

- Я говорил тебе, что ты желанный гость в моем доме в любое время, - сказал Гаррисон, приглашая Дэвида приступить к трапезе.

- Так ты был в столице? - удивился Эдвин, снова чувствуя болезненный укол обиды. - Мог бы и черкнуть записку о том, куда ты делся. А то твоя многострадальная дверь выслушала очень много лестных слов в твой адрес.

- Не волнуйся, она мне все дословно передала, - хмуро отозвался Дэвид.

В столице он был всего пару дней, и прекрасно слышал те чудесные и вычурные эпитеты, которыми наделял его персону разозленный мальчишка.

- Ты умеешь быть красноречивым.

Эдвин на эти слова только фыркнул и стал мрачнее грозовой тучи, а Дэвид подумал про себя, что глаза парня становятся еще прекраснее, когда он злится. Такие... невероятно глубокие... желанные...

Собственные мысли прострелили виски, и мужчина тряхнул головой, прогоняя неуместное наваждение.

- И все же, я мог бы посоветовать выбирать более мягкие выражения, ибо неподготовленные умы, услышавшие твои словоизлияния, могут сломаться, пытаясь разгадать тайны анатомического строения человеческого организма и путей достижения некоторых его органов посредством не самого приятного проникновения.

- Мне кажется, что твой эгоистичный поступок требовал еще более крепких выражений! - огрызнулся Эдвин, который в первые дни отчужденности Дэвида места себе не находил, полагая, что часовщик настолько ослаб, что даже не может спуститься на первый этаж, чтобы открыть ему дверь. - Скажи спасибо, что я плотника не вызвал, когда подумал, что ты, возможно, лежишь при смерти и не можешь отозваться. Наверное, если бы не Марта, которая сказала, что видела, как ты куда-то ушел, я бы вышиб твою дверь. Неужели нельзя было дать мне знать, что с тобой всё в порядке?

- Отсутствие зловония, исходящего от разлагающейся плоти, первый признак того, что все не так плохо, как может показаться на первый взгляд. - Пожал плечами Дэвид. - Не вижу причин для переживаний. К тому же... я уже вполне взрослый мужчина, и могу справиться с какой-то царапиной.

- Царапиной?! - возмутился Эдвин. - Да эту царапину пришлось зашивать, если ты не помнишь.

- Отчего же, прекрасно помню...

Мальчишки принялись перегавкиваться, а старый Гаррисон смотрел на них и хмурился.

- Ты говорил, они дружны, - негромко обратился он к своему слуге.

- Все верно, господин, - безэмоционально кивнул лакей. - Очень дружны.

- Что-то не похоже...

- Позвольте возразить, - сказал слуга. - Они словно отражение прошлого. Как Вы и покойный господин Сандайл.

- Да?

Гаррисон удивленно изогнул брови и, склонив голову к плечу, всмотрелся в своих гостей, которые уже перешли на повышенные тона и чуть ли не рыли копытами землю.

- И правда, - усмехнулся старик довольно. – Дружба - это прекрасно.

- Дед, хоть ты ему скажи, что он поступает эгоистично! - призвал Эдвин на помощь тяжелую артиллерию, понимая, вдруг, что все его упреки сходят с Дэвида как с гуся вода.

- Это ваши дела, не вмешивай меня, - попросил старик, с улыбкой глядя на внука. - Тем более что я прекрасно знаю, каким навязчивым и приставучим ты можешь быть, если тебе не указать на это. Так вот, Нэдди, иногда людям, даже если они являются твоими друзьями или любимыми родственниками, необходимо личное пространство, не заполненное тобой. Ты понимаешь, о чем я говорю?

- Нет, - парень упрямо поджал губы. - Дед, ты возводишь на меня напраслину. Я не навязчивый.

- О, еще какой! - искренне рассмеялся старик. – Помнится, в детстве ты мне прохода не давал, почему-то полагая, что всё моё время должно принадлежать тебе. Дэвид же человек иного склада характера. Он любит уединение, и как любой ученый нуждается в нем. Ты должен научиться уважать эту его черту.

Эдвин насупился. Он не считал, что доставляет людям слишком много хлопот своим присутствием. Родители говорили, что он слишком мягкий и добрый, но несколько глуповатый. Братья охотно проводили с ним время и считали довольно милым и дружелюбным. Девушки тоже не чурались его. И, если бы он захотел, то уже мог бы жениться на любой своей подружке.

Люди не чурались его общества. Никто не прятался от него, прикрываясь своей ученостью и нелюдимостью. Даже в этом городке у Эдвина сложились хорошие отношения почти со всеми горожанами, и он был желанным гостем в любом доме.

