***

- Добрый вечер всему честному народу! - ввалившийся в трактир офицер Тиндер снял свою каску, стер с лица гарь, размазав ее по коже вместе с каплями воды, и сел за стойку, где суетилась Марта, обслуживая многочисленных клиентов.

На него тут же обратились десятки глаз.

На темной коже сажа была не особенно хорошо видна, зато на красном сукне пожарной формы были заметны обширные подпалины.

- Марта, налей мне виски и покрепче, - попросил пожарник, откладывая каску в сторону и кисло улыбаясь другим посетителям, которые таращились на него во все глаза, не решаясь заговорить первыми.

- Что-то где-то сгорело? - поинтересовалась Марта, выставляя на стойку стакан и бутылку с огненным пойлом.

- Ферма за городом, - ответил офицер Тиндер, наливая себе алкоголь. - Кто-то конюшни поджег. Мы лошадей спасали, выгоняли из стойла, пока крыша не обвалилась. Многие животные погибли.

- Это что же, у старика Садсака, деда нашего фонарщика? - изумилась Марта.

Родни кивнул, делая три больших глотка.

- Теперь вот старик за помощью послал в город. Лошадки-то, те, что живые, в лес убежали. Он боится, как бы цыгане оставшихся не увели. Есть охотники помочь?

Мужчина окинул взглядом всех завсегдатаев трактира, но вызвались бродить ночью в лесу под мелким моросящим дождем всего лишь несколько человек.

Впрочем, офицер большего рвения и не ожидал.

Угостив всех волонтеров выпивкой, мужчина собрал свой небольшой отряд, и только собирался покинуть заведение, как дверь распахнулась, и в трактир вошел Эдвин, стряхивая капли дождя со своей модной шляпы. Следом за парнем в трактир вошел кузнец, который приветливо поздоровался с пожарником и спросил, не желает ли тот сыграть партию в кости.

Родни вкратце рассказал Трэвису Мэйкэнэйлу о том, почему не может сегодня остаться в трактире, и кузнец помрачнел.

- Надо им помочь, Нэдди, - сказал мужчина, покосившись на парня.

Эдвин, выслушав рассказ пожарника, не смог остаться безучастным к горю незнакомого старика.

- Я не против, - ответил парень. - Вот только в лесу я вашем ни разу не бывал. Большой он?

- Не очень. Там есть дорога, будешь держаться ее, не пропадешь. Марта, дай и Эдвину выпить, и Трэвису. Холодно сегодня и сыро, как бы не заболели.

Женщина кивнула и приготовила два стакана со спиртным.

Кузнец выпил залпом, и направился к двери, костеря проклятую погоду. Эдвин задержался, чтобы узнать у Марты хоть что-нибудь о Дэвиде, который после их последней встречи как сквозь землю провалился.

Но трактирщица тоже ничего не знала о мужчине.

- И зачем я только послушал деда и остался после ужина у него ночевать? - он осушил стакан с виски, поморщился с отвращением и надел на голову свою шляпу. - Теперь Дэвида днем с огнем не сыщешь. И куда он запропастился?

- Да ты не переживай, - успокоила парня Марта. - С ним такое бывает. Он, знаешь, какой нелюдимый! Даже странно, что тебе удалось разобщаться с ним.

- Ничего мне не удалось, - сказал Эдвин с неприкрытой обидой в голосе. - Двумя словами обмолвились, да и только. Спасибо тебе. - Он поставил стакан на стол. - Пойду я, пожалуй.

Эдвин направился к ожидающему его пожарнику и вышел на улицу, прямиком в объятия непроглядного мрака.

Когда отряд волонтеров проходил мимо башни, Эдвин украдкой взглянул на окна, но не увидел в них даже проблеска света. И это снова зародило в его сердце семя тревоги.

Прошло уже две недели с тех пор, как Дэвид упал с лошади. И с тех пор Эдвин не видел его и не имел возможности спросить о самочувствии мужчины. Им даже ни разу не довелось пересечься на улице. Если бы он увидел часовщика хотя бы мельком, то не сходил бы с ума от волнения. И даже короткой записки было бы достаточно, чтобы успокоить его.

Но Дэвид, похоже, решил, что он недостоин даже весточки, раз все это время старательно избегал любой встречи с ним.

Надумав себе еще немного обид на мужчину, Эдвин в числе прочих волонтеров добрался наконец-то до окраин города, за которыми начинался густой непроходимый лес.

Здесь уже собралось несколько фермеров, готовых помочь соседу в трудную минуту. Но людей все равно оказалось слишком мало, чтобы быстро прочесать такой большой лес.

- Будем идти по одному, - командовал офицер, раздавая волонтерам керосиновые лампы и дождевики. - Эдвин пойдет по дороге, потому что он не знает леса. Если увидишь лошадь, постарайся поймать ее и вернуться на дорогу. Не уходи далеко. Если животное ускачет, не беги за ним. Я не хочу искать еще и тебя.

