***

Когда Эдвин проснулся, солнце уже стояло достаточно высоко, а Дэвида рядом не было. Зато Клокси спала на подушке часовщика, свернувшись клубочком, и едва слышно мурчала.

- Ну и куда подевался твой вредный хозяин? - спросил Эдвин у кошки, чувствуя себя не совсем уютно в чужой постели, и попытался сесть, но тут же пожалел об этом, так как его бедра прострелила боль.

Об этом аспекте любви между двумя мужчинами парень тоже знал, но даже не представлял, что боль будет настолько сильной.

Перевернувшись на бок, парень скатился с постели и сразу встал на ноги. А, когда наклонился, чтобы поднять с пола свои штаны, застыл, разглядывая свою левую руку, на безымянном пальце которой красовалось тяжелое серебряное кольцо, инкрустированное внушительным сапфиром.

Эдвин выпрямился, продолжая рассматривать украшение. Парень уже где-то видел этот перстень. Кажется, он принадлежал старику Гаррисону, и дед носил его на том же пальце, сколько Эдвин его помнил.

- И что бы это значило? - спросил парень у украшения.

И тут же вскинул голову вверх, когда у него над головой раздался какой-то грохот.

Клокси недовольно дернула ухом, но не проснулось, и Эдвин догадался, что это Дэвид, должно быть, что-то уронил, работая с часовым механизмом.

Надев штаны, рубаху и обувь, Эдвин вышел из жилых комнат и поднялся вверх по винтовой лестнице.

В этой части башни было довольно холодно и пыльно, и, ко всему прочему, гуляли сильные сквозняки.

Дэвид стоял к лестнице спиной, с задумчивым видом глядя на сложную конструкцию, которая приводила в действие весь механизм, и потому не заметил появление Эдвина.

Парень не стал отвлекать мужчину от размышлений, а просто тихо подошел сзади и обнял его, укладывая подбородок на его плечо и так же глядя на шестеренки разных размеров, в которых абсолютно ничего не смыслил.

- Так и не получается их починить? - спросил Эдвин с сожалением в голосе.

Объятия Эдвина укутали Дэвида теплым пледом, и мужчина ласково улыбнулся, накрывая руки юноши своими ладонями и лаская его тонкие красивые пальцы.

- Некоторые детали заржавели, но, после того, как я их почистил, обнаружилось, что они не подходят. Где-то зубчики слишком короткие, где-то слишком длинные. Словно кто-то наспех порастыкивал в механизм всякий хлам... Дед никогда бы подобного не допустил. Он слишком сильно любил эти часы.

- Возможно, кто-то пытался присматривать за часами после его смерти, - предположил Эдвин. - Умельцев в городе хоть отбавляй.

- Вполне возможно, - кивнул Дэвид и, чуть повернув голову, поцеловал Эдвина в щеку. - Но я разберусь с этим. Придется заказать несколько деталей у мастера, но, если задержек не будет, то через пару недель часы вновь порадуют город своим боем. Ты голоден? Я могу сходить к Марте за обедом.

- А можем сходить вместе и пообедать в трактире, - предложил парень. - На улице чудесная погода. Ни к чему сидеть взаперти.

Дэвид нахмурился, явно не обрадовавшись перспективе разгуливать среди горожан, но Эдвин смотрел на него умоляющим взглядом, и у мужчины не осталось выбора, кроме как согласно кивнуть.

- Кстати! - вспомнил, вдруг, Эдвин. - Что это за кольцо? Откуда оно у тебя, и почему ты отдал его мне?

- Ты когда-нибудь слышал о колесе Сансары? - спросил Дэвид.

А, когда Эдвин отрицательно покачал головой, пояснил:

- Так в дхармических религиях называют круговорот жизни и смерти. Круг перерождения, в котором, кем ты переродишься, и какую жизнь проживешь, зависит от поступков в твоем прошлом воплощении. Чтобы понять это немного лучше, можно взять за пример циферблат. Стрелки идут по кругу, проходя через одни и те же отметки, но каждый новый круг хоть и похож на предыдущий, но, между тем, в корне от него отличается. Человеческие души заперты в этом круге, и согласно древней философии главная задача любой души достичь мокши, то есть освобождения от круга перерождений.