В любом... кроме двух домов - особняка Гаррисонов и часовой башни.

И это сильно задевало его простодушную натуру. Он просто не понимал, чем его общество было неугодно замкнутым ученым людям? Разве он каким-то словом или делом оскорблял их? Или... быть может и деду, и Дэвиду претил его недалекий ум?

- Наверное, я действительно слишком глуп, чтобы понять тебя, дед, - проговорил парень, стараясь скрыть обиду, которая горчила у него на языке. - Я не знал, что таким людям как ты и Дэвид в тягость простое человеческое общение. А сейчас я вынужден откланяться. У меня появились срочные дела в городе. Прости, что говорю об этом так внезапно.

Он поднялся из-за стола, старательно отводя от Дэвида взгляд, и, раскланявшись с нахмурившимся стариком, буквально выскочил из столовой.

- Я не отпускал тебя, негодник! - выкрикнул Гаррисон больше для вида. - Ветренник, не выйдет из тебя никакого толка! Вот же... как был оболтусом, так и остался.

Он строго посмотрел на Дэвида и проговорил уже более миролюбиво:

- Прости его. Такая уж натура. Ничуть не изменился с ранних лет.

Дэвид кивнул.

- Некоторые знакомства лучше держать на расстоянии, - негромко заметил он, чувствуя пустоту в груди. - Со временем это понимание придет и к нему.

Гаррисон не ответил. Кивнул лишь и перевел тему на воспоминания о прошлом.

Старику хотелось поговорить, и Дэвид поддерживал беседу, но как-то безучастно, без эмоций и интереса, хотя и не показывал этого.

Через час Дэвид откланялся, пообещав старику заскочить на грядущей неделе. И, оседлав своего коня, неспешным шагом направил его к городу. Но, спустившись с холма, передумал и повернул в сторону темнеющего черным пятном леса.

Что-то с этими волчьими ямами не давало ему покоя. И, чтобы утихомирить разыгравшееся воображение, Дэвид решил лично во всем убедиться.

Луна поднялась достаточно высоко, чтобы хорошо освещать дорогу. Небо этой ночью было на удивление ясным и словно бы даже прозрачным, отчего кружево звезд на темном небесном бархате казалось настоящим произведением искусства.

«Эдвину бы понравилось».

Мужчина тряхнул головой, прогоняя слащавые мысли, и спешился, крепко сжав в кулаке поводья.

Неспешно продвигаясь вглубь леса, Дэвид внимательно осматривал дорогу и размышлял над тем, что же здесь все-таки произошло. В том, что Эдвин не лгал, Дэвид был абсолютно уверен. Мальчишка не был глупцом и не был умником, но то, что старик Гаррисон назвал глупостью, было всего лишь простодушие. А простодушие не лжет. Не умеет. А, значит... не все так просто в этом треклятом лесу.

Шествуя по дороге, Дэвид, вдруг, подумал, что, наверное, не очень хорошо поступает с юношей, так откровенно его игнорируя. Но по-другому он просто не мог.

Этот мальчишка тревожил в его душе струны, которым мужчина приказал молчать. Но рядом с Эдвином, при виде его улыбки, при звуках его голоса, душевная балалайка вырывалась из-под контроля и голосила дурными переливами идиотского восторга.

И это Дэвиду не нравилось.

Он давно уже осознал и принял тот факт, что мужчины привлекают его куда сильнее женщин. А красивые мужчины и вовсе лишают воли. Он не считал это чем-то постыдным или неправильным, но общество было с ним несогласно. Впрочем, он со своим уставом в чужие монастыри не лез, и о своей порочности не распространялся. Но желания от этого не исчезали. И, чем дольше он держал их под замком, тем яростнее они прорывались наружу.

Со временем, конечно, благодаря разочарованиям и предательствам, Дэвиду удалось взять под контроль свои эмоции, и он даже начал думать, что эту стену отчуждения ничто не сможет пробить или разрушить. Но появился Эдвин, и камни обратились в песок. В серую пыль, осыпавшуюся под ноги улыбчивому и доброму балбесу, от которого теперь Дэвид бежал как от огня.

Погрузившись в свои мысли и рассуждения, Дэвид не заметил, как зашел довольно далеко в лес, и из задумчивости его вырвала по щиколотку увязшая в грязи нога.