Эдвин кивнул. И, накинув плащ на плечи, взял свою лампу, от которой исходил такой слабый мерцающий свет, что он вряд ли мог осветить дорогу хотя бы на несколько шагов вперед.

Пожарник показал ему, куда идти. Парень, поплотнее укутавшись в плащ, подумал, что и очередной паре его обуви не доведется пережить полгода в Сэндглассвиле, и пошел в направлении темнеющей стены из плотно сомкнутых древесных стволов.

Правда, чем ближе Эдвин подходил, тем реже становились заросли. И, в конце концов, он увидел обещанную дорогу, которая уводила его прямиком в лес и, кажется, никуда не сворачивала.

Решив, что идти по проторенному пути, вслушиваясь, не треснет ли в глубине леса ветка и не заржет ли где-то напуганный конь, будет не так уже и трудно, Эдвин увереннее зашагал вперед.

Еще какое-то время он слышал шаги нескольких горожан, которые шли недалеко от него, а потом все стихло.

Парень остался один на своем участке леса. И сопровождал его теперь только шелест дождя в древесных кронах, да хлюпанье подошв в расквашенной земле.

***

- Так, Трэвис, теперь ты. - Родни уже разогнал всех людей по тропкам, и рядом с ним остался лишь кузнец. - Твоя дорога вон та.

Пожарник указал на узкую тропинку, ведущую вглубь леса, и всучил мужчине в руки лампу и дождевик.

Трэвис с неохотой взял поисковое обмундирование и нервно повел плечами, всматриваясь в темноту, которая, казалось, подбиралась к нему все ближе.

- Надо бы по двое идти, - подал он голос, но Родни только фыркнул на это.

- По двое! У нас же здесь не цыганский табор, те и по семеро ходить могут, а нас раз-два и обчелся. Ступай уже. Не топчись на месте.

Пожарник хлопнул кузнеца по плечу и, развернувшись, отправился по своей дорожке. А Трэвис тяжело вздохнул и поджал губы.

Все разошлись в разные стороны. Но даже так выходило, что многие из горожан, так или иначе, находились недалеко друг от друга. И только им с Эдвином досталась не самая легкая часть леса, да еще и облюбованная волками.

Трэвис хотел было напомнить пожарнику об этом досадном обстоятельстве, но того уже и след простыл. Поэтому кузнецу ничего не оставалось, кроме как, поплотнее укутавшись в дождевик, направиться в лес по своей дороге.

Старые деревья скрипели под порывами неприятного ветра. Где-то ухала сова. Шелестели листья, потревоженные ночными птицами. Шуршали в траве полевки и ужи.

Трэвис медленно шел вперед, почти на каждом шагу останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Неровный свет керосиновой лампы призрачно мигал, а старые сухие ветки кустарников и деревьев настырно цеплялись за дождевой плащ мужчины, словно не желали пускать его вперед. Вдалеке прогремел гром, и от этого яростного тревожного звука сердце конюха замерло от страха. Взвыл ветер, швырнув в лицо Трэвиса пригоршню острых капель, а, когда мужчина открыл глаза, отплевываясь от попавшего на язык мокрого листика, в яркой вспышке молнии мигнули зеленым светом волчьи глаза.

Визг кузнеца растворился в очередном раскате грома, и мужчина невольно пощупал свои штаны сзади, проверяя их сухость и чистоту. А после плюнул себе под ноги и быстрым шагом направился обратно.

- К черту этих лошадей. Жизнь еще отдавать за них. Да и толку никакого от таких поисков... - бурчал он, оправдывая себя и все ускоряя шаг. - Вдвоем сподручнее. Да и Эдвин не знает этих мест. Вот и поможем друг другу. Да, поможем... найти бы его теперь.

Трэвис поднял фонарь повыше и поспешил вперед по той дороге, на которую еще совсем недавно ступил Эдвин, очень надеясь как можно скорее нагнать парня, который, наверняка, был очень напуган этим лесом.

***

Ночью в лесу во время дождя время исчезало, и невозможно было с точностью сказать, час прошел с того момента, как Эдвин слышал последние шорохи шагов, или всего несколько минут.

Он знал только, что чертовски замерз, так как наползающая со всех сторон сырость забиралась под кожу и заставляла ее покрываться противными мурашками. Огонек от керосиновой лампы ничего толком не освещал. А лошадиного ржания или какого-либо другого треска и в помине не было слышно.

Дождь все усиливался, сводя видимость к минимуму. А раскатистый гром и всполохи молний где-то над восточной границей города и вовсе делали поиски бессмысленными, ибо услышать хоть что-то в таком шуме было невозможно.

И все же парень решил дойти до конца леса, хотя бы из жалости к бедным животным, которые боялись грозы и могли стать легкой добычей для волков. Сам Эдвин волков не боялся. Наверное, потому, что ни разу ни одного не встретил.

Дорогу, по которой он шел, размыло и развезло. Под ногами все чаще попадались какие-то кочки и ветки, и несколько раз Эдвин проваливался в маленькие ямки, оставленные копытами коров.