В религиозном смысле Сансара у каждого своя. Но, если посмотреть на эту теорию чуть шире, то можно заметить множество маленьких сансар, взаимосвязанных между собой как шестеренки в часовом механизме, где одна толкает другую и в итоге замыкает всю цепь.

Порой над нами довлеют тени прошлых ошибок, желаний, обид и всяческих разных чувств. Не только наших собственных, но и наших родителей, дедов, прадедов...

Чувства могут переродиться, так же как и души. Судьбы повторяются, порой даже спустя столетия. И это кольцо отражение Сансары. Когда-то мой дед подарил его твоему. И, когда оборот колеса был завершен, кольцо вернулось в изначальное положение. Круг замкнулся. И вчера стрелки начали новый отсчет. Колесо нашей с тобой судьбы пришло в движение. И теперь только от нас зависит, сможем ли мы выбраться из совершенных не нами ошибок и жить вне этого колеса.

Эдвин посмотрел на кольцо и осторожно прикоснулся пальцами к сапфиру.

Значит, он не ошибся, и это кольцо принадлежало его деду. Вот только он никогда и не догадывался, что это был подарок от бедного часовщика, с которым они не очень-то и ладили, по крайней мере, на людях.

- То есть, ты хочешь сказать, что мой и твой деды... они как мы с тобой? - спросил Эдвин и с недоверием посмотрел на Дэвида.

Мужчина утвердительно кивнул.

- Этого просто не может быть. Они же терпеть друг друга не могли. Всё время ссорились по пустякам, и я никогда не видел, чтобы они проводили вместе много времени.

- А разве несхожесть во взглядах может как-то повлиять на чувства? - усмехнулся Дэвид и, разжав руки Эдвина, повернулся к нему лицом, чтобы тут же снова заключить юношу в объятия. - Моё поведение у тебя тоже восторгов не вызывает, но разве от этого твое сердце сейчас бьётся тише?

- И всё равно мы не похожи на них, - ответил Эдвин с тревогой. - Если то, о чём ты сказал, правда, они оба были очень несчастны. Я не хочу себе такой участи. Я хочу всегда быть с тобой, хочу знать, что ты только мой, а все недовольные пусть идут к чёрту.

- В этом плане нам проще, - Дэвид коснулся пальцами щеки парня и поцеловал его в кончик носа. - Ты младший в семье, и к тебе претензий не будет, если ты не будешь на людях позорить доброе имя своей семьи. Что до меня... мне на чужое мнение плевать. Мы свободны выбирать, как нам жить и кого любить. Нашим дедам такого счастья не досталось. Но даже это не помешало им пронести свои чувства через годы.

Эдвин вздохнул с облегчением, получив от Дэвида подтверждение, что им не придётся идти на поводу у общества и скрывать свои отношения за масками порядочных семьянинов. А потом обнял мужчину за шею и поцеловал его, выражая свою признательность за то, что тот готов отправиться с ним в головокружительное падение на самое дно моральных устоев и правил.

- А теперь идём обедать, - напомнил Эдвин, нехотя отстраняясь. - Я схожу домой, умоюсь и переоденусь. И буду ждать тебя у башни через час.

- Хорошо, - кивнул Дэвид, и направился вместе с Эдвином вниз.

Через час, как Эдвин и обещал, он стоял у башни и в нетерпении поглядывал на застывшие в неподвижности стрелки огромных часов. За это время Дэвид написал несколько писем, которые следующим утром хотел отправить в Лондон, и, спрятав их в ящик стола, спустился вниз.

- Уже к вечеру весь город будет смаковать занятные сплетни, - поделился своими наблюдениями Дэвид, когда они с Эдвином шли к трактиру. - Ты готов к тому, что некоторые особы начнут паломничество к твоим апартаментам с целью образумить и уберечь заблудшую душу от непоправимой ошибки и неминуемого проклятия?

- Конечно, - улыбнулся Эдвин. - Ведь им придётся общаться с моими дверьми. А, если серьезно, мне глубоко безразлично их мнение. Конечно, грубить и посылать их к дьяволу я не собираюсь, но прислушиваться к их советам тоже не намерен.

Они прошли мимо нескольких лавок, из окон которых на них глазели продавцы и посетители. И свернули в проулок, ведущий к трактиру.

В заведении как раз началось обеденное время, и туда стекались многие горожане. Трактир был битком набит народом, но Марта нашла для Дэвида и Эдвина столик и умчалась разносить заказы.

