ВОНН.

Когда все закончилось, Ник стоял в дверном проеме со стаканом воды в правой руке, опасливо глядя на меня.

— Хватит на меня смотреть так, будто я бомба замедленного действия, — шмыгнув, буркнула я.

— А это разве не так? — фыркает он и отталкивается от дверного косяка.

— Не так, — ворчу и передвигаюсь ближе к краю кровати, свесив ноги.

— Ну, не знаю, выглядишь так, словно вот-вот рванешь, — насмешливо пожимает плечами Уоллес.

— Ты ошибаешься.

Во время истерики мне было все равно, как я выгляжу, поэтому забралась на середину кровати и поджала колени под себя. Совсем не думала о том, что моя юбка, скорее всего, задралась, но Ник не из тех, кто бы обратил внимание на это. Он был слишком занят тем, что невесомыми касаниями поглаживал меня по спине, ничего не говоря. В то время как я пустилась во все тяжкие и плакала, не думая останавливаться.

— Рад, что тебе стало лучше, — улыбается он и садится рядом. Наши колени снова соприкоснулись, но за последние полчаса это уже вошло в привычку.

Принимаю стакан воды из его рук, ограничившись благодарным кивком и принимаюсь жадно глотать воду. Ник насмешливым взглядом следит за мной, скрестив руки на груди. Меня конечно это бесит, но спорить как-то не хотелось.

— Спасибо, — всё же говорю я и ставлю стакан на тумбочку у изголовья его кровати.

— Всегда пожалуйста, — кивает Ник. — Итак... — он замолкает.

— Итак?

— То, что произошло... — он осекается, — такое часто происходит?

Внизу живота что-то противно зашевелилось.

— Я не собираюсь с тобой разговаривать об этом, — отрезаю и устремляю взгляд на окно. Не хочу, чтобы глаза выдали мою уязвимость перед ним.

— Я никому не расскажу. То, что было в этой комнате, останется здесь же, — медленным, но твердым голосом говорит Ник, стараясь при этом выглядеть убедительно. Что ж, вероятно, у него это вышло.

— Знаю, — слышу я собственный голос.

— Знаешь? — удивленно спрашивает он.

Да, знаю. За все это время я поняла, что Ник не из тех людей, кто стал бы разбрасываться чужими секретами. Взять ту же ситуацию с Питером. Он никому не рассказал, хотя имел на это все права. Все слова, что были сказаны между нами никогда не были переданы другим. Это то, что я ценю в людях. И то, что нравится в Нике.

— Знаю. — Я поворачиваю голову в его сторону, встречаясь с ним глазами. — Но не понимаю, почему.

— Что почему? — спрашивает он. Его голос звучал тише, чем до этого. Не знаю, это вышло специально или нет.

— Почему ты ведешь себя со мной так, словно я не вела себя как последняя сука?

Ну вот, я сказала это. Последние дни я моментами думала об этом, но каждый раз отгоняла от себя эти мысли. Не хотела погрязнуть в ещё одном болоте под названием самокопание.

— Ну, ты до сих пор иногда себя так ведешь, — хмыкает он. Я усмехаюсь. — Если честно, то сам до конца не понимаю. Наверное, это все благодаря Адаму, который попросил передать проект тебе. Сначала я не понимал, как ты можешь себя так высокомерно вести, но потом... привык что-ли? После того вечера в доме Питера, я осознал, что ты тоже человек, пускай и не совсем вежливый. Конечно, у тебя есть свои минусы, но я уверен, и плюсы тоже имеются. Да и то, что перед Фелисити извинилась окончательно добило меня. Не думал, что ты попросишь прощения.

— Я тоже, — пробормотала я, вспоминая, как Кэйлеб умолял меня сделать это. Если бы не он, не попросила бы. Доннели боялся, что если не извинюсь, то Патриция снова ударит меня. Это страшный сон для него, но не для меня. За двенадцать лет я привыкла к этому.