Чертыхаясь на каждом шагу, он стал петлять, пытаясь обойти лужи. И сильно обрадовался, когда некоторое время ему посчастливилось идти по ровной дороге.

Потом дорога начала постепенно уходить вниз, как будто была проложена на склоне холма. Эдвин, стараясь удержаться на ногах, стал быстро спускаться по ней, недоумевая, как же здесь взбираются обозы и телеги.

Он уже почти преодолел спуск, когда его нога поехала на какой-то ветке.

И в этот момент произошло сразу несколько вещей.

Над головой сверкнула ослепительная молния, в свете которой из кустов на дорогу с диким воем выскочил какой-то мелкий зверь.

Сердце Эдвина ушло в пятки, и он шарахнулся в сторону, но тут же оступился и вскрикнул.

Земля внезапно ушла у него из-под ног. Он взмахнул руками, выпуская керосиновую лампу, и в последний момент успел схватиться за какой-то мокрый корень, торчащий из земли.

Ладонь мгновенно обожгло болью, но Эдвин сумел удержаться на краю то ли обрыва, то ли какой-то ямы. Однако пальцы его скользили по мокрому дереву, не давая возможности ухватиться покрепче. Юноша болтал ногами в воздухе, пытаясь нащупать хоть какую-то опору. А, когда ничего не нашел, глянул вниз и обмер.

В свете новой вспышки молнии Эдвин увидел, что висит над неглубокой ямой, дно которой было утыкано острыми кольями. Если бы не это обстоятельство, он мог бы разжать руки и прыгнуть вниз, рискуя травмировать ногу или руку, но остаться в живых. Но падать на ощетинившиеся деревяшки было очень опасно.

Схватившись за корень еще крепче, Эдвин постарался подтянуться, чтобы выбраться из ямы, но у него ничего не получалось. Он закричал, в надежде, что хоть кто-нибудь его услышит. Но ответом ему был лишь раскат грома.

Эдвин закричал снова, соскальзывая с коварного корня. И в этот раз на его зов откликнулись. Сперва ему на голову полилась вода и грязь, а потом чьи-то сильные руки обхватили руку Эдвина и потащили парня вверх.

- Ну же, - кряхтел над головой знакомый голос. - Ну же, Нэдди, постарайся выбраться.

Эдвин напрягся и, разжав одну руку, схватил нежданного помощника за рукав.

Кузнец поднапрягся и, дернув парня на себя, вырвал его у загребущих лап смерти.

- Проклятье, откуда здесь взялась эта яма?! - выругался Трэвис. - Нэдди, ты живой?!

- Да черт его знает?! - парень отполз подальше от опасной ловушки, и только теперь понял, как сильно испугался.

Его тело болело от напряжения, в котором он находился всего несколько кратких мгновений, сердце болезненно сжималось, а желудок сводило резкими спазмами, из-за чего парень чувствовал сильную тошноту.

Подумать только, он был на волосок от смерти. И, если бы не Трэвис, его бы уже наверняка не было в живых.

***

Отправляясь на поиски Эдвина, Трэвис мысленно просил парня подать хоть какой-то знак. Ну, или аукнуть на крайний случай. И совсем не ожидал, что тут же получит ответ на свой призыв.

Яростный вопль ужаса, смешавшийся с раскатом грома, заставил Трэвиса подскочить на месте и броситься вперед с такой скоростью, словно за ним гнались не только волки, но и все обитатели леса, включая обозлившихся на людей белок и хомяков.

Ветер подгонял кузнеца, дождь смачивал дорогу, отчего ноги Трэвиса скользили по земле как по льду. А мужчина все бежал и бежал, перепрыгивая через кочки и ухабы. И, если бы не сверкнувшая впереди молния, то Трэвис просто пробежал бы мимо непонятно откуда взявшейся волчьей ямы, в которую угодил Эдвин.

Мужчина коротко возблагодарил господа за то, что яростный раскат грома заглушил постыдный протест нижней части его тела против подобных ужасов, и бросился к волчьей яме. И, надо сказать, очень вовремя бросился, потому что рука Эдвина к этому моменту неотвратимо соскальзывала с кривого и мокрого корня.

- Живой, раз поминаешь черта, - тяжело дыша, усмехнулся кузнец, радуясь тому, что теперь не придется ковылять по лесу в одиночестве. - Ты как туда вообще угодил? Тут же метки везде стоят. Столбики такие, кривенькие. И дурак бы заметил.

- Где здесь столбики? Покажи мне хоть один?

Эдвин не считал себя грубым человеком, но сейчас с трудом мог сдерживать свое негодование, которое клокотало в его груди подобно кипящей воде.

Выхваченные вспышкой света колья все еще стояли перед его глазами, напоминая о краткости земного бытия, и парню хотелось разорвать того умника, который выкопал эту ловушку посреди дороги.

- Ну тут...

Трэвис замотал головой в поисках обозначения, но ничего не смог разглядеть в темноте, и потому лишь почесал затылок, растерянно глядя на парня.