Мужчина остановился и сделал шаг назад, после чего присел и всмотрелся в присыпанную листвой и ветками дорогу. После нескольких дождливых дней земля была сырой и вязкой. Но на протяжении всего его пути кроме нескольких луж и скользкой травы никаких неудобств мужчина не испытывал, а тут...

Сапог был полностью покрыт комками мокрой земли. А впереди по центру дороги в свете луны проглядывались очертания наспех засыпанной ямы.

Дэвид огляделся по сторонам и, заметив подходящий длинный сук, отломал его от дерева, после чего принялся прощупывать веткой землю перед собой.

Земля действительно была очень рыхлой и выглядела ненадежной. Тут явно что-то зарыли. Да только для захоронения площадь рыхлой земли была слишком велика.

Неужто и вправду яма?

Решив обойти ее по кругу, мужчина сделал несколько шагов и замер, всматриваясь в белеющее в кустах пятно. Приблизившись к нему, он выудил из кривых спутанных веток платок, измазанный грязью. Покрутил его в руках и мягко провел пальцами по окантовке, где у одного из уголков нащупал инициалы «А. Т.».

- Теперь все ясно. - Покачал головой мужчина и брезгливо откинул от себя платок. - Лучше бы в телескоп свой смотрел, чем ...

Додумать вслух Дэвид не успел. Осознание неприятно кольнуло разум и отозвалось покалыванием в кончиках пальцев.

На этой дороге никогда не было волчьих ям... Так откуда взялась эта?

В душе противно засвербело, и Дэвид передернул плечами, отступая назад. У этого происшествия должно было быть разумное объяснение. Вот только он его пока не находил.

С мрачными мыслями Дэвид отправился обратно к городу, на ходу обдумывая, как помягче и повежливее извиниться перед мальчишкой при встрече, если таковая все же произойдет.

***

Сбежав от деда, Эдвин направился туда, где ему всегда были рады, и у кого ему не требовалось выпрашивать внимания, а именно в трактир на очередную партию в покер.

Завсегдатаи встретили его улыбками, что немного приподняло парню настроение, и он присоединился к любителям азартных игр, решив скоротать сегодняшний вечер в шумной компании Марты, лесника и кузнеца. А позже, когда игра была в самом разгаре, к ним присоединился и офицер Тиндер.

В этот вечер, пытаясь забыть неприятные воспоминания о прошедшем ужине, Эдвин выпил немало вина. Марта даже порывалась его образумить, напомнив, что он почти приговорил бочонок.

Эдвин на это только рассмеялся. Он не только напился, но и проиграл приличную сумму денег. Однако веселая компания и оживленный разговор за столом подняли ему настроение, и это стоило потерянных средств.

- Да ты завидный жених, - немного захмелевшая Марта, поставив перед Эдвином новый кувшин вина, присела рядом с ним, заглядывая в его карты. - Ты простодушный и легко соришь деньгами. Любая женщина с удовольствием стала бы хозяйкой в твоем доме. Но жениться тебе надо на практичной барышне. Иначе разбазаришь все свое наследство, а супруга тебе поможет.

- С практичной мне будет скучно, - ответил Эдвин, наполняя свой бокал рубиновым вином с непревзойденным ароматом. - Я буду ей постоянно мешать. Вторгаться в ее личное пространство, заполняя его собой, а она будет груба со мной из-за этого. Нет уж... лучше женюсь на девушке своего склада характера и недалекого ума. Ну и что, что по миру пойдем? Зато нам будет весело вместе.

- А жить вы на что будете? - спросила Марта, посмеиваясь над наивными речами мальчишки.

- Козопасом пойду работать, - хмыкнул Эдвин. - Я слышал, на фермах под столицей им платят тушкой козы раз в месяц, и каждый день дают молоко и хлеб. С голоду не умру.

Марта заливисто рассмеялся.

- Какой же ты еще наивный, - сказала она. - Но жизнь коварная штука, и наука у нее жестокая.

- Пусть так, - парень потянулся за бокалом, грея его в ладони. - Но, если быть полностью откровенным, то наследство у меня такое, что его еще моим внукам хватит на беззаботную жизнь. Так что, какой бы транжирой ни была моя будущая жена, мои деньги в безопасности.

Он поднял бокал, и уже хотел было поднести его к губам, как на стол внезапно выскочила Клокси. Жалобно мяукнув, она боднула головой локоть Эдвина, и тот разлил вино на пол.

- Тоже думаешь, что мне хватит? - хмыкнул парень, оставляя бокал в сторону и подхватывая кошку на руки.

Клокси ничего подобного не думала. Еще раз мяукнув, она громко заурчала, и притихла в его руках.

