— Сука! — Глаф с яростью ударила ногой стену, раздался лязг, и она отшатнулась, хватаясь руками на колено и зашипев.

В тюремной камере было темно, сыро и скучно. И ни одно из этих описаний не соответствовало яркому, блестящему и покрытому вдоль и поперëк золоту Áнкт-бу́ргу. Аж тошнило от этих мерзких мерцаний несуществующей помпезности. Это противное золото было везде: на одежде, на домах, внутри, на улице, на дороге, на лицах, на украшениях, на еде — оно было повсюду.

Раньше золото было ценным, чем-то значимым, а теперь и из крана с водой текло ручьями, реками, морями и океанами. Раньше золото было тем, чего не хватало всем, а теперь люди ели яблоки, покрытые золотистой коркой. Раньше золото что-то стоило, а теперь им красились в качестве макияжа. Раньше золото было настоящим, а теперь оно было искусственным. Раньше золото блестело в лучах солнца, а теперь оно само мерцало в темноте.

Раньше золото добывали, а теперь его делали из человеческих чешуек кожи.

«Блядские крабы», — думала Глаф не впервые с тех пор, как инопланетяне, какие-то пришельцы, именуемые себя Краби́рриями, нанесли Земле визит.

Хар лишь пожал плечами на гневный взгляд карих тëмных глаз своей подруги. Он в какой-то степени даже радовался, что они сейчас были в темнице. От всего этого золота так болели глаза, так оно слепило, что оказаться в тëмном помещении было самым настоящим раем. Прелый запах стоял в воздухе, и даже он был приятен вытянутому носу Хара после всей этой яркой оболочки. Холодный кафельный пол был по-своему мил для уставшего от бега тела. Единственное, что их держало здесь — решëтки, их передвижения по камере были свободными, а, значит, тела их совсем не затекали в одном положения. Возможно, желудок урчал и ныл о своей потребности после нескольких прошедших часов, но, в целом, всё было очень даже ничего.

«Могло бы быть всë-таки в разы хуже», — так думал Хар, наслаждаясь темнотой помещения.

Глаф всё ещё чуть-чуть подпрыгивала, проклиная себя за то, что она настолько тупая, что ударила стену, зная, насколько это бессмысленно, но ей хотелось выместить на кого-то или на что-то злость. На Хара гневаться не хотелось, да и он ничего такого не сделал, поэтому пинок получила железная стенка камеры. Впрочем, раздражение не ушло, а только появилась боль в ноге. Возможно, Глаф надеялась на то, что у неё есть какая-то супер сила, как в тех фильмах и мультиках, что крутили по телевизору время от времени в детском доме, но нет: суровая реальность и физика.

Когда нога перестала стонать и будто бы орать в ухо, Глаф стекла спиной по стене. Ноги опустились на серый кафельный плиточный пол. Очень даже необычный в этой новой реальности из золота.

Даже странно как-то, когда ничего не слепило глаза.

— Нам надо найти какой-нибудь телевизор, — отстранённо сказала Глаф, не сводя чëрных глаз с Хара что погрузился в свои собственные мысли. — Мне было шестнадцать, когда мы в последний раз все смотрели телек в гостиной, — девушка нахмурила толстые брови и поджала губы. — Ты не знаешь, что мы тогда смотрели?

Хар задумчиво склонил голову. Светлые волосы до плеч щекотали шею, а карие глаза уставились в стену. Действительно, что это тогда было? Случайная серия сериала? Фильм? Мультик? Всё в голове перемешалось, спуталось, слилось воедино, разлепилось, и Хар растерялся. Всё было какими-то обрывками, разбросанными кусочками паззла, каждый из которых валялся в координально разных местах, и очень очевидной нехваткой остальных деталей. Даже если бы Хар отыскал их все, всё не сложилось бы в единую картину: чего-то недоставало, и это было утрачено навсегда из-за песка времени, что стекал по стеклянной поверхности часов.

— Я не помню, — честно признался Хар, прикрыл голубые глаза, скрестил руки и положил острое лицо на локти.