Несколько человек тепло поприветствовали Эдвина и вежливо поклонились Дэвиду. Какой-то горожанин, с которым Эдвин не был знаком, заметив часовщика, переменился в лице и удалился, как будто ему претила сама мысль находиться в одном помещении с этим человеком. Но Дэвид даже не обратил на это внимание, а Эдвин вскоре забыл убогого.

Какое-то время они обедали спокойно. Дэвид по большей части молчал, а Эдвин от безделья развлекал его историями о своих старших братьях, пытаясь выведать у часовщика, помнит ли он Лероя или Кларка, и вели ли они себя достойно по отношению к нему.

Дэвид уверил юношу, что все его братья и кузены вели себя подобающим образом. И, даже если у них были к нему какие-то претензии, они никогда не говорили об этом прямо и не чурались его.

- Я очень рад, - сказал Эдвин. - Не хочу, чтобы у тебя сложилось дурное мнение о моих родных. Они, конечно, бывают с приветом, как тот же Билли, который был здесь до меня, но все они очень добрые. Лерой, правда, характером похож на нашего отца. Но у него доброе сердце.

Внезапно Эдвин замолчал, заметив, что к их стоику приближается человек, которого он меньше всего хотел сегодня видеть. А именно местный астроном.

- Эдвин, Дэвид, - раскланялся Артур, высокомерно поглядывая на обоих, - как неожиданно видеть вас вместе.

- Неожиданно? - удивился Эдвин, сжимая под столом ладонь Дэвида, чтобы удержать его от колких замечаний, которые могли спровоцировать ненужную ссору и испортить всем настроение. - Я никогда не скрывал своей заинтересованности в общении с господином Сандайлом. Так что, право слово, я озадачен вашим высказыванием.

- Но Джейн утверждает, что смогла сделать вам внушение относительно общения с этим человеком. Или вы решили проигнорировать её наставления?

Эдвин лишь улыбнулся в ответ на эту вопиющую наглость и проговорил:

- Я благодарен Джейн за заботу, но оставлю за собой право самостоятельно судить о людях, и без посторонней помощи решать, общаться мне с кем-либо или нет. Возьмём, к примеру, Вас. Вы без спроса прервали мою беседу с господином Сандайлом, нарушив тем самым все возможные правила приличия, и теперь у меня нет ни малейшего желания общаться с Вами. Прошу оставить нас в покое. Передавайте Джейн мои наилучшие пожелания.

Эдвин коротко кивнул и снова повернулся к Дэвиду, давая астроному понять, что его компания за этим столом крайне нежелательна.

- Дэвид, ты действительно имеешь большое влияние на юные, невинные умы, - заговорил Артур, показывая абсолютное отсутствие воспитания. - И в этом наша всеобщая беда. Зачем тебе понадобился этот мальчишка? Что ты хочешь с ним сделать?

Дэвид хотел было сказать, что именно он сделает с самим Артуром, если тот не оставит их в покое, но тихий, почти незаметный кашель Эдвина, и его горячая ладонь, сжавшаяся на пальцах мужчины, остудила пыл часовщика.

- Артур, ты как всегда задаешь неправильные вопросы, - с обреченным вздохом ответил Дэвид. - Вопрос не в том, что хочу сделать с господином Когвиллом я, а в том, что господин Когвилл хочет сделать со мной. Впрочем, разницу между этими двумя взглядами на ситуацию объяснять слишком долго, а у меня, к сожалению, нет на это времени. Но, если ты жаждешь новых знаний, мой ученый голубь скоро вернется из полета, и я всенепременно отправлю его к тебе. Только молю, не ешь его. Он стоит слишком дорого.

Астроном ещё раз предупредил Эдвина, что вся эта ситуация добром для него не кончится, и ушел, но парень не придал этому значения, а вот Дэвид, наоборот, нахмурился.

- Может, лучше какое-то время поживёшь у деда? - спросил он.

- Нет уж, - отмахнулся Эдвин. - Не могу же я вечно прятаться, избегая неприятностей. Да и как нам с тобой видеться в таком случае?

- Я мог бы приходить, - пожал плечами Дэвид. - Библиотека твоего деда кладезь ценнейших знаний.