- Странно, - задумчиво сказала Марта, - раньше она ни к кому кроме Дэвида и подходить не желала, а теперь вот у нее появился еще один любимец.

- Просто она, в отличие от своего хозяина, не такая зазнайка, - ухмыльнулся парень.

Женщина тоже улыбнулась и почесала кошку за ухом. И та, о чудо, приняла эту ласку весьма благосклонно.

- Пойду я, наверное, домой, - сказал Эдвин, глядя на то, как выбежавшая из подсобки собака слизывает с пола его вино.

Марта, проследив за его взглядом, топнула ногой, прогоняя псину.

- Вот зараза, пристрастилась! - обругала животину женщина.

- Не удивительно, - ответил Эдвин. - У тебя в трактире очень вкусное вино. Такое и в Лондоне не везде найдешь.

Марта расплылась в улыбке. Ей пришелся по вкусу этот комплимент.

- Иди, отдыхай, - сказала она парню.

Эдвин кивнул.

Поднявшись из-за стола, он распрощался с товарищами по игре и покинул трактир.

Дойдя до часовой башни, он посмотрел наверх и не заметил в окнах света. Наверное, Дэвид остался у деда корпеть над книгами в библиотеке.

- Дальше иди сама, - сказал Эдвин, обращаясь к кошке, которую осторожно опустил на землю. - Присмотри там за своим вредным хозяином и, если что случится, дай мне знать.

Он подмигнул Клокси и направился к своему дому, чувствуя тяжесть в голове и желание завалиться в постель и проспать несколько дней к ряду, чтобы не думать о том, какая он, оказывается, досадная назойливая муха для некоторых заносчивых соседей.

***

Домой Дэвид вернулся не сразу. Прекрасная теплая ночь располагала к прогулке, и он не стал отказывать себе в этом крохотном удовольствии.

Побродив немного по лесу, он вышел на городскую дорогу и, держа коня в поводу, направился к конюшням.

Конюха на месте не оказалось. Любитель выпить и скоротать вечерок за карточной партией, должно быть просиживал штаны у Марты. Поэтому Дэвид сам расседлал коня, отвел его в стойло и, насыпав животинке овса и налив воды, ушел.

Ночью Сэндглассвиль был прекрасен. Аккуратные домики, выстроившиеся в ряд, крепко спали. Вдоль дороги горели фонари, совсем слабо освещая улицу своим тусклым светом. Мелкий гаденыш Кори опять лентяйничал и не заправил фонари маслом, а возле часовой башни так и вовсе не удосужился зажечь ни одного. Видимо страх перед проклятием и колдуном совсем ослепил трусливого бездельника, заставив его обходить «опасное» место десятой дорогой.

Впрочем, Дэвид не нуждался в освещении. Он знал и башню, и местность рядом с ней настолько хорошо, что мог без труда идти с закрытыми глазами.

Возле двери его встретила Клокси. Довольно мяукнув, она ловко запрыгнула Дэвиду на плечо и потерлась головой о его щеку.

- Нагулялась, проказница? - с теплой улыбкой спросил мужчина и почесал кошку за ухом.

Зеленые глаза довольно мигнули, и послышалось приятное слуху урчание.

- Я тоже соскучился, - ответил своей питомице Дэвид и толкнул дверь в башню.

Но, не успел он переступить порог, как взволнованный голос Марты остановил его.

- Дэвид, Дэвид! Как я рада, что ты дома, - быстро заговорила женщина. - Помоги мне. Моя Грета... она отравилась.

Только когда Марта приблизилась, мужчина заметил, что щеки ее блестят от слез, а сама она выглядит испуганной и убитой горем. Что было немудрено. Грета была ее любимицей. И женщина очень дорожила старой собакой, которую ей подарил покойный муж.

- Ты что-нибудь предприняла? - спросил Дэвид и жестом пригласил женщину следовать за ним в башню.

- Я ей воду давала, но она не пьет. Тошнит ее. Все время рвет... скулит... так страшно...

- Боги! - выдохнул Дэвид, снимая Клокси с плеча и опуская на пол, после чего быстро взбежал по лестнице вверх.

Марта не отставала. Хотя на пороге жилых комнат женщина замерла, не решаясь войти. А Дэвид бросился к шкафу и принялся доставать оттуда лекарства, не только своего приготовления, но и привезенные недавно из столицы.

Случай с Клокси подтолкнул его на покупку довольно сильных и быстродействующих средств, которыми можно было бы попытаться спасти несчастное животное.