- Дык не видать в таком-то мраке, оно и понятно, - начал оправдываться он. - А ямы тут эти везде. Волков развелось тьма. Даже цыгане жалуются и ругаются, что мы их не отстреливаем. А кто ж их отстреливать будет? И все же хорошо, что я решил тебе подсобить. Иду, значится, и думаю, что Эдвину страшно, должно быть, в этом мрачном лесу. Озяб, должно быть, Эдвин. Вот и поспешил к тебе.

- Вот уж спасибо, - Эдвин поднял глаза к небу, откуда лило как из ведра, и зажмурился, когда черное полотно над его головой рассекла ветвистая молния.

Громыхнуло так, что земля отозвалась на этот грохот мелкой дрожью. И парню действительно стало не по себе.

- Знаешь что, Трэвис, хватит с меня этого леса. Если лошади здесь и были, то они разбежались и попрятались от грозы. Что и нам с тобой советую сделать.

Эдвин вскочил на ноги и, схватив кузнеца за локоть, помог ему подняться.

- Пойдем отсюда. Вряд ли остальные будут бродить в лесу в такую ужасную непогоду.

- Эти будут, - угрюмо пробурчал Трэвис, но ничего против идеи Эдвина не имел.

В любом случае, он всегда сможет придумать оправдание. К тому же...

- Точно! Тебе же нужна помощь, так ведь?

Эдвин на миг задумался, но не успел и слова сказать, как Трэвис подхватил его под руку и подтолкнул к выходу из леса.

- Очень, очень нужна помощь, бедненький, - толкая парня вперед и благоразумно прячась за его спиной, приговаривал кузнец. - Вот выведу тебя отсюда и спасу. Героем буду. Да, точно! Буду отважным спасителем.

Трэвис порол какую-то чушь, упрямо толкая Эдвина прочь из леса. Но парень ему не мешал.

То, что мужчина струсил, было и дураку понятно. Но, конечно же, Эдвин не стал упрекать кузнеца в его маленькой слабости. В конце концов, если бы не страх Трэвиса, завтра он уже лежал бы в могиле. Или, что еще хуже, его бы и вовсе не нашли, и его могилой стала бы эта яма с кольями.

Вспомнив о ловушке, Эдвин передернул плечами, что Трэвис расценил как приступ холода.

Кузнец тут же пообещал, что скоро они доберутся до трактира и выпьют целую бочку вина за спасение жизни и за здоровье. Конечно же, он не озвучил, что это Эдвин должен купить эту самую бочку. Но парень и так понял, что должен отблагодарить мужчину за свое спасение хотя бы выпивкой.

Они вышли из леса, когда дождь стал немного тише. Да и небо над головами просветлело, хотя в клубящихся тучах все еще искрились молнии. И молча побрели к городу, где в окнах домов призывно мерцали огоньки свечей.

Когда они оказались на главной улице, Эдвин изъявил желание пойти домой и переодеться. Его одежда была грязной и разодранной в нескольких местах. Щека саднила от боли, да и ладони отзывались жжением даже на малейшую попытку согнуть или разогнуть пальцы.

Кузнец кивнул понимающе, но напомнил, что через полчаса ждет его в трактире, где они непременно должны рассказать Марте, какая беда с ними приключилась.

- Я обязательно расскажу ей, кому обязан жизнью, - пообещал Эдвин, похлопав Трэвиса по плечу. - И буду угощать тебя вином до своего отъезда. Я очень тебе обязан, друг мой. Я твой большой должник.

Глаза кузнеца от такой признательности не только засветились, но и заслезились.

- Должник, - громко шмыгнув носом, всхлипнул Трэвис и утёр рукавом глаза. - У меня теперь есть собственный должник. Я так счастлив!

- Ну-ну, ты это заслужил.

Эдвин не знал, злиться ему или смеяться от представшей перед ним картины.

Кузнец явно был законченным глупцом, да еще и трусом, и все же.. все же он очень вовремя пришел Эдвину на выручку, и за это можно было простить ему его пороки.

- Встретимся в трактире, там и продолжим наш разговор, - предложил юноша.

Трэвис кивнул и, развернувшись, пошел к себе за сменной одеждой. А Эдвин, едва повернувшись лицом к своему дому, замер удивленно, и, забыв обо всем, что с ним приключилось, со всех ног бросился к часовой башне, в окнах которой заметил тусклый свет.

Дверь внизу была заперта, но парня это не остановило.

Он стал требовательно стучать, мысленно призывая на голову вредного часовщика всяческие проклятия. Но вслух закричал:

- Дэвид, чертов ты эгоист! Открой немедленно дверь и покажись мне! Или хотя бы голубя почтового отправь, чтобы я знал, что с тобой все в порядке!

***

Дождь начался минут за десять до того, как поезд прибыл на станцию Сэндглассвиля.

Дэвид не любил сырость. Не только потому, что в подобную погоду он чувствовал себя слабым и утомленным, но и потому, что вода, в любом ее проявлении плохо влияла на горячо любимые им механизмы.