- Вот уж чего я не намерен делать, так это делить тебя с книгами. - Фыркнул Эдвин и, склонившись к уху мужчины проговорил: - Ведь даже если я нагишом взберусь на книжную полку и залягу среди фолиантов в самой соблазнительной позе, ты возьмешь томик научных трудов и пройдешь мимо, даже не обратив на меня внимания.

От слов Эдвина по телу Дэвида прошла истомная дрожь.

Он очень живо представил себе описанную юношей ситуацию и даже придумал для нее продолжение, вот только книги в этом продолжении совсем не фигурировали.

- Вот уж сомневаюсь, - тихо рассмеялся он. - Но ты можешь проверить свое предположение опытным путем. Уверен, результат тебя удивит.

- У тебя в башне тоже есть небольшая библиотека, - проговорил Эдвин, призывно глядя на мужчину. - Как ты смотришь на то, чтобы после обеда пойти туда и провести предварительные исследования, прежде чем браться за серьезные эксперименты?

- Звучит бесконечно заманчиво.

Дэвид прямо посмотрел юноше в глаза и нежно погладил под столом его колено.

- Но, думаю, после сегодняшней ночи тебе нужно время, чтобы прийти в себя. Не хочу стать причиной твоего недомогания.

Эдвин на мгновение закусил губу, чувствуя жар от прикосновения ладони Дэвида, и, понизив голос до совсем тихого шепота, выдохнул:

- Помнится, вчера ты делал кое-что своим ртом. Думаю, мы могли бы попробовать начать с этого. Научишь меня?

- О! - приподнял Дэвид бровь. - Сия наука, конечно, не из разряда самых сложных, но голуби ее точно не растолкуют. Однако я очень требовательный учитель. И буду ждать от своего ученика полной отдачи и старания.

- Я всегда был покладистым и прилежным учеником, если дело не касалось математики, - усмехнулся Эдвин, чувствуя, что, если они с Дэвидом сейчас же не уйдут отсюда, то опыты придется проводить прямо в трактире. – Некоторые науки даются мне нелегко, но этой я овладею, уж будь уверен.

- Не сомневаюсь, - рассмеялся Дэвид и поднялся из-за стола. - Что ж, тогда поспешим. Чем раньше приступим к обучению, тем скорее ты освоишь мастерство.

Эдвин тоже поднялся и, расплатившись с Мартой, которая косилась на них с Дэвидом подозрительным взглядом, направился к выходу из трактира, хотя мыслями был уже в часовой башне в объятиях часовщика.

***

Следующие несколько недель запомнились Эдвину, как самое счастливое время в его жизни.

Не желая расставаться с Дэвидом ни на минуту, он обосновался в башне, но, памятуя о потребностях ученых мужей в уединении, старался не докучать часовщику в дневное время. И, чтобы не умереть со скуки, он взялся рисовать Дэвида за работой.

Но, когда на город наползали сумерки, Эдвин напоминал мужчине о себе, то обнимая его со спины, или усаживаясь к нему на колени, а то и вовсе раздеваясь до нага и заваливаясь на кровать, в ожидании, когда Дэвид обратит на него внимание.

А потом они предавались плотским утехам ночи напролет, забывая обо всем на свете, кроме друг друга.

Но счастье недолговечно, и вскоре Эдвину пришлось спуститься с небес на землю, когда Дэвид сказал ему, что должен уехать на две недели в Лондон за какими-то недостающими деталями.

- А заказать их никак нельзя? - спросил Эдвин, лёжа в объятиях мужчины, и уже безмерно тоскуя по нему. - И что мне делать, когда ты уедешь? Я уже привык, что ты все время рядом, и не хочу ничего менять.

- Заказать-то их можно, - не стал лукавить Дэвид, - но я бы хотел внести кое-какие правки в чертежи. Однако сделать это не так-то и легко. Я должен объяснить мастеру, что именно хочу видеть. К тому же, это всего лишь пара недель. Ты и глазом не успеешь моргнуть, как я вернусь. Зато у тебя будет больше свободного времени, которое ты сможешь провести с дедом. Ты же хотел общаться с ним, а теперь получается, что я краду у старого лорда его внука.

- Дед не очень-то словоохотлив, - пожаловался Эдвин, понимая, что ничего не поделаешь, и Дэвида нужно отпустить, но все же печалясь по этому поводу. - Пообещай не задерживаться. Не знаю почему, но мне очень тревожно. Хотя, возможно, это во мне говорит нежелание расставаться.