Светлые волосы спадали ему на лицо, закрывая его вечно холодный и суровый вид.

— М-м-м, — промычала задумчиво Глаф, и сама не смогла найти в памяти что-то о том, что они смотрели в последний раз на телевизоре перед побегом. — Пока ты думаешь, как нам выбраться, я подумаю, где взять телек.

Хар недовольно фыркнул, сжимая лоб руками, как будто для усиления мыслительного процесса, однако ничего ему в голову не приходило. Пустота и только. Перекати-поле там только прыгало, как во всяких мультиках, которые они давно уже не видели.

Незаметно самого для себя Хар сам начал думать, где можно было взять телевизор. Даже сломанный бы подошёл — Лив его обязательно смог бы починить без каких-либо проблем.

Может, существовала какая-то свалка телевизоров или что-то вроде этого? Крабы же не могли их безвозвратно уничтожить, не так ли? В конце концов, у них уже лежало в сумках то, что доказывало, что не было никакой утилизации. Значит, и телевизоры где-то были, но где — вот главный вопрос.

Глаф выглянула из-за угла и прильнула к решёткам. Ледяной металл жжëг пальцы холодом, и девушка с шипением отдëрнула руку. Она выглянула из камеры настолько, насколько позволяли решëтки, и увидела, как двое мужчин в золотой экипировке приближались именно к ним.

— Крабы к нам идут, — сообщила Глаф, поправляя чëрные короткие пушистые волосы рукой.

Хара как будто облили кипятком, и он вышел из несуразных на данный момент размышлений.

— Подчиняйся им, — дал срочно указание он, хватаясь за коленные чашечки.

Глаф пожала плечами, облокачиваясь о стену и закатывая большие чëрные глаза.

Солдаты подошли к камере. Щëлкнул громко переключатель, и решётка со скрипом и лязгом отъехала в сторону. С технической точки зрения, они могли бы убежать, но двое мужщин встали в проёме так, что ни одной щëлочки не было, к раздражению Глаф.

Медленными и грузными шагами двое статных солдата прошли в камеру, кто-то из них щëлкнул ручным переключателем, и решётка вновь закрыла проход. Хар сделал пару незаметных знаков, и Глаф бесприкословно подчинилась, подняв безоружные руки перед Крабами. То же сделал и Хар.

У Крабов не было лица. Ну, нет, оно, наверное, было, но ни Глаф, ни Хар, ни вообще кто-либо никогда их не видел. Вместо этого была бездушная и ничего не выражающая золотая маска. Даже глаз не было видно — это просто тëмные пустые прорези. Удивительно, но маски были разными: у кого-то — улыбка с сощуренными глазами, у кого-то — грусть и нарисованная чëрная слеза, у кого-то — злое с преувеличенно густыми бровями...

Изначально всегда казалось, что Крабы безоружны: на них было огромный чëрный плащ с капюшоном на голову. Он казался просторным, большим, но, увы: что Хар, что Глаф, что Лив давно обнаружили, что под ним — статные фигуры, на поясе — гранаты, а за спиной — ружья.

Первый солдат, насупясь, обратился к Глаф, наклоняясь к ней:

— Имя.

— Глаф, — просто ответила та, стуча ногой о кафель. — Глаф Плет.

— Хар Ос, — в свою очередь, сказал длинноволосый, когда второй Краб спросил у него то же самое.

Солдаты недовольно хмыкнули, проверяя документы, вытащенные из бездонного плаща.

— Вы знаете, за что вы здесь? — спросил один из них, с нарисованной улыбкой на золотой маске.

Глаф засунула руки в карманы, переминаясь с ноги на ногу и улыбаясь:

— На нас нет всего этого золотого дерьма?

— Мы проникли на частную территорию, — добавил отстранённо Хар, внимательными голубыми глазами осматривая всё, что происходило вокруг него.

Солдаты недоброжелательно посмотрели на них, но ничего не сказали.

Значит, да, они угадали.

Как хорошо, что никто ещё не смотрел внутрь сумок, что отобрали при аресте.