Впрочем, именно сегодня причин для недовольства сыростью у Дэвида было более чем предостаточно.

В небольшом ручном саквояже у него находились важные чертежи, а в двух больших чемоданах - инструменты и наконец-то приобретенный турбийон. А вот носильщика на перроне не оказалось. По всей видимости, пройдоха испугался грозы и спрятался в своей подсобке, оставив пассажиров на произвол судьбы.

Дэвид видел слабый отблеск свечи в маленьком покрытом копотью и сажей окошке, но достучаться до ленивого гада так и не смог. Пришлось нанимать экипаж, который, к неудовольствию мужчины, был не только открытый, но еще и запряжен хромой лошадью, отчего поездка от вокзала до часовой башни заняла добрых сорок минут.

За это время мужчина успел поругаться с извозчиком, выслушать не один поток проклятий и ругани в свою сторону и одарить ответной монетой старого кучера, который за свою работу затребовал немыслимо большую сумму.

Впрочем, портить себе и без того паршивое настроение спором о деньгах Дэвид не хотел, и, расплатившись с извозчиком, пожелал ему отвратного вечера и потащил свою поклажу к башне. После чего его ждало длительное и изматывающее путешествие по винтовой лестнице.

Чемоданы Дэвида оказались слишком тяжелыми и громоздкими, и поднимать их наверх пришлось по одному. Рана на ноге хоть и заживала как положено, но из-за разгулявшейся непогоды тревожила Дэвида, отзываясь болью не только в бедре, но и в колене. Поэтому на то, чтобы поднять в комнату один чемодан, мужчине потребовалось довольно много времени.

Взгромоздив свою ношу на сундук в углу комнаты, часовщик зажег свечу и устало повалился в кресло. А, когда отдышался, пошел вниз за второй поклажей. Но не успел он сделать и двух шагов к лестнице, как в дверь отчаянно громко затарабанили, и с улицы послышался не менее отчаянно громкий крик Эдвина.

- О, Боги! Ну чего ты раскричался? - проворчал Дэвид негромко.

И, открыв дверь, хмуро уставился на чумазого и мокрого парня.

- Это часовая башня, а не голубиная. Откуда у меня почтовые голуби, скажи на милость? - вместо приветствия, насмешливо спросил он. - Если пьян, иди домой, а не буянь у проклятого места.

Эдвин замер, разглядывая представшего перед ним мужчину.

Тот был одет к выходу, и это дало парню повод думать, что Дэвид либо вернулся откуда-то, либо только собирался уходить. Впрочем, чуть подмокший сюртук говорил, скорее, о первом. А, значит, мужчина был уже достаточно здоров, чтобы расхаживать по городу, а то и выезжать за границы оного. Из чего следовало, что с его ногой всё в порядке, да и сам он на первый взгляд не хворал.

Это и обрадовало Эдвина, и обидело одновременно. Но он все же пересилил себя и выдавил улыбку.

- Что ж, вижу, с тобой все хорошо, и нога тебя больше не беспокоит. Безмерно рад, что ты соизволил показаться мне на глаза, чтобы я мог удостовериться в твоем благополучии. Не смею больше прерывать твое уединение. Если что-то понадобится, ты знаешь, где меня найти.

Выдав эту речь, как он думал спокойным голосом, Эдвин поспешил откланяться.

Если Дэвид не желает его видеть, он не вправе навязываться. Да и находиться в обществе мужчины в столь удручающем виде совершенно не хотелось. К тому же Трэвис ждал его в трактире, а заставлять себя ждать Эдвин не любил. И, хоть кузнец был глуповатым и хвастливым, сейчас парень предпочел бы провести неделю в его компании, чем несколько минут в компании заносчивого эгоиста Дэвида, который, кажется, даже не понимал, как дурно поступал все эти две недели.

***

«Ну и зачем тогда приходил?» - спросил у самого себя Дэвид и, пожав плечами, поспешил закрыть дверь.

Да только стоило замку щелкнуть, как сердце мужчины пустилось вскачь.

Две недели. Он не видел Эдвина две недели, и за это время уже должен был успокоиться. Сердце не должно было больше так реагировать на юношу, но оно словно сошло с ума.

Дышать стало трудно, а на уже хорошо зажившем бедре вновь появилось обжигающее ощущение от прикосновения теплых, немного подрагивающих пальцев.

- Вот оно, настоящее проклятие, - ударив кулаком по стене, выдохнул Дэвид и сгоряча пнул чемодан.

Рядом мяукнула Клокси, и мужчина рассердился еще сильнее.

- И нечего смеяться! Сама к нему ластишься постоянно. Так что не тебе судить мои симпатии. Развеются. Такие красивые плоды редко бывают без гнильцы. А я в своей жизни уже гнили наелся.

Клокси мигнула своими глазюками и потерлась о ногу Дэвида, призывая его к перемирию. А сам часовщик тяжело вздохнул и потащил наверх второй чемодан, надеясь сразу приступить к работе, которая должна была бы выгнать из его мыслей большие обиженные глаза Эдвина.