— Но я не стал тебя считать доброй или хорошей, — зачем-то добавил он. — Просто понял, что у тебя, наверное, были свои причины так себя вести, — с умным видом закончил Ник. Мне сразу же захотелось стереть это уверенное в своих словах выражение лица. Бесило, что он говорил так, будто что-то знает обо мне. Что-то понимает в моей жизни, когда я сама далека от этого.

Может, он был прав в чем-то. Очевидно, причины были, но не такие страшные, какие он себе скорее всего надумал. И все-таки Ник ошибся. Плохим человеком не становятся, а рождаются. Я в их числе.

— И правильно делаешь, — мой рот растягивается в ядовитой полуулыбке. — Я далеко не хороший человек.

Уоллес внимательно всмотрелся в моё лицо, словно ища подтверждение моих слов. Но его не нужно было искать – каждый миллиметр моей кожи кричал об этом. Не нужно быть сыщиком, чтобы понять это.

— Но ты согласилась делать со мной этот проект, хотя тебе наплевать на баллы по американской литературе.

— Куда бы я делась? — пожала плечами, но парень стоял на своем.

— Нет, это правда. Ты могла не делать этот проект, но пошла мне навстречу. Это о многом говорит.

— И о чем же? — усмехнулась я, приняв закрытую позу. Не хотелось признавать, что он прав. Но Ник оставил меня без ответа.

— Если честно, я думал, что ты меня ненавидишь, — серьезно заявил парень.
Отчего-то мне стало смешно после этих слов, и я фыркнула:

— Не без этого.

— И что мы поладим, тоже не ожидал, — признался он, все также гипнотизируя меня своими зелеными глазами. Сомневаюсь, что мы поладили, но переубеждать его в этом не было желания.

— А мы поладили? — не смогла удержаться от усмешки я. Ник недолго помолчал, а затем серьезным, твердым голосом проговорил:

— Ну, прогресс имеется, значит мы на пути к этому.

— Ладно, пусть будет так, — фыркнула я, ни капли не веря в это. Это же бред сивой кобылы.

— И всё же, — он передвигается чуть ближе. — Как часто такое происходит?
Я не сразу поняла, о чем спрашивал Уоллес. Но когда все же до меня дошел смысл слов, что-то во мне щелкнуло и закрылось. Никогда не нравилось разговаривать о своих слабостях.

— Не часто, — отвечаю я, непроизвольно отведя взгляд. Это было правдой. Чтобы спровоцировать приступ, нужно подкинуть триггер. А это сделать непросто.

— Понятно, — кивает он. — И что... на этот раз послужило триггером?

Моё сердце замирает.

— Что?

— Ну, ты сказала, что чтобы спровоцировать приступ, нужен триггер. Что на этот раз являлось им?

Внутри все похолодело. Неужели я сказала это вслух? Сердце забилось как бешеное.

Черт, черт, черт!

Увидев панику на моем лице, Ник поспешно добавил, успокаивающе посмотрев мне в глаза:

— Если не хочешь рассказывать, то не нужно.

— Не хочу, — согласилась я и почувствовала, как на душе стало легче.

— Хорошо.

Мы какое-то время молчим, неловко встретившись глазами. И с каких это пор смотреть в глаза Нику стало чем-то неловким? После сегодняшнего временного помутнения сознания? Или это началось днями ранее? Мне это очень не нравится.

— Ладно, — прочистив горло, начала я, — давай продолжим то, на чем остановились. Где слова?

Ник зашевелился и в конечном итоге подошел к письменному столу, по пути споткнувшись о рюкзак.