Солдаты достали наручники, протягивая их вперёд.

— Твари ебучие, — пробормотала ненавистно Глаф, меняясь мгновенно в лице и выглядя так, как будто сейчас же могла накинуться да наброситься, как дикий голодный волк.

И, да, она хотела. О, как сильно она хотела сорвать эти маски, посмотреть в их лица и размазать нос в кровь! И бить по животу ногой! И душить!

Это бы не доставило ей садисткого удовольствия, нет, но её жажда мести хотя бы на время успокоилась.

— Не сопротивляйся, — тут же сказал Хар, угадывая порывы подруги с полувзгляда.

Вздохнув, Глаф вытянула руки. Железные кольца защëлкнулись на руках. Металл тëр кожу, и она становилась более красной, царапанной и больной, чем дольше наручники сжимали её.

Хар бесстрастно подчинился, лишь чуть-чуть сморщившись на оказываемое давление.

Друзей толкнули и приставили так, что они стояли друг с другом, а сзади них встали Крабы.

Глаф закатила чëрные глаза, разочарованно вздохнув:

— Лив придёт, не так ли?

Они не боялись того, что эти инопланетные существа их подслушали бы. Во-первых, они всë-таки хоть как-то, но шифровались в словах, именах...

Во-вторых Крабы никогда не слушали. Они считали, что все эти разговоры всегда были ни о чëм у людей.

Они действительно были в этом плане высокомерны. Получалось, что они и мысли о сопротивлении пленников не могли допустить. Самоуверенные и высокомерные.

Крабы даже обращались с людьми так, как будто они были скотом. Игрушками. Развлечением.

Глаф огрызнулась при воспоминаниях о том, как люди спокойно и бесприкословно отдавали свои тела, как они готовы были стать мебелью, как они с искренними улыбками на лицах принимали в свой адрес оскорбления, как они не сопротивлялись, когда их избивали за просто так.

Как же низко пали люди.

Хар закатил голубые глаза, разминая челюсть:

— Я другого от него и не ожидаю.

Глупый Лив, который не понимал, насколько важно было охранять Каморку, их дом, их убежище. Самый младший из троицы не мог осознать простую истину: если останется хотя бы одно место, не покрытое золотом — ничего не потеряно. Если было хотя бы одно такое место, то имело смысл бороться, сопротивляться, скрываться, кричать от боли в камере по сдиранию кожи, молить о пощаде со слезами на глазах.

Никто из них не знал наверняка, но если одна только Каморка не была покрыта золотом, то их сохранность маленькой квартирки была как никогда важна, ценна и жизненно необходима для человечества, ведь это место, где не слепило глаза, а желания людей уважались.

Но остались ли эти желания? Или всё человечество (настоящее, а не эта жалкая пародия) было стëрто в пух и прах за какие-то ничтожные восемь лет?

Хар не раз задумывался, имела ли борьба смысл, когда человечество добровольно преклонилось перед Крабами. Но потом он смотрел своими сине-голубыми глазами на Глаф и понимал, что раз она грызла руки в золотых перчатках, посылала уйму оскорблений солдатам, безжалостно размазывала их мозги по полу, пинала их, когда они уже лежали мëртвыми, кричала и билась в агонии, когда её избивали в ответ, то и он должен был сопротивляться.

И глядя на неё, упорно бьющую грушу в качестве тренировки, чрезвычайно активную в вылазках, плачущую в углу, пока никто не видел, и радостную за любую победу, даже абсолютно ничтожную, Хар понимал: ради неё стоило постараться бороться.

Смотря сине-голубыми на то, как Лив, его младший брат, глотал белые таблетки в отчаянных попытках заглушить очередной приступ тревоги, как плакал, глядя на избитых людей, как яро сопротивлялся Крабам, готовый рвать и метать за свою маленькую семью, Хар понимал, что ему следует так же бороться, как бы ни было сложно.