***

На следующий день после ночного злоключения в лесу Эдвин умудрился слечь с простудой. И даже несколько бокалов крепкого красного вина, выпитых на пару с Трэвисом, не помогли ему избежать этой незавидной участи.

Устроившись в уютной постели, парень провел несколько дней в праздном безделье, омраченном першением в горле, легкой лихорадкой и раздражающим насморком. И успел испытать на себе все прелести недомогания, о котором узнал каждый житель маленького городка.

На время болезни дед прислал к нему своего старого лакея, который подавал парню еду в постель и снабжал лекарствами, а так же впускал многочисленных гостей.

К удивлению парня, его навещали не только Марта, Трэвис и офицер Тиндер, но так же и Артур с профессором Петтитайрентом, которые недоумевали, каким же образом он чуть не угодил в волчью яму, и с ними Джейн, сменившая по такому поводу гнев на милость, и посвятившая ему сонет. Весьма недурной, надо сказать. Хотя Эдвин ждал другой записки. И вовсе не от местной поэтессы, а от вредного соседа из часовой башни. Но всё, чего он дождался, это Клокси, которая однажды вечером пробралась в его комнату через окно и зачем-то утащила оставленную Джейн ароматическую свечу, которую парень поджег, так как другие свечи у него закончились, а спускаться за ними на первый этаж было лень.

Эдвин на такую наглость лишь пожал плечами, расценив, что Клокси, наверное, перепутала свечу с любимым лакомством, и лег спать, раз почитать ему этим вечером не довелось.

А ночью его разбудил внезапный бой часов, который разнесся над спящим городком ужасающим звоном, от которого на голове Эдвина волосы встали дыбом.

Он вскочил с постели, напуганный этим тревожным звуком, но, когда подошел к окну, все стихло.

В воздухе повисла пугающая тишина, но длилась она совсем недолго.

Послышались возмущенные голоса, хлопающие ставни и двери, и топот многочисленных ног.

Это горожане, разбуженные звоном часов, стекались к башне непрекращающимся потоком, и, вскоре, на улице стоял такой гам, что даже покойники, наверняка, проснулись.

***

С самого детства Дэвид относился к той категории людей, что редко спят по ночам. Именно в темное время суток его разум словно просыпался и, приветствуя самые интересные и толковые идеи, требовал незамедлительно воплотить их в жизнь.

Вот и в этот раз получилось именно так. День прошел для Дэвида будто в полудреме. Мужчина прогулялся до цыганского табора, побеседовал с их главой, которому привез из города лекарства и несколько книг для детей. После наведался на кладбище к могиле деда, где просидел добрый час. А потом, вернувшись в башню, принялся доделывать чертеж нового механизма.

Но работа совсем не клеилась. Мысли сбегали от Дэвида, оставляя в голове пустоту, которая тут же заполнялась образом Эдвина. И, сколько бы мужчина ни гнал от себя это видение, справиться с наваждением было очень и очень непросто.

Юноша словно заворожил Дэвида, наполнив своим образом не только мысли, но и сердце мужчины. Его мягкий приятный голос струился по венам Дэвида вместе с кровью, тревожил душу, отзывался в нервных окончаниях истомным покалыванием и злостью.

Дэвид неимоверно злился на себя за эту слабость. Ругал в голос, проклинал. Но легче ему не становилось.

С каждым ругательством, с каждым проклятием омут по имени Эдвин затягивал его в свои глубины и не собирался отпускать, что приводило Дэвида в неописуемую ярость.

Ближе к вечеру мужчине все же удалось справиться с собой и немного отвлечься. А после заката мысли о парне и вовсе улетучились, сменившись идеями и откровениями. Ведь, стоило луне подняться в небе повыше, и вдохновение расправило свои сильные крылья, чтобы подхватить Дэвида и отправить в чарующее путешествие по разуму.

Идеи последовали одна за другой. Какие-то мужчина записывал, какие-то просто запоминал, какие-то незамедлительно воплощал в жизнь. А после полуночи его и вовсе понесло на крышу, где в полной темноте и непроглядном мраке вот уже несколько лет ржавел восхитительный и гениальный механизм.

Вооружившись инструментами и привезенным из столицы турбийоном, Дэвид зажег масляную лампу и принялся за починку. Однако что-то пошло не так. То ли крутившаяся рядом Клокси подтолкнула его руку, то ли он сам где-то просчитался, но часы не только ожили, но и заголосили о своем пробуждении оглушительным боем.

От неожиданности и понимания того, что своими неосторожными действиями он поднял на уши весь город, Дэвид в панике заклинил механизм, заставляя его замолчать, и быстро потушил лампу.

Сердце выскакивало из груди часовщика. В ушах звенело, и не только от боя колокола, но и от шума бешено пульсирующей в жилах крови.

А на улице уже поднялся гам. Люди, возмущенные подобным безобразием, рекой потекли к башне, и огни их свечей и ламп напоминали шествие мертвецов в день поминовения усопших.