— Вот, — сказал он и вместе с листами стащил серебряную побрякушку, в которой узнала свой браслет. Сердце пропустило удар. С неприятной тяжестью на дне живота, я перевожу взгляд на свою правую руку. Тоненькая бледная полоса украшала кожу и являлась единственным доказательством того, что когда-то её скрывал браслет. Я всегда носила его с четырнадцати лет. С тех пор, когда в нашу семью пришел Кэйлеб и подарил мне его в знак знакомства. Серебряное украшение стало для меня своеобразным щитом. Со временем Доннели объяснил мне, что благодаря этой вещи он сможет быть рядом даже тогда, когда не будет возможности. Я не снимала его три года, а сейчас оно в руках Ника.

— Откуда...

— Ну, — он замялся, — ты начала царапать свою руку вместе с браслетом, во время того как плакала. Поэтому я на всякий случай снял его, чтобы ты не поранилась, — смущенно признался темноволосый. Я почувствовала, как мои щеки начали гореть. Что ещё я натворила, пока находилась мыслями далеко отсюда? Что говорила? Что делала?

— Эм, спасибо, — пробормотала я и выхватила браслет из рук парня, стараясь не встречаться с ним глазами, когда тот подошел ко мне. Ловко застегнув его на запястье, я сцепила руки в замок и сложила их на коленях.

— Все нормально, — понимающе сказал Ник и снова сел рядом, оставив небольшое расстояние между нами. За сегодняшний день это уже пятый раз, когда он говорит: «все нормально» вот этим вот успокаивавшим тоном. Но это неправда. Все было далеко не нормально. — Итак, — он прочистил горло. — Давай начнем сразу с нашего диалога, а то и без этого много времени потеряли.

— Ладно, — соглашаюсь я, пробежавшись взглядом по своим словам.

— Ладно, — повторяет Уоллес и выжидает некоторую паузу. После чего начинает читать:

— О чем она задумалась украдкой? О, быть бы на её руке перчаткой, перчаткой на руке!

— О горе мне! — восклицаю я в ответ, немного не рассчитав с громкостью, чем вызываю легкую улыбку на губах Ника.

— Проговорила что-то. Светлый ангел, во мраке над моею головой ты реешь, как крылатый вестник неба вверху, на недоступной высоте, над изумленною толпой народа, которая следит за ним с земли.

— Ромео, как мне жаль, что ты Ромео! Отринь отца да имя измени, а если нет, меня женою сделай, чтоб Капулетти мне не быть.

— Прислушиваться дальше иль ответить?

— Лишь это имя мне желает зла. Ты б был собой, не будучи Монтекки. Что есть Монтекки? Разве так зовут лицо и плечи, ноги, грудь и руки? Неужто больше нет других имен? Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет. Ромео под любым названьем был бы тем верхом совершенств, какой он есть. Зовись иначе как-нибудь, Ромео, и всю меня бери тогда взамен! — на одном дыханье прочитала я и подняла глаза с листочка на Ника, когда тот не начал читать свою часть. Уоллес думал о чем-то своем, с непроницаемой маской на лице глядя на меня. Поймав мой вопросительный взгляд, он снова легко улыбнулся краешком губ и проговорил, не смотря на текст:

— О, по рукам! Теперь я твой избранник! Я новое крещение приму, чтоб только называться по-другому.

— Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные? — продолжила я, снова взглянув на листок.

— Не смею назвать себя по имени. Оно благодаря тебе мне ненавистно. Когда б оно попалось мне в письме, я б разорвал бумагу с ним на клочья, — все также не глядя на текст вторил Ник.

— Десятка слов не сказано у нас, а как уже знаком мне этот голос! Ты не Ромео? Не Монтекки ты?

— Ни тот, ни этот: имена запретны. — И взгляда на слова не опустил. Я с подозрением покосилась на него.

— Как ты сюда пробрался? Для чего? Ограда высока и неприступна. Тебе здесь неминуемая смерть, когда б тебя нашли мои родные.

— Меня перенесла сюда любовь, её не останавливают стены. В нужде она решается на все, и потому - что мне твои родные! — Ник все же заметил возникший вопрос на моем лице, поэтому усмехнулся:

— Ты хочешь о чем-то спросить?