Глядя на брата, корпатещегося ночью над блокнотом в тщетных попытках найти решение всех проблем, каждый день отрабатывающего стрельбу, постоянно старающегося придумать новые способы выживания, Хар знал, кого он должен был защищать.

Приходя на кладбище и видя огромный крест, Хар знал, зачем он всё это делал и делает.

Их повели по тëмных коридорам. Стены — чëрные, пол — чëрный — всё утопало по мраке. Как будто вся эта темень не вынесла золотого мира и скопилась здесь, где она могла хоть немного спрятаться и затаиться, остаться в живых.

А потолок и вовсе казался бездной: большой, просторный и покрытый железными балками.

И единственное, что светилось среди всего этого — золотые маски на Крабах.

Как и всё сейчас. Интересно, думали ли люди тогда, что золото, такой ценный материал и драгоценность, будет очень даже повсеместным? И светящимся в темноте? И что солнца в небе больше не будет, потому что какие-то инопланетные существа решили его отключить навсегда? И что электричества практически тоже не будет? Что мир погрузится во тьму? Что придут какие-то странные существа из космоса и подарят человечеству тысячу новых солнц в виде особого золота?

Золото, которое делали из людей. Можно ли было это считать каннибализмом или ещё чем-то таким? Люди пользовались золотом, созданным из людей. И не все, конечно, но многие были вполне об этом осведомлены.

И им было плевать.

«Ещё и прислуживают этим ублюдкам, как грёбаные рабы», — невольно Глаф раздражëнно зарычала.

— Будь спокойней, — попросил на ухо Хар, наклонившись к ней.

Глаф тут же хлопнула челюстью и не произвела ни звука.

Медленно, но верно они приближались к закрытым железным дверям.

— А Краб Шес придёт посмотреть на наши муки? — чуть улыбаясь, спросила Глаф, смотря на солдат в масках.

Они не ответили. Они были слишком глупы, чтобы понимать их шифровку. Глаф перефразировала, продолжая наигранно лыбиться:

— Я имею в виду, придёт ли его Высочество смотреть, как с нас сдирают кожу скальпелем, а потом кусками вырывают мясо?

Солдаты не ответили. Глаф сощурилась:

— Вы разговаривать-то хоть умеете, чучела огородные? Ну, кроме, —  Глаф насупилась, сгорбилась, понизила обычно звонкий голос, подражая интонации солдат, а челюсть её отвисла, пародируя отупелость, — «имя».

Не сдержавшись, Хар расхохотался, запрокидывая голову. Между прочим, очень необычное проявление эмоций от этого человека.

Он тихо вздохнул, и светлые волосы заколыхались при качании головы, а сине-голубые глаза, напоминающие своим оттенком насыщенное море, радостно и весело блестели. Длинный нос фыркал, а всё долговязое тело чуть-чуть подрагивало при смехе.

Они уже пять минут как стояли неподвижно. Ничего не делая. Солдаты тоже не двигались. Просто встали перед железными дверьми.

Глаф переминалась с ноги на ногу и наклонилась к Хару, шепча:

— Не знала, что инопланетяне могут сломаться.

Хар ничего не ответил, а лишь закатил голубые глаза.

— Может, нам..? — легонько передëрнула плечами Глаф и надула пухлые губы.

Она попробовала отойти в сторону, хоть на несколько сантиметров, но солдат грубо подтянул её за наручники к себе, как непослушную собаку. Девушка раздражëнно выдохнула, закатывая чëрные большие, как у кукол, глаза.

— Видно, не судьба, видно, не судьба, — чуть-чуть напела Глаф.

Впервые за пять минут стояния что-то изменилось: к ним подвели ещё одного человека, грубо толкнув к ним. Однако девушка была без осознания, а потому просто плюхнулась на пол лицом. Третий солдат молча ушёл, как будто его и не было.

— О, ещё кто-то умрëт, — необычайно скучающе проговорила Глаф.

Хотя рассмотреть лицо девушки не было возможным, уже было понятно, что она была во всëм золотом. Сквозь окрашенные розовые волосы виднелись золотые локоны. Платье, белое, так же было с блестящими жëлтыми полосами.

