О том, что невеста попала в больницу прямо со своей вечеринки, Чонгук узнает ближе к обеду, когда садится в машину и проверяет телефон.

Девять пропущенных от Чоа, два — от ее старшего брата, и сообщение от него же, с адресом приватной клиники.

Чонгук опрометчиво забыл допустить мысль о том, что оставлять девушку в расстроенных чувствах — не лучший поступок будущего мужа. И промелькнувшее на его лице удивление вкупе с тенью сожаления, когда он видит Чоа, нельзя назвать подделкой.

— Ты приехал, — тихо шелестит губами девушка, даже не успев обернуться в сторону двери. Ей это ни к чему: Чонгука она узнает по запаху. К сожалению, новую примесь в его чистоте тоже успела запомнить. И даже смириться с ее постоянностью.

— Что произошло? — Чонгук замечает в кресле напротив больничной кровати Намджуна, но вопрос свой адресует не брату невесты, а ей самой — уже успевшей повернуться к нему лицом.

Весьма грустным и опухшим, скорее всего от выплаканных накануне слез, лицом.

— Это случайность, ничего страшного, заживет, — Чоа пытается улыбаться, но даже вытренированная годами радость получается искаженной, неестественной.

— Четыре шва, — низким, стальным тоном цедит ее брат, поднимаясь, наконец, с кресла.— Задеты связки на запястье, — он делает многозначительную паузу, уничижительным взглядом стрельнув в Чонгука. — Да, сущий пустяк.

Неопределенное чувство заставило Чонгука сжать челюсти, присмирив в себе желание осадить непозволительно дерзкий тон старшего Кима колкой фразой. Не время и не место.

— Что говорят врачи? — не сводя глаз с перебинтованных рук, Чонгук говорит так, словно за ним последнее слово. Всегда.

— Швы снимут через две недели, — Чоа смотрит на лицо парня, пытаясь выискать там честность, но то ли он прекрасно ее скрывает, то ли никакой честности там нет — Чонгук не волнуется, просто говорит, что должен. Но даже на дежурные фразы сердце не может сдержать учащенного ритма — радуется, глупое. — Спасибо за поддержку, Чонгук.

— Поддержку в чем? Что он оставил тебя одну и теперь ты здесь вот с этим? — Ким не выдерживает и говорит то, о чем Чоа просила молчать.

— Намджун, прошу, не надо, я сама виновата, — она резко оборачивается в его сторону и сразу же шикает от пронзительной боли в руке. Девушка смотрит на своего брата умоляюще, давая понять, что вся та боль и ошметки разбитого сердца, убранные вчера официантами вместе с испачканными кровью осколками от бутылки дорогой выпивки, не должны звенеть горькой правдой в ушах его жениха. Это ничего не изменит, только сделает Чоа в глазах Чонгука еще более жалкой и глупой тряпкой. Не этого она добивалась, швыряя недопитую бутылку шампанского в зеркало номера, в котором после ухода Чонгука остался приторно забившийся в ноздрях аромат унижения и безразличия.

Повисшее в воздухе напряжение, искрами раздражения и всепоглощающего гнева грозящее выжечь все дотла, отодвигает на второй план вошедшая в палату медсестра.

— Мисс Ким, как ваше самочувствие?

Чонгук не говорит ни слова, тесно сомкнув губы и наблюдая за тем, как аккуратно проверяют бинты на руках Чоа.

Не сложно было догадаться, что случившееся произошло косвенно по его вине. Но он не мог с уверенностью сказать, что чувство вины ярким пламенем сжирает его изнутри, нет. Совесть почти не шелохнулась, неслышно посапывая где-то в самом дальнем углу его сознания. Чонгук никогда не был примерным парнем, тем более — женихом, и Чоа не могла не знать, на что обрекает себя, соглашаясь на этот брак.

Но ее, кажется, все-таки жаль.

— Врач рекомендовал вам прогулки на свежем воздухе, — приветливым голосом сообщает медсестра, оборачиваясь к Намджуну. Совсем неудивительно, что не к Чону — Ким старший находился рядом с пациенткой с ночи и был заявлен опекуном.

— Пройдешься со мной? — с неумолимой надеждой во взгляде Чоа обращается к Чонгуку. 

И когда удостаивается утвердительного кивка, дарит ему яркую улыбку — в этот раз правдивую, потому что счастлива находиться рядом с ним. Получать крохи внимания, пряча ревность и чувство задетого, да что там — раздавленного собственного достоинства глубоко внутри. Чоа не откажется от Чонгука просто так, даже если придется делить его с той, о ком теперь все его мысли. Всегда так не будет, думает она, вспоминая время, когда и с ней все было наоборот.

Чон умел очаровывать и вводить в заблуждение. Он приручал и не давал шанса к отступлению, внушая обманчивую и в корне нелепую мысль, что он мог принадлежать только ей. И лелея в себе эти мысли, Чоа была счастлива. Самозабвенно надеялась, что вручив себя и свое сердце на слишком коротком и прочном поводке, получит такой же в ответ.

— Спасибо, что приехал, — Чоа не выдерживает молчаливой паузы, машинально потерев предплечье — больничная одежда не греет, но и назвать октябрьский воздух холодным язык не поворачивается.

Чонгук ничего не отвечает, не видя смысла в пустых фразах. Но пиджак снимает.Чоа сначала смотрит на протянутую вещь, а потом на парня. Жест совершенно банальный: так поступил бы каждый, но Чонгук — не кто-нибудь, а еще он не станет повторять дважды. И эта пауза заставляет его подойти ближе к девушке и быстрым движением накинуть на ее опущенные плечи этот чертов пиджак.

— Спасибо.

