Скажи, ты умеешь жалеть?
Ах, да - ухмылка-ответ.
А душа твоя может болеть?
Ах, да - у тебя её нет...

Отто Дикс - Отражение.

С самого детства я слышала голоса. Вернее, только один голос. Резкий, странный, похожий на скрежет ногтей по металлу, он отдавался жгучей болью в ушах и кровопотеками из них же, разрывал барабанные перепонки и истерическим хохотом проникал в разум, поедая его медленно, кусочками. Яркий калейдоскоп сна, сменяющийся чёрно-белым полотном, что окутывало каждую клеточку толстой паутиной, был его предвестником.

— Разве тебе не весе-е-ело?! — смеясь, он хрипел, как умирающий старик, и трава под ногами оборачивалась стеклом, вгрызающимся в голые ступни.

В каждом сне я слышала звук ломающихся костей. В каждом сне я уходила под воду, захлебываясь серой водой, разъедающей горло. В каждом сне я разбивалась на безвольные частички себя. В каждом сне я умирала.

«Девочка так замкнулась в себе», слышала я разговоры родителей. Они беспокоились, не понимая, что со мной происходит. Говорить им? Глупо и бесполезно. Они хотели помочь, это было видно по их глазам, но, расскажи я правду, постоянные хождения к мозгоправам лишь забили бы ещё один гвоздик в крышку моего гроба.

Я боялась заснуть.

Я боялась никогда не проснуться.

Пока однажды... он просто исчез. Уши больше не завядали в смертельной агонии, а под веками мелькали только чернильные разводы. Блаженная пустота, долгожданное спокойствие и умиротворение. Я благодарила небеса за такой подарок и засыпала с молитвой на губах. Радовалась жизни, улыбалась, общалась с родителями, как никогда прежде, и дурачилась со старшим братом. Я почти была готова поверить, что такое продлиться вечно, и тот кошмар забудется навсегда.

Я ошиблась.

Боль пришла ровно через неделю. Пронзила насквозь и свалила с ног. Тело — грубые ссадины и мелкие порезы. Тело — пучок оголенных нервов и радужная палитра ожогов. Но только тогда стали заметны оттенки алого на периферии зрения. Голос ожил. Предстал в истинном — истинном ли? — обличии. Кровавый плащ развевался на иллюзорном ветру, широкий капюшон закрывал всё лицо, однако я чувствовала — он ухмылялся, ехидно, ядовито, дьявольски. Да, верно. Он - языческий бог. Он - безжалостный демон. Он - истеричная дрожь вдоль позвоночника. Он - обжигающие краснотой ломкие, колючие пальцы, которые гладят мои волосы, перебирая прядки,

— Хочешь, тебе ска-азк-у-у? Жила-была девочка, а потом - раз! — и умерла!

и вскрывают горло стальными когтями.

— Дава-ай поиграе-е-ем? - обнимал он меня за плечи и ломал позвоночник.

Сколько это продолжается? Неважно. Время ломалось под сапогами, задыхалось и угасало в ладонях. Здесь, в стране кошмаров, оно — игрушка в его руках.

...стёртые в порошок кости, запах горелой плоти, кожа, опадающая ошмётками, взгляд пустых глаз, уставленных в потолок...

Привыкни или выпрыгни из окна.

Выбирать не приходилось.