Даже странно как-то. Хотя раньше Крабам было плевать, кого вести на сдирание кожи, в последнее время они взяли за привычку брать тех, кто выступал против их режима. Обнаружить здесь человека, облачëнного в золото, было крайне странно и казалось редкостью.

Никто из Крабов даже не пытался поднять девушку с розовыми волосами. Она просто лежала лицом в пол.

Хар брезгливо толкнул тело ногой за неимением в данный момент рук, чтобы хоть как-то почувствовать или увидеть, дышала ли она.

— Живая? — спросила Глаф с любопытством.

— Типо, — коротко, как и обычно, бросил Хар, хмуря брови.

От скуки Глаф начала насвистывать, раскачиваясь в разные стороны:

— Не, пацаны, вы довольно скучные, конечно…

В эту же секунду прогремел выстрел.

Хар и Глаф удивлëнно моргнули, переглядываясь между собой. Один из солдатов замертво упал с простреленным капюшоном и золотой маской. Второй Краб рыкнул, оборачиваясь и раскрывая плащ, чтобы достать ружьë, но Глаф уже ударила его сцеплëнными руками в наручниках по голове, отчего он повернулся обратно к ней, но прогремел ещё выстрел, проскочивший сквозь его грудь. Грузно и тяжко второй солдат упал, истекая кровью на полу.

Они не шевелились — настолько были точны и метки выстрелы, что повалили их замертво.

Не нужно было быть умным, чтобы догадаться, что это был прискакавший на подмогу Лив.

Глаф оглядывалась по сторонам, ища его чëрными глазами, а Хар руками в наручниках указал на верх, на потолок, состоящий из железных балок:

— Вон.

Тëмная фигура тихо сидела на куче переплетëнных между собой железных балок, утопая во мраке. Вероятно, увидев, что больше не было никакой опасности, он спрыгнул с потолка, держась руками за кафельный пол.

Лив приблизился к пленным, поправляя свободной рукой бежевую рубашку на пуговицах, а другой держа пистолет в то время, как Хар устало вздохнул, закатив голубые глаза:

— Мы же просили тебя остаться.

— Ты ожидал чего-то другого от Лива? — скептически спросила Глаф, криво улыбаясь пухлыми губами.

— К сожалению, нет.

Лив подошёл к ним. Его квадратное лицо подрагивало, толстые брови страдальчески были сведены на переносице, а светло-карие глаза были наполнены печалью.

— Я не понимаю, — он покачал головой, зачëсывая выбившийся русый волосок назад и убирая его со лба. — Я должен был вас бросить..?

— Да, — как один, ответили бесстрастно Глаф и Хар.

Самый молодой из них вспыхнул, заливаясь красным цветом от раздражения и беспокойства:

— Если бы вы меня не ждали, вы бы уже давно свалили! — невольно он топнул ногой и сжал руки в кулаки.

— Поэтому мы и не свалили, — коротко объясняла Глаф, — потому что знали, что ты придёшь. Мы бы просто разминулись дорогами: ты — в одну сторону, а мы — в противоположную.

— Я надеюсь, что ты хотя бы закрыл Каморку, — Хар запрокинул русую голову, смотря сверху вниз на младшего брата и буравя его холодным взглядом моря.

— Ваше неверие действует мне на нервы, — вздохнул Лив и убрал револьвер за пояс на джинсах.

Глаф и Хар вытянули руки с наручниками. Лив вынул ключ из кармана и прокрутил им в замочных скважинах. Железные кольца грохнулись с лязгом на пол. Блондин задумчиво потëр руку в месте следа от наручников, чуть поведя бровью.

— Сумки у тебя? — спросила Глаф, подозрительно оглядываясь по сторонам на случай, если другие Крабы сейчас бы неожиданно прибежали.

Лив молча развернулся боком, показывая, что сумки Глаф и Хара уже были при нём и висели на плечах. Он снял и кинул их.

