Извинения? Зачем они нужны?

Чонгук считает извинения самым бесполезным занятием, потому что от слова «прости» ничего не изменится. Словами нельзя забрать боль, которую причинил человеку. Словами не склеишь разбитое сердце, не сотрешь память. Глухое разочарование от того, что время вспять в принципе вернуть невозможно, ядовитым осадком баламутит душу Чонгука.

День ото дня все свободное время он вымаливает это прощение. Переполненными бесконечной любовью взглядами; короткими, безумно нежными прикосновениями; тихими, успокаивающими фразами; заботой. Он практически не отходит от Лисы, молча проглатывая ее короткие, отстраненные взгляды, крупную дрожь от его желания быть рядом, обнять. Чонгук делает все, чтобы вернуть ее к жизни, а сам медленно горит изнутри. Он боится, что не сможет. Но от этого не перестает пушистым ковром стелиться под ноги своей истинной. Только она обходит приятный босым ступням ворс стороной, словно страх вернуть себя в прежнюю жизнь болезненно кусает пятки.

Никаких особо опасных последствий для жизни Лисы, как и инфекций, передающихся половым путем, врачи не обнаружили. Несколько дней стационара в частной клинике, чтобы провести полное обследование, уколы, капельницы и перебинтованные запястья, на которых, как пообещал лечащий врач, шрамов не останется.

Зато шрамы останутся у кое-кого другого. И не только они.

Чону понадобилось два дня, чтобы найти тех ублюдочных тварей, посмевших тронуть его истинную. Имея громкое имя, нужные связи и неограниченные средства, несложно получить желаемое. Этот раз не стал для него исключением: троих отморозков не отправили на тот свет, но сделали так, что жизнь каждого из них до самой смерти будет казаться сущим адом. Чонгук отлучился на пару часов, глубокой ночью оставив Лису под присмотром медсестры, и только презрительно сплюнул на кучку еле дышащего дерьма, самолично наблюдая за процессом восстановления справедливости. Местью он называл другое, и цепная реакция уже была запущена. Сам результат требовал чуть больше времени.

Чонгук не прощает ошибок — настоящий виновник будет наказан с жестокой изобретательностью.

В последний день стационара врач консультирует Чонгука по поводу приема некоторых препаратов, начатых пациенткой курс которых нужно довести до конца, и советует отличного психолога.

— Я не собираюсь резать вены или прыгать с крыш, — Лиса отрицательно мотает головой, когда он предлагает ей обратиться к специалисту. — Просто оставь меня в покое.Из всевозможных желаний только этого Чонгук выполнять не собирается. В принципе, Лиса ничему больше и не противится: после выписки она возвращается в квартиру, в которой почти сразу замечает изменения.

Боязливо, затаив дыхание, она скользит вороватым, неверящим взглядом по ряду висящих отдельно в большой гардеробной костюмов, принадлежащих Чону. Рубашки, часы, туфли, пальто — Лиса медленно оборачивается к стоящему за спиной парню. Ее глаза говорят красноречивее любых слов — не ожидала. Не верит. Удивлена.

— Позволишь мне остаться? — простодушно спрашивает он.

А ведь каких-то пару недель назад никакого разрешения не требовалось, и чувствовал Чонгук себя владельцем не только квадратных метров. Черт, каким же кретином он был!Лиса позволяет. Она едва заметно кивает и, опустив глаза, стараясь не прикасаться к стоявшему на пути Чонгуку, выскальзывает из гардеробной.

Волосы ей пришлось укоротить почти до мальчишеской длины — об этом позаботился не задающий лишних вопросов человек, виртуозно владеющий ножницами. Чон привез его на следующий день, как только Лиса попросила его об этом. Сразу после ухода мастера она заперлась в ванной и долго оттуда не выходила.

Прятать тихие всхлипы в шуме воды было бессмысленно — Чонгук слышит их, стоя под дверью, как сторожевой пес. И каждый задушенный всхлип как бушующее в нем море, ледяными волнами разбивающее последние ошметки вышколенных годами неприступных скал безразличия, эгоизма и превосходства.