Он посмотрел на мужчину и улыбнулся ему, давая понять, что не будет вставлять ему палки в колеса и противится отъезду, но всё же хочет за это какое-нибудь вознаграждение.

- Я постараюсь вернуться как можно скорее, - пообещал Дэвид и крепко сжал Эдвина в своих объятиях. - А по возвращении тебя ждет экзамен. Поэтому сейчас я преподам тебе еще несколько уроков мастерства, а ты внимательно запоминай. Экзамен будет практичный.

И, сказав это, Дэвид нырнул под одеяло, которым они укрывались, и вновь окунул томно вздохнувшего Эдвина в пучину сладострастия.

***

Пасмурное утро дышало предгрозовой свежестью. Через плотную пелену тяжелых свинцовых туч иногда пробивались редкие лучи солнца, и в такие моменты мир озарялся золотым сиянием.

Эдвин восторженно комментировал игру красок на освещенных предметах, но даже не представлял, что сияет ярче, чем солнце.

Дэвид любовался юношей, сдержанно поддерживая его восторги и иногда поглядывая на часы, стрелки которых неумолимо отсчитывали мгновения до расставания. И, пусть предстоящая разлука будет краткой и незначительной, Дэвиду она представлялась вечностью.

Далекий гудок паровоза, возвестивший о приближении поезда, отозвался в сердце мужчины неприятным тоскливым поскуливанием, но он списал это ощущение на влюбленность и нежелание расставаться с Эдвином. И, когда состав подъехал к станции, мужчина повернулся к юноше.

- Я вернусь быстрее, чем ты успеешь соскучиться по моему ворчанию, - с улыбкой сказал он.

- Тогда, чтобы сдержать обещание, ты не должен уезжать, потому что я уже немыслимо скучаю, - ответил Эдвин и, запустив руку во внутренний карман своего сюртука, достал оттуда плотный конверт и протянул его мужчине.

Дэвид удивленно приподнял бровь и усмехнулся.

- Очень надеюсь, что это не посвященные мне сонеты, - протягивая руку к конверту, проговорил он. - Стихи по некоторым причинам вызывают у меня тошноту.

- Мы с тобой похожи больше, чем ты предполагаешь, - рассмеялся Эдвин и, когда пальцы часовщика коснулись его рук и нежно сжали их, печально вздохнул. - Это не стихи, не сонеты, и даже не любовное письмо. Это мои мечты. И я очень хочу поделиться ими с тобой.

- Я непременно изучу каждую из них, и сделаю все возможное, чтобы они осуществились, - жарко пообещал Дэвид.

Эдвин кивнул, но больше не проронил ни слова.

У них с Дэвидом оставалось еще время, пока из багажного вагона выгружали тяжелые саквояжи и посылки, и парень хотел впитать в себя эти минуты, чтобы его тоска по мужчине не свела его с ума за предстоящие две недели разлуки.

Дэвид же напротив был чрезвычайно словоохотлив. Он хотел отвлечь Эдвина от грустных мыслей, тень которых омрачала его прекрасный лик, и предавался не свойственным ему мечтаниям о ближайшем будущем, которое ждало их после его возвращения в Сэндглассвиль.

А, когда над перроном раздался подхваченный ветром звук свистка, Дэвид сжал руку Эдвина в своей ладони и ободряюще ему улыбнулся.

- Мне пора, - коротко сказал он и спрятал доверенный ему Эдвином конверт в карман.

Эдвин ничего не ответил. Лишь кивнул и, одарив Дэвида грустным взглядом, отступил на шаг назад. А, когда мужчина скрылся в вагоне, юноша еще долго стоял на перроне, провожая удаляющийся состав печальным взглядом.

***

Когда вокзал Сэндглассвиля скрылся из поля зрения, Дэвид достал из кармана конверт и распечатал его.

Улыбка тронула губы мужчины, когда на сложенных вчетверо листах он увидел наброски юноши. Мечты, которые Эдвин не побоялся показать ему, и которые Дэвид вполне мог осуществить. Ведь не сложно отправиться с юношей в путешествие, чтобы поплескаться в теплых водах южных морей, взобраться на вершину горы, посетить древний храм, и еще сделать много всяких мелочей, которые Эдвин нарисовал с любовью и надеждой.