— Спасибо, — Глаф обворожительно и искренне улыбнулась, поймав сумку, и надела её на плечо, — а то крабы их так некультурно спиздили, — рукой она поправила короткие пушистые чëрные волосы, что напоминали одну большую кудряшку.

— А с ней что делать? — Лив кивнул на бессознательную девушку, осторожно переворачивая её на спину и открывая лицо.

Все молча посмотрели на Хара, что чуть приоткрыл в небольшом удивление голубые глаза. Однако безразличное выражение лица вернулось, и он сухо кинул, начиная рыться в своём рюкзаке:

— Возьмём с собой.

— Ты издеваешься? — одновременно вскрикнули Глаф и Лив от неожиданности, но одна сказала это с оттенком раздражения, а другой — с беспокойством.

— Это Шéлкова, — коротко бросил Хар и попытался приподнять девушку с розовыми волосами, после чего к нему присоединились Глаф и Лив.

— Что, серьёзно что ли? — Глаф сощурила чëрные глаза, приглядываясь к лицу девушки. — Блять, реально Шелкова, — удивлённо заметила она. — Ëбана мать, что с ней стало?

Все трое подняли Киру с пола и, поддерживая за спину, повели из коридора на выход.

Они прошли мимо третьего Краба, лежащего на полу и истекающего кровью, что, вероятно, привёл бессознательную девушку к ним. Глаф гордо ухмыльнулась Ливу, а тот сморщился при виде убитого им же солдата.

Вскоре Киру несли Глаф и Лив, поддерживая её за спину, а впереди них шёл Хар с вытащенным из рюкзака ножом.

Пришли ребята пыльные, уставшие, обагряные кровью, потные и запыхавшиеся. Солнца на небе не было. Просто тëмный чëрный небосвод с проплывающими над ним облаками. А, возможно, это был дым миллиардов фабрик по производству золота. Кто знал? Никто. Ни Глаф, ни Лив, ни Хар не испытывали огромного желания устроить какую-то там революцию. А зачем? Это было бессмысленно с людьми, которым было плевать.

Все втроём они поставили себе одну цель — выжить. И они выживали. К большему и стремится не нужно было, если всё было обречено на провал, если каждая попытка была тщетной и бесполезной.

Дуло пистолета у Лива на поясе дымило, с острого ножа Хара и рук Глаф стекала алая, ярко-красная густая кровь, и со лбов всех троих струился пот. И, дойдя до уже знакомого и родного забора из проволоки, Глаф устало прильнула к нему, перебирая пальцами прутья и тяжело дыша. Сердце бешено стучало от бега, уворотов и бесконечных ударов в ответ, как будто в какой-то момент случится некая перегрузка, и оно, издав последний крик «тук-тук», остановится. По вискам стучали словно молотком, сильно и не прекращая, отчего становилось трудно глотать и вообще на чëм-либо сосредоточиться, кроме неравномерных ударов.

Хар и Лив осторожно опустили Киру, что до сих пребывала без сознания, и младший из братьев сел на тротуар, сложив руки на коленях и тяжело дыша. Хар же лишь вытер пот локтëм кожаной чëрной куртки и зачесал мокрую чëлку назад. Блондин выжидающе смотрел на брата, пошатываясь на ногах от изнеможения, но упорно стоя.

Лив посмотрел на него, и глаза его, светло-карие, были покрыты прозрачной пеленой, стеклом, пялясь сквозь Хара. Однако дëрганными руками из-за болящих мышц вытащил кое-как связку брянчащих друг об друга ключей. Хар взял их и на подкашивающихся ногах прошёл к забору из проволоки.

— Хар, блять, если эта сука пошлёт нас нахуй, я тебя убью, твою мать, — жаловалась Глаф уже который раз на «лишний и ненужный груз», повиснув на заборе.

— Если она пошлёт нас нахуй, — повторил блондин отрывистыми вздохами между каждым словом, механическими движениями из-за боли поворачивая ключ в замке, — я сам выпилюсь.