Понимая, что ему придется выйти к этой толпе, Дэвид поспешил вниз и, оступившись на лестнице, кубарем скатился прямо к порогу жилых помещений. Его волосы при этом жутко растрепались, чему мужчина несомненно порадовался.

Оказавшись в своей комнате, Дэвид наспех стащил с себя штаны и рубаху, и, облачившись в просторную ночную сорочку и нацепив на голову дедовский спальный колпак, состроил сонную гримасу и поплелся вниз, держа перед собой свечу в бронзовом подсвечнике.

В дверь колотили словно при пожаре, но Дэвид ни на мгновение не ускорился. И, когда ему показалось, что дверь попросту снесут с петель, он все-таки отворил засов.

Распахнув дверь настежь перед волнующейся толпой, часовщик спросил с укором и злостью, присущими разбуженному человеку:

- Что стряслось, господа и дамы? Вы время видели? Ночь на дворе. Чего шумите?

***

Эдвин, который наблюдал за происходящим из окна своей комнаты, видел, как толпа взволновалась и отхлынула от двери башни, когда дверь внезапно распахнулась, и сердитый голос часовщика эхом разнесся над городом.

- Безобразие! - закричал из толпы кто-то самый смелый. - Что за манеры, будить честных людей среди ночи этим ужасающим звоном?

- Постыдился бы, Дэвид. Позоришь доброе имя своего деда, который никогда не позволял звонить часам в столь поздний час!

- Чем ты занимаешься в этой своей башне?!

- Вообще-то я в этой своей башне сплю. - Дэвид нахмурился и выдавил из себя зевок. - О чем вы тут вообще говорите? Какой звон? С ума вы все посходили, что ли? Кому вообще придет в голову что-то делать среди ночи?

- Свет! Я видел свет! Он горел в твоей спальне! - выкрикнул какой-то умник.

- Я всегда сплю со свечой. Не люблю темноту. Что в это такого? А вот ты, - Дэвид без труда нашел в толпе горлопана, и тот икнул под его пристальным взглядом, - откуда мне знать, что это не твоих рук дело, и это не кастрюльный грохот? Сам говоришь, не спал и все видел. Так почему ты не спал? Гнусность какую-то замышлял? И что ты видел в такой тьме? Неужто призрака?

- Быть может и призрака, - не унимался горожанин. - Откуда мне знать, чем ты там занимаешься под покровом ночи, и какие темные силы призываешь? Мерзкий колдун, инквизиции на тебя нет! Вот напишу в Рим...

Толпа снова всколыхнулась, поддерживая земляка воодушевляющими воплями. И Эдвину, вдруг, стало страшно за жизнь Дэвида.

Вспомнился обрывок кошмара, который приснился ему однажды, и сердце сжалось от беспокойства. Сон был настолько реалистичен, что Эдвин помнил его в мельчайших подробностях, и до сих пор содрогался от ужаса, который ему пришлось пережить в мире грёз.

Помнится, в этом сне он оказался заперт в тесном пространстве, а вокруг бушевало пламя, от которого не было спасения. Он бился в тяжелую дверь, задыхаясь от дыма, пока не умер.

В действительности же его одолела хворь, поразившая лёгкие, из-за чего парень две недели пролежал в постели, мучаясь горячкой и кашлем. Но, даже понимая, что смерть в огне ему приснилась, Эдвин так и не смог отделаться от страха заживо сгореть.

Не желал он такой участи и Дэвиду.

И потому, не в силах больше выносить бредни горожан, которые неслись из толпы, Эдвин вышел из спальни, на ходу запахивая свой ночной халат, и спустился на первый этаж.

Лакей деда, присланный ему в помощь, тоже не спал и выглядывал на улицу через маленькое окошко в двери.

А страсти, похоже, накалялись.

Кто-то уже зазывал добрых горожан заняться самоуправством и поджечь колдуна вместе с башней. Правда, большинство людей восприняли это предложение ропотом, ведь огонь мог легко перекинуться и на их дома. Да и Дэвида считали колдуном лишь единицы. Остальные недолюбливали мужчину за компанию. А некоторые были и вовсе безразличны к нему. Или отзывались о нем весьма неплохо.

И все же дурное дело нехитрое. Дураку ничего не стоит кинуть в окно башни факел, который, попав на бумаги, может поджечь все, что есть внутри. Правда, вряд ли в городе найдется такой умелец. Но, если, вдруг, найдется, быть беде!

- А ну уйди от двери, сплетник!

Эдвин вспугнул лакея и, распахнув дверь, схватился рукой за шнурок пожарного звонка и стал отчаянно дергать за него.

Толпа всполошилась. И теперь все взоры были обращены в его сторону.

- Эдвин, что ты делаешь? - спросил Трэвис, который тоже был в числе прочих горожан.

- Я слышал, что кто-то собирается что-то поджечь. Думаю, офицеру Тиндеру будет интересно, кто же этот умник. Сейчас сюда прибудут пожарные, и кто-то должен будет нести ответственность за этот вызов.