— Может, отдашь слова мне, раз тебе они не нужны? — ядовито поинтересовалась я. Мне тут, понимаешь ли, приходится сидеть вплотную к нему, дабы иметь возможность прочитать свою часть нам обоим, а ему, оказывается, это вообще ни к чему!

— А, так ты об этом, — слабо улыбнулся Ник. — Я не все знаю, да и то, что знаю, плохо помню.

Я промолчала.

— Конкретно эти слова доводилось учить, — уклончиво добавил он. Во мне сразу же пробудилось желание спросить причину, но здравый смысл мигом подавил эту мысль. Ник все же успел заметить замешательство на моем лице, потому и хмыкнул. — И что, даже не спросишь зачем?

— Нет, — отрезала я.

— Мы с Сэм тоже ставили этот отрывок, только начиная как раз таки с этой строфы, — пояснил он. При упоминании её имени, живот неприятно скрутило. Точно. А я-то уже и позабыла, что у придурка-Ника была девушка.

Проигнорировав внезапно возникшее непонятное чувство, я ощетинилась:

— Я же сказала, что не хочу спрашивать. Мне неинтересно.

— Окей, — вздохнул парень. — Читай тогда дальше, Джульетта, — сделав акцент на имени, пробормотал он.

— Они тебя увидят и убьют, — уже без особого энтузиазма продолжила я. Настроение по непонятным причинам испортилось.

— Твой взгляд опасней двадцати кинжалов, — вдруг усмехнулся Ник. Если б у меня перед глазами не лежал текст, я бы подумала, что он издевается. — Взгляни с балкона дружелюбней вниз, и это будет мне от них кольчугой.

— Не попадись им только на глаза!

Возвращалась я от Ника в районе трех часов дня. Солнце немного сбавило обороты и не так сильно прожигало мне спину. Улица, на которой стояли наши дома с Ником, жила своей жизнью. Проезжали машины, оставляя после себя кольца выхлопов, чирикали птицы, и где-то вдалеке был слышен детский смех. Я шла, еле передвигая ногами, из-за нежелания заходить в дом Патриции. Хоть и знала, что сейчас в доме лишь Кэйлеб, Ричи и обслуживающий персонал, почему-то эта мысль не согревала меня как раньше. Наоборот, внутри поселилось какое-то сомнение вперемешку с непонятным чувством.

Проглотив комок нервов и сомнений, я вошла в дом, закрывая за собой дверь. В лицо дунул прохладный ветерок от кондиционера, и тут же раздался обеспокоенный голос Кэйлеба:

— Вонн? Ты пришла?

— Да, — негромко отозвалась я.

Доннели показался спустя секунду в свободной темно-синей футболке и домашних бежевых штанах прямого кроя. Воскресенье – это пожалуй единственный день, когда он свободен от вечно идеально выглаженного смокинга и прилизанной прически. И, кстати, это одна из причин, почему Патриция ненавидит этот день. Эта женщина не переносит, когда в её доме кто-то ходит не в безупречной, красивой и дорогой одежде, но Кэйлебу она все же позволяет один день в неделю нарушать это дурацкое правило. Правило жизни в особняке Мартинесов.

— Ты задержалась, — укоризненно произнес он, подходя ближе. Я еле заметно вздохнула и внутренне сжалась.

— Знаю, прости, — я дотронулась до своей головы, — просто работы оказалось больше, чем думала.

— Насколько больше?

— Это так важно? — устало спросила я, встретившись с ним глазами. В них стояла тревога и несменяемая неизвестная мне эмоция. Она поселилась в них с тех пор, когда Кэйлеб впервые появился на пороге дома Патриции, и никогда не покидала его глаз.