Но, в первую очередь, Дэвид должен был завершить все свои дела в Сэндглассвиле и выполнить данное деду обещание.

Стуча колесами, поезд все дальше увозил мужчину от Эдвина, и странное, непривычное беспокойство росло в груди мужчины с каждой преодоленной милей.

Дэвид не знал, откуда взялось это чувство тревоги. Не понимал ни природы, ни причин его появления. И потому, когда через несколько часов поезд остановился на станции, мужчина решил выйти из вагона и немного прогуляться.

Но, стоило ему ступить на перрон и сделать несколько шагов в сторону здания вокзала, как кто-то дернул его за сюртук, вынуждая остановиться.

Дэвид растерянно обернулся и, оглядевшись, не сразу сообразил, что смотреть надо вниз. Однако стоило ему опустить взгляд, и его губ коснулась теплая улыбка.

- Кхаца! Какая неожиданность.

Дэвид огляделся по сторонам и вновь перевел взгляд на красивую девчушку с длинными смоляными волосами, украшенными колокольчиками и разноцветными стеклянными бусинами, что говорило о ее высоком статусе в цыганском таборе.

Девочка держала в руках заводную куклу и лучезарно улыбалась, сияя своими черными как ночь глазами.

- Ты здесь сама? - спросил мужчина, и ответом ему было быстрое мотание головой.

- Конечно же, нет, - послышался за спиной Дэвида скрипучий старческий голос, в котором, между тем, звучала радость.

Дэвид обернулся и низко поклонился старой цыганке.

- А неожиданности не заканчиваются, - рассмеялся он и мягко поцеловал руку старой женщины. - Рад Вас видеть, любезная. Что привело вас в Форшадоуинг?

- Дорога, - ответила женщина, - и, по всей видимости, судьба.

Она окинула Дэвида оценивающим взглядом и улыбнулась.

- Тебя ждёт дальний путь. Ты найдёшь то, что ищешь. Но будет ли это тебе в радость, не знаю.

- Я уже нашел то, что искал, - с улыбкой отозвался мужчина. - И моя находка мне в радость. Быть может, с годами что-то изменится, но загадывать так далеко я не имею ни малейшего желания.

- И всё же, чует мое сердце, что ты свернул куда-то не туда, - задумчиво проговорила цыганка, а потом обратила взгляд на внучку, которая играла с куклой, не вникая во взрослые разговоры.

- Кхаца! - позвала женщина. - Бабушку кое-что беспокоит. Взгляни на господина Сандайла и скажи мне, что ты думаешь.

Девочка сделала то, о чём её просили, и тут же, зажав куклу подмышкой, стала жестикулировать руками.

Старая цыганка внимательно всматривалась в то, что показывает ребёнок, но Кхаца, кажется, ничего плохого не видела.

Над перроном разнёсся первый свисток проводника, предупреждающий о том, что поезд скоро отправится в путь, и Дэвид поспешил откланяться.

- Рад был увидеться, - сказал он, приподнимая шляпу в знак искренности своих слов.

И, порывшись в карманах, выудил оттуда золотой соверен*, который протянул девчушке.

Лицо Кхацы радостно просветлело. Она взяла монетку и прижала её к сердцу, а потом протянула руку и коснулась пальцами ладони часовщика, как бы в благодарность за подарок.

Но в тот же миг глаза её закатились, а по всему телу прошла мелкая дрожь. Ноги девочки подкосились и, если бы Дэвид не подхватил её, она, наверное, расшиблась бы о вымощенную камнями дорогу.

К счастью, этот приступ длился недолго.

Кхаца сначала затихла, а потом распахнула глаза и испуганно посмотрела на бабушку.

- Что случилось, дитя? - спросила цыганка с тревогой. - Что ты видела?

Над перроном разнёсся второй свисток, и Дэвид подумал, что, если замешкается еще на пару минут, то поезд уедет без него. Но девочка начала жестикулировать, а старая цыганка озвучивать эти жесты, и мужчину как будто пригвоздило к месту.

- Не в ту сторону лежит твой путь. Если не повернешь назад, найдёшь лишь пепел несбывшихся надежд. Чёрная тень закрыла твое солнце. Замешкаешься, и оно больше не взойдет. Твое сердце утонет в этой тьме, и ты никогда не обретёшь покоя. Часы на башне встанут навсегда, город захлебнется в твоей злобе, и не будет спасения ни стару ни младу, ни единому живому существу.

