В день, когда Чонгук понял, кто для него Лиса, он лишь надменно усмехнулся изобретательной издевке природы, потому что запах его истинной казался самым обычным и незаурядным, в то время как запах Чонгука был таким же сложным, многогранным и пьянящим, как и он сам.

Лиса на сцене выглядела так, будто ей перед самим выходом шепнули, что Санта определенно существует. Хрупкая, домашняя девочка, она растерянно хлопала большими глазами, и не могла совладать с собой, ошеломленным взглядом выискивая кого-то. Чонгук знал, кого. И не играл в прятки: он смотрел на нее упрямым, вызывающим взглядом, не оставляющим ни малейшего шанса усомниться в том, что именно он — тот, кто ей нужен.

Сам же к ней и подошел позже.

— Чонгук, — представился Чон и протянул руку. И он бы соврал, если бы сказал, что ничего не почувствовал, когда она неуверенно вложила свои аккуратные пальцы в его широкую ладонь, которую он в странном порыве несильно сжал.

— Лиса, — она неловко отдернула руку, освобождая ее из плена.

Чонгук почти разочарованно сжал пальцы — кожу от касания с истинной на удивление приятно покалывало.

— Вижу, ты тоже все поняла. Давай поужинаем сегодня.

Лиса зарделась милым румянцем и кивнула. И это была худшая ошибка в ее жизни.

Не влюбиться в Чонгука было нереально. Хотя любовь и все ее последствия не входили в жизненные планы Лисы ближайшие пару лет. Она не имела права разрушить возложенные на нее большие ожидания родителей, ни пошатнуть доверие и ожидания представителей фонда, платившего ей стипендию. Непозволительную роскошь под названием «любовь» она даже не рассматривала как то, о чем стоило бы задуматься.

Но когда чувства были подвластны разуму?

Все закружилось резко и сказочно, как долгожданные снежинки в морозном воздухе декабря. Арендованные лишь для двоих залы кинотеатров, рестораны с лучшими видами и дорогими закусками. Красивые слова, роскошные цветы, романтические звезды. Лиса опомниться не успела, как уже сидела у Чонгука на коленях и неумело, но самозабвенно целовала его выразительно-соблазнительные губы.

Чонгук был наваждением, внезапной лавиной, из ниоткуда сорвавшейся на голову Лисы, и только когда уже было поздно хвататься за спасительную соломинку здравого рассудка, чтобы выбраться из трясины, в которую он ее поманил, открылся его безжалостный план.

План, где у Чонгука высокий статус в обществе, высокомерные друзья, выбранная влиятельными родителями невеста, а Лиса — послушная игрушка, вдоволь наигравшись которой, не жаль сломать.

— Кто я для тебя? — спросила она хриплым голосом, когда Чонгук посмотрел в ее заплаканные глаза.

— Пока не решил.

— Ты прикрывался истинностью, Чонгук, зачем? У тебя даже невеста есть, для чего тебе я?

Воздух в квартире пропитался резким, ярким ароматом зеленых яблок — так было всегда, когда Лиса испытывала сильные эмоции. Но впервые он горчил на языке, и Чонгук буквально силой сдерживал себя от рвущего внутренности желания обнять ее.

— Ты в детстве сказок перечитала. Истинность — это влечение и похоть, а не любовь. Мне просто хотелось трахнуть тебя.

Жестоко. Больно.

Он ничего не отрицал, как и не объяснял. А главное — не врал.

Он привязал ее к себя прочными канатами чувств. О, Чонгук прекрасно знал, что чувства Лисы были искренними. И чистыми, как слезы, катившиеся по ее щекам еще очень много раз с того вечера. Она любила его, а он… он привык брать от жизни все.

В тот момент хрустальный мир Лисы покрылся мерзкой паутиной трещин, но не рухнул, потому что Чонгук решил, что еще не наигрался.

— Куда собралась? — рявкнул Чон, когда она с чемоданом направилась к двери. На мгновение он был готов бросить к ее ногам весь мир, чтобы остановить, но вовремя одернул себя, бросив колкое:
— Отрабатывай стипендию, сука.

И дрожащие пальцы Лисы, сжавшие ручку входной двери, медленно сползли с холодного металла. Она осталась, впитывая в себя ядовитые фразы Чонгука, которыми он все чаще давал ей понять, что ненавидит. Не ее — себя. За те ненужные чувства, что ни выдрать из себя не может, ни контролировать, ни назвать любовью.

Но реальность такова, что Чонгук шлет все логические доводы к черту и, выжимая на спидометре своей ламбо почти двести, несется полупустыми улицами предрассветного города в хорошо знакомый спальный район. Чон невероятно зол и распален тем, что ведет себя как последний кретин. Идиот, не совладавший с неистовым, разрывающим черствое сердце, крошащим каждую косточку тренированного тела чувством, заставляющим делать очередную глупость — верным, послушным псом стоять под дверью квартиры, четырехзначный код к которой он знает наизусть.