Марта тихо всхлипывала и теребила в руках передник, и, когда Дэвид собрал все необходимое, поспешила вниз.

- Рассказывай, что случилось, - потребовал мужчина, когда они вышли на улицу. - Она что, сожрала бесконечно любимого хомячка Джейн? Или нагадила ей под двери?

- Нет, нет, что ты... - быстро заговорила женщина. - Я не знаю, что с ней случилось. Ни с того ни с сего она стала вялой и сонной, а потом начала скулить. А через час у нее началась сильная рвота.

До трактира было совсем недалеко, и потому они добрались туда за считанные минуты. Марта впустила Дэвида на кухню, где в уголке, еле дыша, лежала Грета. После чего отошла в сторонку, где и застыла, ожидая приговора.

- Грета и ела-то сегодня совсем немного, - сказала Марта, наблюдая за Дэвидом, который внимательно осматривал собаку. - А потом вино пролилось, и она его налакалась. Пристрастилась, гадина такая! Говорила я тебе, не пей! Нет же! Чуть что, и все слижет!

«Вино?»

Дэвид нахмурился и попросил Марту принести свечи. И, когда женщина зажгла еще несколько огоньков, внимательно осмотрел место рядом с собакой.

Когда отравили Клокси, в рвотных массах было молоко или что-то похожее. Рядом с Гретой же были розоватые лужицы... но цвет им придавала далеко не кровь.

- Рассказывай, как все было, и подержи ей пасть.

Марта послушалась и, разжав собаке зубы, начала свой рассказ.

Дэвид слушал внимательно, никак не в силах отделаться от чувства дежавю. Еще совсем недавно кто-то чуть не убил Клокси, сейчас вот собака Марты...

Что же это за ненавистник животных у них завелся? И почему собаку отравили именно вином?

- Кошка твоя прыгнула на стол и толкнула его, - продолжала говорить женщина. - Вино на пол пролилось, и эта дурочка, Грета, оказалась тут как тут. Я ее метлой отогнала, а лужу вытерла. Она потом все время рядом со мной крутилась, а позже, когда все разошлись, ей сделалось плохо.

- Может, кто-то дал ей еду перед уходом? - предположил Дэвид, вытирая собачью пасть мокрой тряпочкой, чтобы убрать остатки рвоты, и только после этого влил ей в глотку лекарство.

- Да нет же. Ничего, кроме этого вина, она не ела.

- А кто наливал?

- Я наливала. Лично налила и дала Эдвину в руки.

- Эдвину? - Дэвид не сразу сообразил, что его руки начали трястись.

Сердце пропустило удар, замерло на миг и пустилось вскачь как сумасшедшее.

- Как Эдвину? Ты говорила Тиндеру.

- Тиндер сказал, что ему довольно. А Эдвин попросил еще. Я не хотела наливать, но он уверял, что все нормально. А потом твоя кошка...

- Марта... - голос Дэвида засипел от охватившего сердце ужаса.

Горло мужчины сдавило невидимой рукой страха, и все внутри у него заледенело.

- Где он сейчас?

- Тиндер? - удивилась женщина.

- Да к демону этого Тиндера! Эдвин! Эдвин где?

- Домой ушел. После того как пролил вино, сказал, что ему хватит, и ушел.

- Так!..

Дэвид вскочил на ноги и всучил женщине бутылёк с лекарством.

- По столовой ложке каждые полчаса, - скомандовал он и, подхватив свою сумку, бросился прочь из трактира. - Каждые полчаса, Марта. До самого полудня!

Женщина что-то крикнула ему в ответ, но Дэвид ее уже не услышал. Громкий стук собственного сердца заглушил все остальные звуки. Кровь бурным потоком струилась по венам, кожа покрылась испариной, а в голове осталась только одна единственная мысль:

«Не смей умирать, заноза!»

Дэвид не помнил, как добежал до дома Эдвина. Ужас, охвативший его душу, стер восприятие времени, проник в каждую клеточку его существа и жалил сердце отравленными иглами.

Мужчина громко постучал в запертую дверь, проклиная Эдвина на чем свет стоит, но никакого ответа не получил. И тогда он просто выбил хлипкий замок и молнией метнулся вверх по лестнице. А, ворвавшись в спальню к юноше, чуть не лишился способности дышать.

Эдвин, бледный как смерть, лежал на кровати и, кажется, не дышал. Он не переоделся ко сну, даже не разулся, а просто повалился ничком на покрывало и отключился.

- Не смей умирать, мелкий ты паршивец! - яростно зашептал мужчина, приподнимая голову Эдвина и вглядываясь в его меловое лицо. - Очнись! Открой глаза!

