На месте, где через минуту должен появиться автобус, плавно останавливается серебристое ламбо и ее водитель приспускает боковое стекло, глядя на Лису через стекла солнцезащитных очков. Ему даже говорить ничего не приходится — она знает, что читается в спрятанном ото всех взгляде, поэтому послушной девочкой садится в машину.

— Какого черта? — недовольно рычит Чонгук, следя за дорогой, а Лиса виновато поджимает губы. — Я сказал — ехать на такси, так какого, блять, черта, ты опять меня злишь?

Она знает, что глаза его отражают гнев напополам с волнением. И в своей совокупности это необычная картина: будто вместо холодных пуль в барабан пистолета вложили зефирные конфеты.

— Остановка почти у дома, Чонгук, и... — начинает оправдываться девушка тихо, но вовремя решает остановиться, замечая вздымающуюся от негодования грудь Чона. — Прости, не злись, пожалуйста.

И этого хватает, чтобы пальцы перестали с силой сжимать руль, плечи расслабились, а очки, скрывающие истинное настроение Чонгука, полетели на заднее сидение.

Он не верил, что излучающий ярость и неприязнь Намджун, вероятно, знающий куда больше, чем следует, рискнет пойти против него из слепого желания мести за сестричку, но холодный расчет взял верх. Чонгук никогда не полагался на удачу, поэтому пару последних недель был предельно осторожен — все же перестраховаться лишним не считал. Его внутренний волк будто сошел с ума от тревожных предчувствий, отчего и сам Чонгук превратился в беспокойного параноика, впервые на своей памяти думая не за себя.

— Ты зайдешь? — Лиса позволяет себе прикоснуться к его гладкой щеке только на парковке у дома. Ее голос пропитан нежностью, любовью и неприкрытой тоской, которую подделать невозможно.

Чонгук не сомневается в правдивости, как и его черствое сердце, от одних лишь слов ускоряющее ритм. Черт, как одной фразой можно заставить его внутреннего зверя смирено и преданно вилять хвостом, соглашаясь исполнить все и даже больше?!

Вместо ответа Чонгук перехватывает ее руку и переплетает пальцы, даже не задумываясь о том, что такой жест громче всех признаний.

Самообладание и невозмутимость с грохотом падают на пол вместе с верхней одеждой, стоит захлопнуться входной двери их квартиры. Слова между ними лишние, каждому достаточно взглянуть друг другу в глаза, чтобы понять, насколько сильно скучали. Чего уж говорить об усилившихся ароматах, опьяняюще пробирающихся не только в легкие, но и в самые укромные уголки сознания.

Чонгук крепко держит Лису, будто не верит, что убегать от него она не собирается. Как изголодавшийся хищник, он оценивающе принюхивается к тонкой шее, шумно дыша носом, и несдержанно, жадно и размашисто ведет языком по нежной коже. И Лисе неимоверно хорошо от такой вызывающе-грубой ласки и она обмякает в сильных руках, самозабвенно отдаваясь воле Чонгука. Трепет желанного тела и вседозволенность заводят его до ярких вспышек под веками, до зуда в пальцах, которыми он несдержанно срывает лишнюю одежду, собственнически исследуя плавные изгибы идеального тела.

И целует. Мучительно, мокро, глубоко, так, будто хочет всю душу выпить. Он оставляет россыпь мокрых, грозящих превратиться в бордовые отметины поцелуев, украшая призывно выступающие ключицы и линию челюсти, пока ведет Лису к спальне. И она, закрыв от сладкого наваждения глаза, доверчиво пятится назад и негромко охает, когда спиной падает на прохладное покрывало.

Чонгук любит жестко, и она знает об этом. А еще видит этот бушующий в его глазах вихрь, который и пугает, и заставляет тугой узел внизу живота стягиваться сильнее. Щеки обдает жаром только от вида распаленного, жаждущего близости Чонгука, а под кожей разливается приятное ликование от того, что он никого другого не касался...

Он раскатывает резинку по члену, придавливает хрупкое тело своим весом, и от влажности, тесноты и жара внутри Лисы ему хочется зверем рычать, размашисто и до упора заполняя ее собой. Своими оголенными, уязвимыми чувствами, безрассудно и отчаянно откровенными, заставляющими слепо падать на самое глубокое и грязное дно. Туда, откуда подняться уже невозможно. Никому из них.

Лиса протяжно стонет от того, что Чонгук никогда не лишает себя возможности оставить временную метку. И еще ни разу она не противилась следам принадлежности на своей коже. Особенно в моменты, когда все ее тело в его власти. Лиса до дрожащей наивности, добровольно подставляет себя, в безмолвных мазках по телу видя тот самый ответ на не заданный ею вопрос. Чонгуку и незачем отвечать — молчаливо и скрытно, но с преданным упоением он с каждым разом все ярче выворачивает себя наизнанку.И этого для нее вполне достаточно, чтобы не обращать внимание на безжалостных демонов, точащих ее каждую минуту, в которой своим существованием в жизни любимого она причиняет боль той, кому он будет принадлежать, кому будет улыбаться в присутствии родных, близких — всего мира.

Только вот Чонгука это больше не устраивает. Прижимая измотанное и разморенное тело своей истинной к себе, он твердо и окончательно решает, что пора избавляться от навязанных ему обязательств. Потому что чувствовать копящуюся боль внутри его бесценной девочки он категорически отказывается.

И через пару дней, собираясь после собрания акционеров подойти к отцу с предложением, которое должно обеспечить ему возможность отказать от брака по договоренности, Чонгук натыкается холодным взглядом на чужой — уничтожающий и неожиданно насмешливый, принадлежащий Ким Намджуну.Как и в прошлый раз, в палате Чоа, он не собирается проигрывать эту схватку, только пришедшее на его телефон сообщение рушит планы. Настолько, что Чонгук забывает обо всем на свете и с обезумевшим выражением лица срывается с места, так и не сказав отцу то, что собирался.