Девочка всё жестикулировала, а на перрон наползала густая тень. Черной кошкой изогнувшись над станцией, она будто проглотила солнце. Стало темно как в сумерках, и поднялся ветер. Путаясь в юбках и волосах цыганок, он всё усиливался, срывая листья с деревьев и шляпы с прохожих. Ненастье накрыло городок черными крыльями, в которых змеились молнии, несущие с собой устрашающий рокот грома. И в этом рокоте растворились последние слова страшного предзнаменования.

***

Ужас пронзил душу Дэвида. Ядовитые лозы отчаяния обвились вокруг сердца мужчины, и он сорвался с места.

Гудок паровоза вонзался в виски раскаленными иглами, а грохот колес вторил разбушевавшемуся сердцу.

Дэвид бежал, не разбирая дороги. Но он знал этот городок слишком хорошо, чтобы заблудиться в его узких извилистых улочках. А, когда достиг нужного ему места, просто бросил конюху несколько золотых монет и потребовал показать самого резвого жеребца.

Расстояние от Форшадоуинга до Сэндглассвиля было немалым. На поезде Дэвид преодолел его за пару часов, но, возвращаясь верхом, он потратил почти весь день.

Солнце уже спряталось за горизонтом. Густые вечерние сумерки наползали на небо, окутывая все вокруг в призрачную паутину кошмаров и страхов. Конь под мужчиной устал, но Дэвид безжалостно гнал его вперед, умоляя провидение не отнимать у него единственный свет его жизни.

Но провидение оказалось неумолимо. Выехав из леса, мужчина с ужасом увидел клубящийся над часовой башней дым. И, отчаянно пришпорив коня, он стрелой рванул в город.

На улицах не было ни единой живой души. Сэндглассвиль словно вымер, но Дэвиду не было никакого дела до мелких людишек, ведь в его мыслях был только Эдвин.

Часовая башня занялась огнем, но и на это Дэвиду было плевать. Свернув из проулка к площади, он направил коня прямиком к дому Эдвина, чья дверь была распахнута настежь и зияла чернотой, как разверзшийся зев преисподней.

Спрыгнув в храпящего коня, Дэвид бросился к открытой двери, но тут же вскрикнул, когда когтистые лапы Клокси вонзились в его ногу, до крови расцарапывая кожу.

Кошка орала дурным голосом, срываясь на хрип, и рвала брюки мужчины, словно пыталась его задержать. А, когда он схватил ее за холку и вздернул вверх, зашипела и принялась расцарапывать мужчине руку.

Тонкие, но прочные как лезвие стилета когти яростно атаковали мужчину, и он выпустил Клокси, уронив кошку на землю.

Звякнул о камни мостовой металлический панцирь на лапе животного, и Клокси адской тенью рванула к башне. А часовщик, не раздумывая, бросился за ней.

И не прогадал. Внутри кто-то был. Этот кто-то яростно бил в запертую на засов дверь, из-под которой валили клубы едкого дыма. Но, чем ближе Дэвид приближался к башне, тем тише и слабее становились эти удары.

Ужас ледяной волной прокатился по телу мужчины, и он ускорил свой бег. Клокси сунулась ему под ноги, и Дэвид чуть было не упал, но смог устоять и побежал дальше.

Дверь в башню была не только заперта на внешний засов, но и подперта толстым и довольно длинным бревном. А из-за двери слышался призрачный голос. Слабый, хриплый, молящий о спасении. И в этом жалком издыхающем звуке Дэвид узнал голос Эдвина.

Только чудом Дэвиду удалось успеть. Только чудом ему было дозволено не потерять то единственно ценное и важное, что было в его жизни. И, когда юноша вывалился из задымленной башни в его объятия, Дэвида охватила самая настоящая ярость.

Она черной волной поднялась в его душе и выплеснулась из груди оглушающим воплем проклятий.

Без конца мяукающая кошка запрыгнула Дэвиду на плечо и полосонула его когтями по щеке, заставляя прийти в себя. И мужчина принялся звать бездыханного юношу, умоляя его очнуться и не покидать его.

Примечания:

* После введения в 1816 году золотого стандарта соверен стал основной золотой денежной единицей Великобритании и был равен одному фунту стерлингов.