Нагретая крепким телом плотная ткань приятно окутывает, и Чоа хочется зажмуриться от того, как пугающе волнительно ощущать принадлежащее Чонгуку тепло хотя бы так. И забыть бы обо всем, скомкать непригодную реальность, как вырванную из дневника страницу, а потом безжалостно выбросить в ближайший мусорный ящик, чтобы начать сегодняшний день с чистого листа.

Чоа на секунду кажется, что ее вчерашний, до ужаса импульсивный и пьяный поступок неожиданно превратился в хлипкий, но верный мостик к утраченному пониманию между ними. И она готова оправдать Чонгука, простить и верно напомнить ему, какой удобной, любящей и податливой она может быть.

Ей достаточно тех коротких фраз Чонгука, которыми он сдержанно отвечает на ее вопросы. Достаточно даже того, что он — рядом. Приехал, тратит свое время — Чоа впитывает в себя каждое слово, вздох, запах.

Но все волшебство происходящего в один момент сдувается, как проколотый острой иголкой воздушный шарик, когда Чонгук отвлекается на свой телефон.

— Мне пора, — говорит он без каких либо эмоций, пряча мобильный в карман. — Я провожу тебя в палату.

— Ты придешь еще, как освободишься? — не будучи никогда прежде такой жадной и требовательной, Чоа плюет на все правила этикета и буквально всем своим видом дает понять, что хочет, открыто умоляет, чтобы он пришел.

— Постараюсь, — уклончиво отвечает Чонгук.

В палате он снова натыкается на многозначительный, укоряющий и совсем не добрый взгляд брата своей невесты. Но гордо вскидывает подбородок, не давая малейшей возможности усомниться в своей значимости. Чон не позволит упрекать его в чем бы то ни было. И ожидаемо побеждает, коротко ухмыляясь, когда Ким первый отводит глаза, заботливо спрашивая Чоа о самочувствии.

— Оппа, Чонгуку пора, ты тоже поезжай домой, отдохни, — она все еще кутается в чужую вещь, улыбаясь брату. — Я обещаю поспать.

Намджун наблюдает за переменами в настроении сестры и хочет верить, что все это счастье на ее лице не поддельное. Потому что вчера он осознал, насколько хорошо его крошка Чоа уметь быть удобной для всех, но только не для самой себя. Как умеет скрывать эмоции и копить в себе тонну гниющих, причиняющих неумолимую боль чувств.Когда он нашел ее вчера в клубной вип комнате — его охватил ужас. Зареванная, дрожащая, она сидела на полу и держала в окровавленных пальцах отбитое от бутылки горлышко. Намджун бросился к ней, отобрав кусок стекла и посмотрев в лицо — пьяная, она даже не сразу признала в нем брата. Подумала сначала, что вернулся тот, кого она хотела видеть. И начала плакать, умоляя не бросать ее, не уходить к другой. Чоа говорила, что отрастит волосы, если Чонгуку больше не нравится ее короткая стрижка. Перестанет пользоваться косметикой, подберет похожие на ее запах духи... Намджуну хотелось сорваться с места и найти этого зарвавшегося ублюдка Чона, чтобы выбить из него всю дурь и вырвать его поганую душу, но пришлось остудить себя, оставив все это на потом. Он быстро отыскал чистые полотенца и хладнокровно перематывал тонкие, исцарапанные до кровоточащих ран запястья всхлипывающей сестры. А потом подрагивающими пальцами убирал растрепанные по заплаканному лицу волосы, и прежде, чем незаметно увести Чоа из клуба, шептать, что он все уладит.

— Я побуду еще недолго, Чоа, дождусь врача, — смягчившись от того, что девушка ему улыбнулась, Намджун подошел к окну.

— Отдыхай, — Чонгук постарался придать голосу теплоты, и, судя по блеснувшей в глазах Чоа надежды, ему это удалось.

— Погоди, твой пиджак, — спохватившись, она аккуратно стянула с себя одолженную вещь и подошла к Чону. — Спасибо, милый.

Он дернул уголками губ, но даже намека на улыбку не получилось.

Бросив сухое прощание, он коротко прикоснулся губами к прохладной щеке Чоа, сжал в пальцах окутанный чужим запахом пиджак и незамедлительно вышел.

Все же осознавать, к чему привела его затянувшаяся игра во вседозволенность, неприятно настолько, что хочется прекратить все здесь и сейчас. Только вот прекратить надо было то, за что Чонгук готов бороться.

Отойдя от палаты на несколько шагов, он пишет смс, надеясь, что его ответа все еще ждут.Чонгук будет возле чертовой ветклиники через двадцать минут, потому что обещал Лисе. Потому что несмотря ни на что — не готов прекратить это. Не готов прожить остаток жизни с глубокой дырой в груди, ведь сердце его теперь стучит только ради нее.

Еще с ночи удача Чонгука не на его стороне. Возможно, именно поэтому он не учитывает, на какую сторону выходят окна палаты, в которой находится его невеста вместе с братом. Он даже не думает о том, что кто-то может видеть, как он выбрасывает сшитый на заказ пиджак в урну только потому, что времени переодеться у него не хватает, а Лисе знать обо всем случившемся точно не стоит.

Чонгук раздраженно захлопывает дверцу своей машины, даже не догадываясь, что Чоа, как и Намджун, наблюдают за его действиями.

И когда сил сдерживаться больше нет, девушка отворачивается от окна и прижимается лбом к плечу брата.

— Не плачь, малышка, — шипит Ким сквозь стиснутые от ярости челюсти и прижимает теплую ладонь к подрагивающей спине сестры. — Обещаю, этот брезгливый ублюдок получит по заслугам сполна.