Острыми когтями раздирая землю под собой, зверь внутри Чонгук яростно рычит от своей беспомощности. А потом тихо скулит, нестерпимо желая снести эту чертову дверь и уткнуться носом в руки Лисы. Вылизать ладони, запястья, а если позволит — каждый миллиметр бледно-молочной кожи. Только в этот раз не для того, чтобы в очередной раз присвоить, а показать — ничего не изменилось.

Все так же твой.Бесконечно и навсегда.Прости...

Чонгук не напирает, но и не позволяет усомниться в твердом намерении быть рядом. Он терпеливо довольствуется тем, что ему позволено разделять одну на двоих кухню, зубную пасту, кровать, тишину и... медленно притупляющуюся, но все еще выворачивающую внутренности боль. Тоже одну на двоих.

Лиса не прогоняет Чонгука. С каждым прожитым днем в созданном для нее уютном мирке она все отзывчивей принимает его заботу, не оставляя больше нетронутых тарелок с едой, которую он исправно привозит из всевозможных дорогих ресторанов; не отворачивает лицо, когда он бережно касается щеки костяшками пальцев. Она непрерывно подпитывается его незыблемой верой, тесно переплетенной со слепой упертостью — ведь Чонгук не из тех, кто проигрывает. Особенно самому себе.

Лиса впервые улыбается, когда застает Чонгука уснувшего в неудобной позе на мягком диване. Расслабленное тело парня немного накренилось в сторону и ноутбук чудом остался на коленях. Но вот кот, в упор не видящий в Чоне хозяина... он занял самое неожиданное место — клубком скрутился на широкой груди, тоже, видимо, решив передохнуть.

Тихой поступью подойдя к дивану, Лиса собирается убрать ноутбук с колен Чонгука, но тот аккуратно смыкает пальцы на тонком запястье. Задержать ее возле себя хоть на пару секунд ему не просто банально хочется — это нестерпимая потребность потрогать. И не важно, в каком месте, каким образом. Просто погладить щеке, заправить за ухо выпавшую у виска прядь волос, провести кончиками пальцев от локтя до запястья и обратно, уткнуться лицом в изгиб шеи, чтобы медленно втянуть запах.

Но, почувствовав напряженность Лисы, Чонгук сразу же размыкает пальцы.

— Этот мелкий засранец нарывается, — он говорит хриплым после сна голосом и переводит свой взгляд на мохнатого наглеца. — Эй, ты страх потерял?

Правда кот на эти беспочвенные поползновения в свою сторону только протестующе выпускает когти, загребуще сминая ткань чоновой футболки. Лиса снова улыбается, а у Чонгука от этой улыбки будто в один миг затягиваются столетние раны.

— Иди сюда, — она все же присаживается на край дивана и забирает недовольного котенка. В надежде остаться на теплом месте он все так же отчаянно цепляется за мирно наблюдающим за этой потасовкой Чоном. — Ну же, не спорь со мной, Лупи.

А ночью Лиса не ложится на противоположный от Чонгука край, демонстрируя закутанную в одеяло спину. Она пытается подобраться чуть ближе к его части кровати. Находит его ладонь и неуверенно, пугливо сжимает ее холодными пальцами. Ждет чего-то. Мелко дрожит, сбито дышит, и он понимает — боится, готовая в любую секунду сбежать. Но Чонгук не позволяет этому случиться — переплетает их пальцы и в приятной полутьме смотрит на Лису.

— Я поцелую тебя, — голос его едва не срывается от волнения — главное, не испортить момент, не напугать еще больше, не оттолкнуть. Чонгук сглатывает внезапно скопившуюся во рту слюну и чуть приподнимается, непривыкший к подобным вопросам. — Можно?

Несколько мучительно долгих секунд Лиса кажется ему привидевшимся в бреду маревом — она молчит, практически не дышит и не моргает. Только ее будоражащий, яркий, усилившийся от переизбытка эмоций аромат доказывает Чонгуку обратное. И он уперто ждет, твердо усмиряя внутренние порывы нетерпеливого зверя, пока его истинная не шепчет тихое:— Да.