Дэвид хлопал Эдвина по холодным щекам, но парень не реагировал.

Стрелки жизненных часов приостановили свой ход. Замерли на устах мужчины вместе с дыханием. Застыли, покрывшись тонкой коркой леденящего ужаса, который проник, казалось, в каждую клеточку его тела.

Пальцы Дэвида задрожали, и он сжал руку в кулак, чтобы в тот же миг разжать ее и влепить мальчишке оглушительную пощечину, которая, хвала всем существующим богам, помогла.

Огромные глаза парня медленно открылись, но в них не отразилось ничего. Безжизненные, пустые словно кусочки льда, плывущие по мутным водам грязной реки.

- Эдвин, - имя парня шепотом сорвалось с губ, и Дэвида словно ошпарило кипятком.

«Нужно действовать. Нужно что-то предпринять, пока он еще находится в сознании», - мысленно подстегнул себя часовщик и, запустив руку в нагрудный карман, достал оттуда пилюлю рвотного средства.

Он протолкнул лекарство в рот парня, после чего зажал его губы ладонью и запрокинул его голову немного назад.

Мальчишка скривился на миг, но проглотил лекарство. Его кадык неровно дернулся, и Дэвид убрал свою руку от его лица.

- Сейчас. Подожди немного, - укладывая Эдвина обратно на кровать, проговорил мужчина. - Скоро средство подействует. Ты только держись.

Поднявшись с кровати, Дэвид поспешил на первый этаж, чтобы взять на кухне кое-какую посуду. Но, едва переступив порог, он замер, заметив на столе почти опустевшую бутылку крепчайшего джина.

Внутри у мужчины все вновь похолодело, потому что рядом с бутылкой стояло два стакана.

«Неужели и, правда, отравление?» - подумал он. – «Тогда... злоумышленник мог увязаться за Эдвином и завершить то, чему помешала Клокси. Но зачем кому-то?..»

Мысль Дэвида оборвалась, когда наверху послышался какой-то грохот. Что-то тяжелое упало на пол, и мужчина невольно вздрогнул.

Схватив кувшин с водой и несколько полотенец, которые ровной стопкой лежали на небольшом буфете, заставленном посудой, Дэвид поспешил обратно наверх.

Оказалось, что шум создали упавшие со стола книги. Только каким образом они оказались на полу, Дэвиду было непонятно. Однако разбираться с этим у него не было времени.

Эдвину становилось хуже. Но теперь он, по крайней мере, подавал признаки жизни, со стонами мечась по кровати и хватаясь за живот.

Похоже, рвотное уже начало действовать, и скоро парню придется несладко. Но эта мера была необходима, чтобы избавить его от отравы в желудке.

Однако что-то пошло не так.

По подсчетам Дэвида первые рвотные позывы уже должны были дать о себе знать, но Эдвин, казалось, совершенно не собирался прочищать желудок. Дэвид уже приготовил и ночную вазу, и воду, и даже мокрое полотенце, но парень лишь жалобно поскуливал и крутился на кровати, тяжело хватая ртом воздух и рвано выдыхая.

Это пугало Дэвида, заставляя его сердце стучать неровно и быстро, а душу замирать при каждом болезненном вздохе юноши.

Дэвид сидел рядом с Эдвином и старался его успокоить. Говорил с ним в надежде, что тот услышит, но все было тщетно.

И, когда страх стал невыносим, мужчина решился помочь парню. Он силком приподнял его, обнимая за плечи, и, наклонив над ночной вазой, протолкнул в его рот свои пальцы.

Да только мальчишка, вместо того, чтобы вырвать, вдруг провел по ним языком и что-то промычал.

- Да что ж ты творишь?! - прорычал мужчина и придавил подушечками основание горячего языка.

Эффект не заставил себя ждать, и уже совсем скоро Эдвина сотрясли сильные и скорее всего болезненные рвотные спазмы.

Когда желудок Эдвина очистился, парню, кажется, стало немного лучше. Но его глаза все равно оставались мутными. А через некоторое время у него и вовсе поднялась температура, которая, вскоре переросла в лихорадочный жар.

Кожа парня вмиг стала горячей как раскаленная печка. Сердцебиение, как и дыхание, слишком участились, а тело сотрясал озноб. Быть может, это было побочным действием лекарства, а, быть может, так действовал яд.

Жаропонижающих средств у Дэвида с собой не было. Возвращаться в башню он не решался, боясь оставить Эдвина одного. И потому решил сбить юноше температуру подручными средствами.