- Но ведь ничего не горит, - послышалось из толпы.

- Этого я не знаю, - ответил парень дерзко, продолжая трезвонить. - Больше всего на свете я боюсь огня. И, когда слышу слово «пожар», у меня возникает приступ паники, вот как сейчас. Мой дом находится рядом с башней, которую вы собираетесь поджечь. Вот я и паникую. Всё логично, не находите.

По толпе пронесся возмущенный ропот, но на звон колокола уже спешил экипаж пожарной службы, что несколько остудило пыл собравшихся мстителей.

Однако Эдвин перестал звонить только после того, как рядом с ним оказался офицер Тиндер.

- После пожара на ферме я не могу спокойно спать, - пожаловался ему юноша. - Угомоните этих людей, офицер. Они собираются учинить вендетту и жечь костры посреди города.

Пожарник оглядел толпу грозным взглядом, и она начала незаметно редеть. Первыми сбежали те, кто сильнее всего горлопанил о колдунах и проклятиях.

Эдвин выпустил звонок и поспешил к стоящему в дверях башни часовщику. Тот хмуро наблюдал за тем, как он приближается. И, кажется, боролся с желанием сбежать.

Несмотря на свою устрашающую репутацию, сейчас Дэвид выглядел беззащитным и уязвимым. Возможно, эту иллюзию создавало неполное ночное убранство мужчины, ведь Дэвид стоял на пороге башни босой и без штанов, представив на всеобщее обозрение крепкие стройные ноги. А, возможно, дело было в растерянном выражении его лица, которое становилось всё мрачнее по мере того, как Эдвин приближался к башне.

Кажется, господин Сандайл был не рад предстоящему разговору, и у юноши противно кольнуло в груди. Он вовсе не хотел беспокоить или смущать мужчину своей бестактной настырностью, но тревога за жизнь вредного часовщика была сильнее голоса разума.

- Ты в порядке? - спросил Эдвин, остановившись рядом с мужчиной и, в первую очередь, заглядывая ему за спину в поисках язычков пламени или дыма. - У некоторых людей в городе помутился рассудок. Тебе стоит быть осмотрительнее. Они могут воплотить свои угрозы в жизнь.

- Все в порядке, - поспешил уверить юношу Дэвид.

Присутствие Эдвина плохо влияло на него. И сейчас, когда парень был настолько близко, что Дэвид чувствовал запах ментолового масла, исходящий от его кожи, мужчина терял самообладание.

- Ничего не горит, и не загорится. Этим недотепам просто нечем заняться, вот они и скрашивают свой досуг склоками и пустыми угрозами. Но проклятие страшнее, чем часовой звон.

Эдвин недоверчиво прищурился и взглянул Дэвиду в глаза.

- Со мной все отлично, - уверил часовщик.

И настороженно посмотрел в сторону стремительно приближающегося к ним пожарника.

- Спасибо за беспокойство, но тебе лучше уйти, - негромко сказал он Эдвину, а потом ворчливо добавил: - У вас лихорадка, молодой человек. А в таком состоянии и второе пришествие может привидеться, не только огонь и дым.

Эдвин бросил на мужчину раздраженный взгляд.

Мог бы уже перестать язвить благодарности ради. Хотя, быть может, парень сильно заблуждался, полагая, что оказал Дэвиду услугу, разогнав надоедливую толпу. Возможно, мужчине нравилось находиться в центре всеобщего внимания и злобы.

- Эдвин, никакого пожара нет, - сказал офицер Тиндер, подтверждая слова часовщика.

- Мне откуда знать, есть или нет! – раздраженно огрызнулся парень, выплескивая свою злость на голову несчастного пожарника. - Я проснулся от вопля толпы под окнами. Кто-то кричал про колдунов и огонь. Мне из дома не видно, загорелось в башне что-то или нет. Но сгореть заживо из-за каких-то болванов мне совсем не хочется.

Он кинул на Дэвида полный укоризны и сожаления взгляд и, попросив офицера провести с горожанами беседу на тему пожарной безопасности, удалился к себе, думая о том, что стоит держаться от часовщика подальше, раз ему так противно общество надоедливого соседа.

***

Дэвид проводил Эдвина тяжелым взглядом и, закрыв дверь, прижался к ней спиной.

«Ну вот и отвадил мальчишку», - с горечью подумал мужчина и вздохнул.

Он сделал то, что хотел, но никакого облегчения ему это не принесло, а на душе стало так гадко, словно он несколько часов к ряду смотрел на не обезображенные интеллектом лица горожан.

Клокси сидела на табурете и с укоризной смотрела на мужчину немигающими зелеными огоньками своих глаз.

- Ну чего? Хочешь сказать, что я не прав? - злобно фыркнул Дэвид, обращаясь к кошке. - А если он такой же? Если... Да что я перед тобой оправдываюсь!

Осознав всю нелепость своих действий, Дэвид махнул рукой и быстрым шагом направился в комнату.