— А моё мнение никто не спрашивает? — подал тоненький голос Лив, хватаясь за грудь, чтобы выровнять дыхание. — Да я сам вас обоих... — устало он поднял руку и ладонью изобразил подобие пистолета, как бы стреляя в Глаф и Хара, — «пау»... — «пистолет» вернулся в исходное положение.

Железные дверцы со скрипом отворились, и друзья, подняв Киру, прошли вперёд. Хар защëлкнул замок обратно и подбежал вперëд, чтобы открыть дверь в дом, который они ласково прозвали «Каморкой» за его размеры.

Это была маленькая и бесхозная квартирка. Они не знали, кому она принадлежала, и им, если честно, было на это, откровенно говоря, наплевать. Главное, что квартирка была пустой и вмещала их троих. А большего им и не нужно.

К сожалению, за неимением чего-либо другого, им пришлось хотя бы совсем чуть-чуть покрыть стены золотом для освещения, но не переусердствуя и не перебарщивая.

Киру протащили в гостиную, которая была настолько маленькой, что переходила сразу же в кухню. Девушку с розовыми волосами оставили покоиться на дряхлом побитом диване, прожëнном в некоторых местах окурками от сигарет Хара.

Братья пошли выкладывать сумки на кухню, выкладывая всё содержимое на столешницу, а Глаф — в ванную за тряпкой.

Намочив простой клочок ткани в спирте, она небрежно бросила его на лоб спящей гостье, а потом приставила к веснушчатому носу.

Кира сразу же подскочила, закричала, заорала и задëргалась, как в припадке эпилепсии, на диване. Рыкнув, Глаф с силой сжала её руки, а подошедший Хар закрыл ей рот рукой, сжав хрупкую и изнеженную челюсть.

Голубые глаза её были наполнены самыми смешанными эмоциями: страх, раздражение, непонимание. Она попыталась пнуть ногами, но Глаф надавила на её ступни своими в грязных туфлях и плоским каблуком. Веснушчатое лицо всё больше теряло неуверенность, приобретая смелость в намерении кого-то ударить, но Кира была слишком слаба, чтобы нанести кому-то реальный вред, и дело было даже не в том, что она несколько часов была без сознания, а в том, что она всегда являлась такой, какую её и запомнили из детдома: слабенькая, хиленькая и абсолютно немощная. Золотые тени на глазах её мерцали, такие же золотые губы дрожали, а блестящие желтизной полосы на лице дëргались в попытках хоть как-то выразить свой протест.

— Не психуй, дура, — прорычал Хар ей на ухо низким голосом.

К сожалению, Кира не послушалась, укусив толстую ладонь парня. Блондин и писка не издал, лишь сморщился и сильнее сжал её хрупкую челюсть, как будто душа.

— Я сказал: «не психуй».

Кира зашипела ненавистно, но больше не сопротивлялась. Хар, довольный сотрудничеством, отпустил, однако Глаф осталась наседать над ней, чтобы та не рыпалась лишний раз.

Моргая голубыми глазами и растерянно вертя голову в разные стороны, Кира пропищала своим неизменным надменным тонким голосом:

— Вы кто ещё такие? Где я?

Глаф хмыкнула недоброжелательно:

— Совсем память отшибло? — шатенка с короткими пушистыми волосами указала на братьев. — Ливерий и Захар Оси́нковы, и, конечно же, — она вздëрнула голову. — я, Глафира Плéтченко. Детки из детдома, как и ты, — напомнила Глафира, пристально сверля её чëрными глазами. — или Краб Шес тебе все мозги выебал окончательно, а, Шелкова?

Кира сощурилась, морщась:

— Какой ещё «Краб Шес»?

— Краббирий VI, — тихо вставил Лив, смотря на брата и подругу из-за столешницы, что отделяла гостиную и кухню. — Ну, знаешь, шестой, шес...

— Бесполезно, — вздохнула Глаф, ослабляя хватку и убирая свои руки, что до сих пор кровоточили. — Она даже этого не помнит, — на суженные и непонимающие глаза голубого цвета шатенка добавила. — Шлюха.