Для этого он снова спустился на первый этаж, порылся в кладовой, откуда выудил большую медную кастрюлю, которую и взгромоздил на плиту, чтобы позже нагреть воды. А после еще какое-то время исследовал шкафчики, буфеты и комоды на наличие хоть чего-то, что могло бы ему пригодиться. Однако в жилище Эдвина ничего мало-мальски толкового не нашлось, и Дэвид решил действовать по старинке, а именно холодной водой.

Набрав в большую широкую миску студеной воды, мужчина вооружился несколькими полотенцами и вернулся в комнату Эдвина.

За время, пока Дэвид отсутствовал, Эдвину стало хуже. Бледность с его лица ушла, но теперь на скулах юноши появился яркий румянец. Лоб и шея парня покрылись испариной, губы потрескались, а волосы от обилия пота слиплись, словно на голову Эдвина вылили кувшин воды.

Не медля ни минуты, Дэвид поставил миску с водой на прикроватную тумбочку и бросил в нее полотенца. После чего стянул с себя сюртук и, отшвырнув его на кресло, склонился над парнем, чтобы раздеть его.

Несмотря на внешнюю хрупкость и изящность, тело Эдвина оказалось очень тяжелым. И, чтобы его разоблачить, Дэвиду пришлось повозиться. А, когда юноша был полностью обнажен, мужчине потребовалось все его самообладание, чтобы приняться за лечение. Ведь молодое стройное тело приковывало к себе взор, мешая сосредоточиться. 

Уложив Эдвина на кровать, Дэвид достал из миски одно полотенце. И, несильно отжав воду, принялся обтирать парня, в надежде, что внешнее охлаждение кожи поможет хоть немного сбить температуру. Но с каждым движением сердце Дэвида отбивало такой сумасшедший ритм, что вскоре компресс понадобился ему самому.

И все же дело было превыше всего.

Запретив себе даже думать о чем-то непотребном, Дэвид продолжил процедуру омовения. А, когда закончил, сделал несколько холодных компрессов и положил их парню подмышки, под колени, на паховую область и на лоб. Но жар, бушующий в теле Эдвина, был настолько силен, что уже через несколько минут Дэвиду пришлось заново мочить полотенца и вновь прикасаться к телу юноши в самых пикантных и соблазнительных местах.

И это стало для Дэвида настоящей пыткой.

Отравлен был Эдвин, но настоящий яд струился по венам Дэвида. Убийственный, выжигающий изнутри, изнуряющий.

Яд желания, жар от которого не снимет ни один компресс. Отрава страсти, от которой не существует противоядия. Медленная смерть, отнимающая разум и лишающая воли, которая с громким хрустом ломала каменное сердце Дэвида и обретала власть над его сознанием.

И вот уже не полотенце, а кончики пальцев скользят по бледно-розовой коже груди Эдвина. Рисуют ломаные линии любовных чертежей. Впитывают в себя тепло. И слышно, как отчаянно гулко бьется сердце парня под ладонью. Как от прохлады ледяной воды твердеют его маленькие соски. И так хочется припасть к ним губами, согреть их своим дыханием, ощутить их вкус...

Дэвид замер, вдруг, с ужасом осознавая, что именно собирался сделать. И, уткнувшись лбом в ключицу Эдвина, глубоко вздохнул и закусил губу, до боли сжимая пальцами край простыни, на которой лежал юноша.

- Что же ты творишь, безумец?! Что же ты творишь? - отчаянно прошептал он самому себе и зажмурился, словно это могло спасти его от нахлынувшего любовного наваждения.

***

Эдвин не знал, когда удушливый кошмар, в котором он снова исчезал в угарном дыму, сменился не менее удушливой явью.

Отравленное алкоголем сознание не сразу прояснилось, и парень, очнувшись, решил, что всё ещё спит.

В его спальне царил полумрак, рассеиваемый тусклым пламенем нескольких свечных огарков, и стояла ужасная духота, пропитанная приятным и таким знакомым запахом машинного масла, книжной пыли и какой-то хвои.

От близости этого неповторимого аромата сердце юноши пустилось вскачь, но тут же замерло, когда он почувствовал на своей груди прикосновение прохладных пальцев, которые, тем не менее, оставляли на его коже пылающие следы.

Возможно, не будь Эдвин беспробудно пьян, он попытался бы оттолкнуть от себя наглеца, посмевшего творить такие непристойности. Но ему сейчас не хватило бы на это сил. Да и не хотелось юноше отталкивать нависшего над ним человека, потому что это, к его безмерному удивлению, оказался Дэвид.