— Важно, — серьезно ответил он и перехватил мою руку. Ту, что касалась лба, и на которой висел серебряный браслет. — Мне важно знать, что же такого в вашей работе, что этот сопляк отнимает у нас наше драгоценное время наедине, — жестко добавляет Доннели, сильно сжав мою руку в своей. Серебро вжалось в мою кожу, напоминая о себе. Но я никогда не забывала о нем. Мне не понравилось то, как он сказал слово «работа». Словно подозревал меня в том, о чем мне даже страшно подумать, словно не доверял.

— Я думала, ты доверяешь мне.

— Я доверяю тебе, а ему нет, — его карие глаза ожесточаются, — он парень. Ты забыла, что парням нельзя доверять? Никому нельзя доверять, кроме меня, — поспешно исправляется он. Я не забыла. Да и как такое забудешь? Этот урок я усвоила ещё в четырнадцать лет и далее никогда не забывала. Кэйлеб был единственный, кто никогда не предавал меня. Ему до ужаса противна сама мысль о предательстве, как и мне.

Это правда, что почти все парни козлы, да что уж там, все люди мерзкие. Но Ник не такой. Он входит в тот узкий круг людей, что не стали бы играться другими и уж тем более делать больно. Но, конечно, я не стала так преподносить информацию Кэйлебу. Он бы не поверил ни на йоту.

— Относись к нему, как к Адаму, — просто ответила я.

— Я не могу, — твердо сказал мужчина, сжимая мою руку сильнее. — Я никогда не видел его, чтобы хоть как-то доверить ему тебя.

— И не нужно, — тут же выпалила я и сразу же прикусила язык. Боже, зачем я так остро отреагировала? Доннели слегка отшатнулся, но меня не отпустил. Он выглядел так, будто я его ударила. Сделала больно. И отчего-то больно стало мне. Сердце кольнуло.

— Ты стыдишься меня? — потрясено прошептал Кэйлеб.

— Что? Нет! Я не это...

— С каких пор у тебя секреты от меня?

— У меня нет секретов от тебя! — вскрикнула я и поспешно понизила голос. — И никогда не было.

— Нет, есть, — покачал он головой. — Иначе почему ты так реагируешь? Я тебе стал не нужен, в этом все дело? Новые друзья, окружение, парни... я в пролете. Конечно, на что я рассчитывал, надеясь хоть немного выкрасть твоего драгоценного времени? — он уязвлено отвел взгляд. — Просто хотел, чтобы все было как раньше – хотя бы несколько часов без вечной тирании Патриции. Собственной жены, — горько усмехнулся мужчина. Сердце заныло с новой силой.

Я выдернула руку и рывком прижалась к мужскому телу, обвив его шею руками. 

— Дело не в этом, Кэйлеб! — отчаянно шепнула ему на ухо. В нос ударил родной терпкий аромат еловых иголок. — Прости. Просто эта дурацкая Миссис Бэкхем задала этот тупой отрывок, я не могу ничего поделать! Согласилась помочь Нику, у него не хватает баллов по американской литературе, я не могла поступить иначе. Ты же знаешь, ты единственный, кому я доверяю. Доверяю даже больше чем себе.

Я почувствовала, как на моей талии сомкнулись сильные мужские руки. Это означало, что Кэйлеб  принял ответ и простил меня. Я облегченно выдохнула. Как гора с плеч.

— Прости меня, снежинка, — прошептал он и зарылся носом в мои волосы. По телу разлилось тепло, которое появлялось только тогда, когда Доннели называл меня нежным прозвищем. Снежинка. В штате Аризона такие явления, как снег, считаются большой редкостью. От того быть его снежинкой в жаркой Аризоне было чем-то особенным. Так я себя чувствовала рядом с Кэйлебом. Особенной и нужной. И этого не изменить. — Не знаю, что на меня нашло.

— Ты слишком за меня переживаешь, в этом вся проблема, — подсказала ему я, слабо улыбнувшись. Будто он мог это увидеть затылком. Но он мог. Это же Кэйлеб. Мой Кэйлеб.

— Я не могу иначе, — сдавленно прошептал он, крепче прижимая к себе.

Да. И я тоже не могла.