Кира испуганно встрепенулась, обняла себя руками и взглянула на Хара. Казалось, что буквально за секунду она замëрзла, покрылась ледяной корочкой и словно пыталась согреться.

— Ты им рассказал..? — лишь тихо пролепетала Кира, моргая голубыми глазами, а золотые губы дрожали.

Хар лишь молча продолжал стоять, такой же бесстрастный и безэмоциональный, как и обычно. Ничего нельзя было прочитать на его лице. Никогда.

— Я... — Кира тяжело вздохнула, втягивая в грудь воздух, когда не получила ответа ни от кого. — Я больше не такая, — она отвернулась, и длинные розовые волосы с золотыми локонами в них колыхнулись. — Просто... — она умоляюще взглянула на Хара. — Просто отпустите меня. Мне плевать на вас всех, я просто хочу домой.

— Твоя мечта — быть шлюхой Краба? — скептически хмыкнула Глаф. — Серьёзно?

— Никакая я не..! — уже раздражëнно вскричала Кира, отпихивая от себя шатенку.

— Ты ведь знаешь, что он не любит тебя, да? — спокойно перебил Лив, стуча пальцем по столешнице и опустив глаза.

— Для него ты просто очередная шлюшка, Кир, — просто заключила Глаф.

Кира вновь открыла рот, чтобы что-то сказать, вскричать, но на этот раз перебил Хар, смотря на неё пристально и долго, как будто осуждая:

— Он спрашивал тебя про «Преступление и наказание»?

— Что? — растерянность так и читалась на веснушчатом лице девушки с розовыми волосами, и она сминала ткань дивана, опустив голубые глаза вниз, как пристыженная.

— Ты мне все мозги прожужжала в детдоме, когда прочитала её, — объяснил так же спокойно Хар.

Кира умолкла на некоторое время, кусая губу, а потом тихо проговорила:

— Просто проводите меня к выходу.

Глаф и Лив взглянули на Хара. Тот пожал плечами, качнув головой в сторону:

— Выход там.

— Подожди-ка! — внезапно вскричал Лив, выбегая навстречу к поднимающейся с дивана Кире. — Она ведь всё расскажет!

— Да плевать мне на вас! — девушка раздражëнно обошла парня с русыми волосами, отпихнув его в сторону и проходя к выходу из дома.

Дверь громко хлопнула, раздаваясь эхом по Каморке.

Все трое стояли в тишине. Лив первый подал голос, приложив руку к подбородку:

— Ничуть не изменилась.

Глаф ничего не ответила, проходя на кухню, а Хар молча посмотрел на пол в каких-то своих размышлениях и пошёл следом, чтобы продолжить раскладывать сумки. Самый младший из них присоединился.

— Лив, — позвала Глаф, и тот повернулся к девушке, — знаешь, почему нас поймали? — она вынула из сумки запечатанный в коробке торт. — Продавец посчитал, что это значительная пропажа и доложил на нас, — Лив хотел что-то вставить, но девушка вытянула указательный палец, как бы говоря: «дослушай». — Мы вышли с завода целыми и невредимыми, — пояснила она, придвинув лакомство к другу, — но мы с Харом решили, что хорошо бы порадовать тебя на восемнадцатилетие, так что спиздили торт из пекарни, а продавец обратил внимание на пропажу, — Глаф невинно пожала плечами, всем своим видом изображая, что всё произошедшее — чистая случайность.

— Я бы обошёлся и без торта, — нахмурился Лив, однако пальцами уже начал пытаться открыть коробку.

— А без этого обошëлся бы? — ухмыльнулась Глаф.

В еë руке была стеклянная лампочка с вольфрамовой проволокой внутри.

Лив в изумлении раскрыл рот.

— Видимо, уничтожены не все, — с улыбкой добавил Харт и высыпал из рюкзака ещё уйму искусственных светил.

Тысячи будущих солнц лежали на столе, а Лив в ступоре и не веря своим глазам перебирал их.

— С днём рождения, братец, — хлопнул его по плечу Хар.

Глаф подняла торт над головами всех:

— Хэппи бëздей или что-то там!