Мужчина, кажется, был не в себе. Его пылкий, затуманенный взгляд скользил по телу Эдвина, обрисовывая каждую линию мышц, каждый изгиб вслед за движениями пальцев, а с уст то и дело срывались тяжелые вздохи.

Казалось, еще миг, и Дэвид потеряет самообладание. Но это было обманчивое впечатление, потому что, спустя несколько минут он, вдруг, остановился, и, склонившись к Эдвину, прижался холодным лбом к его горячей коже.

Юноша затаил дыхание, боясь выдать своё пробуждение, но, когда Дэвид стал тихо, но с сожалением корить себя за несдержанность, Эдвин не устоял и, вскинув руку, мягко зарылся пальцами в его непослушные, густые волосы.

- Так вот, оказывается, какое оно... - пробормотал парень, бездумно лаская затылок оцепеневшего мужчины и счастливо улыбаясь.

Слабое шевеление Эдвина, за которым последовало не менее слабое, но между тем исполненное нежности прикосновение, обратили Дэвида в соляной столп.

Он не мог пошевелиться, не мог открыть глаза, и даже дышать, казалось, разучился. И лишь сердце в его груди продолжало выстукивать оглушительную дробь, напоминая, что он все еще жив, и происходящее не сон.

А Эдвин тем временем ласкал его затылок пальцами и тяжело дышал, только причиной такого дыхания была явно не температура.

Юноша что-то прошептал, но Дэвиду потребовалось время, чтобы сложить услышанные звуки в слова.

- Что еще за «оно»? - тяжело сглотнув, но, так и не решившись поднять голову и заглянуть в глаза Эдвина, спросил Дэвид.

- Твое настоящее лицо, - ответил Эдвин. - Не знал, что ты можешь быть таким участливым. Но, признаться, очень на это надеялся.

«Участливым?» - Дэвид горько рассмеялся в мыслях. – «Ах, Эдвин, если бы ты только знал, что кроется за моим "участием", уже давно утопил бы меня в этой миске с водой».

Но вслух он ответил совсем иное:

- Мое лицо с рождения почти не менялось. И оно не так красиво и участливо, как тебе мнится.

Дэвид, наконец-то, поднял голову и убрал с лица юноши несколько влажных прядок волос.

- Ты бредишь, друг мой, - сказал часовщик негромко. - Ты видишь сон. С рассветом он развеется или превратится в кошмар, если твой жар не пройдет.

- Жаль, - искренне ответил парень, действительно чувствуя немалое разочарование из-за того, что Дэвид отстранился. - Ты редко бываешь ко мне благосклонен. И это на самом деле кошмар, когда ты ведешь себя подобным несносным образом.

Эдвин прикрыл глаза, борясь с желанием схватить мужчину за руку и удержать рядом с собой, и спросил:

- Скажи, я и, правда, так сильно досаждаю тебе, что ты не видишь иного выхода, кроме как скрываться от меня? Неужели я действительно создаю впечатление надоедливого человека?

- Ты не надоедливый, - со вздохом сказал Дэвид, признавая за собой поражение. - И ты не досаждаешь мне. А теперь спи. Поговорим, когда ты проснешься и придешь в себя. Сейчас ты слишком слаб.

- Боюсь, проснувшись, я буду вынужден вести беседу со стеной, - проговорил Эдвин. - Прости, но я никак не могу этого допустить. Поговорим сейчас.

- Я не уйду, - коротко проговорил Дэвид и в знак подтверждения своих слов, сжал руку парня в своей ладони. - Поэтому не бойся.

- Ты знаешь, меня не просто задеть или обидеть, но у тебя это получается с завидным постоянством. И что со мной случилось?

Эдвин тяжело вздохнул и прикрыл глаза, поддаваясь уговорам Дэвида, ведь ему действительно было нехорошо. Но руку мужчины он так и не выпустил.

И напоследок, перед тем, как снова провалиться в глубокий сон, парень сказал:

- Снишься ты мне или нет, но, если исчезнешь утром, я больше не стану искать с тобой встречи, так и знай.

- Я это учту, - с тенью улыбки на губах отозвался Дэвид.

А, когда Эдвин чуть крепче сжал его руку, ответил тем же.

- Я не уйду. Обещаю.

Больше себе, чем Эдвину, сказал Дэвид, и укрыл юношу легким пледом, отмечая, что кожа его благодаря компрессам стала прохладнее, а лихорадка, кажется, отступила.