Было знойное утро. Солнце ярко светило, а холодный ветерок дул сзади, как бы подгоняя слишком неторопливых людей. Но подгонять не нужно было. Паром прибудет лишь через полчаса. На самом деле Виолетта и не надеялась, что они приедут так рано, учитывая то, откуда они ехали. А ехали они из деревни, которая находится не только на окраине, но и в лесу. А сам порт находится на другом конце города. В общем, не очень хорошее расположение. А они приехали даже раньше. Не ожидала такого Вета. Не ожидала.

Она присела на лавочку, украшенную чёрными узорами в виде листьев. Виолетта по привычке облокотилась о деревянную спинку и даже для более расслабленного чувства расстянула руки на всю лавку. Сзади лавки были красивые чёрные перила, а за ними находилось открытое море. Лёгкий морской бриз всё-таки чувствовался в воздухе. А само море было, на удивление, спокойным: тёмным, мрачным и глубоким, но до невозможности спокойным. На нём лишь были волны лишь чуть больше ряби.

Вета расслабилась под такой приятной атмосферой, но тут же нахмурилась — с «отпуска» пришли ужасные мысли. Конечно, всё сейчас происходящие было до невозможности уютным и приятным, но горькое понимание, почему она здесь, вдруг настигло её. Виолетта приехала сюда, чтобы доплыть до острова и узнать о неестественном цвете глаз. Так она ещё и деда прихватила! Глупая затея, на самом деле - теперь Вета это понимала. Но поздно возвращаться. Поздно, она уже купила билеты. Поздно, она уже приехала.

Но хуже было то, что Виолетта теперь чувствовала себя невероятно виноватой. Если рак поразмыслить, то, формально, она заставила дедушку поехать. Причём из-за своего эгоизма. Вета чувствовала себя весь год одинокой, поэтому, чтобы не было одиноко и тоскливо, она прихватила деда. Эгоизм, одним словом.

Виолетта повернула голову и подняла её вверх. Дед наклонился вперёд, выставив и скрестив руки на перилах, смотря на море. Он смотрел, прищурившись, и как-то вдумчиво. Видимо, не только Вета тут погрузилась в глубокие раздумья. Но противные мысли уже ушли прочь, как по команде, и сменились мучительной скукой. Виолетта ненавидела скучать. Поэтому вечно, когда ей было скучно, она всегда пыталась прогнать скуку куда подальше различными способами: от игры на телефоне до домашних дел по дому.

И сейчас Вета тоже не могла её долго терпеть, поэтому обратилась к дедушке с просьбой:

— Деда, а расскажи мне что-нибудь.

Дед даже не отреагировал. Он лишь слегка опустил голову и подставил под неё кулак крепкой и старой руки. И теперь дед задумчиво глядел не вдаль, а на тёмно-синюю воду, словно пытаясь разглядеть там обитателей моря.

Тогда Виолетта приподнялась с лавки и подошла к дедушке сзади, положив ладонь на плечо. И лишь тогда он дёрнулся и удивлённо глянул на неё невероятно тёмными кариеми глазами.

— Ась? — рассеянно откликнулся он.

— Расскажи мне что-нибудь, — повторила просьбу Вета скучающим голосом.

Дед усмехнулся и по привычке своей хитро улыбнулся и прищурил глаза:

— Скучно, что ли?

— Ага.

— Предлагаешь мне станцевать лезгинку?

— Предлагаю тебе что-нибудь рассказать. Мне действительно скучно.

Виолетта вновь присела на лавку, рукой подпёрла подбородок и слабенько улыбнулась, приподняв кончики губ — приготовилась внимательно слушать.

Дед усмехнулся, вновь перевёл взгляд на море и спросил с задумчивой улыбкой:

— И о чём же... О чём же, ты хочешь, чтобы я рассказал?

— Удиви меня.

Дед призадумался и вдруг неторопливо начал рассказ, идеально подходящий под эту атмосферу. Про море, шторм, корабли...

— Вот представь себе море... Вот прямо как это, — он указал на воду, и Вета слегка приподнялась с лавки и наклонилась к воде. — спокойное, тёмно-синее, красивое... И вот плывёт по нему корабль...корабль... Э-э-э... Ростом... Ростом с жирафа, наверное... — и тут в дело вошли руки — дед начал жестикулировать. — Такой чёрный, гордый... Корабль был торговым. Перевозили мы... Перевозили-то... Э-э-э... А знаешь неважно! В общем плывём мы... Плывём... И тут бац! — дед вдруг повысил голос на последней фразе и быстро и заговорчески продолжил. — Солнце сменяется тёмными тучами, ну, теми что грозовые. И раздаётся гром. Такой, знаешь... Громкий, долгий... А небо начинает сверкать молниями... И вот вдруг море тоже становится совсем не спокойным! Шатает наш корабль туда-сюда... Туда-сюда... И вдруг молния ударяет прямо по палубе! Аж пол пробило! Представляешь? Ну все запаниковали сразу. А я нет! Я сразу же...

Виолетта прервала столь эпичный рассказ вопросом, произнесённым неверующим в эти события голосом:

— А ты уверен?

— Уверен в чём?

— В том что ты не струсил, — пояснила она.

Вета, конечно, не спорила, что её дедушка такой человек, который практически ничего не боится, но в такой расклад событий ей всё-таки не верилось. Дед много чего ей рассказывал о своей молодости на кораблях. Чего только не было: от смешных ситуаций до трагических событий. Но всегда, всегда дедушка рассказывал, что, мол, он всегда спасает любое положение. В конце концов, Виолетта это уловила и перестала просто-напросто верить в ту часть, где он спасал любое положение.

Дед гордо напыжался, как оскорблённое достоинство кота:

— Да как ты смеешь сомневаться! Я тебе когда-нибудь врал?

— Было дело... — призналась Вета.

Вот теперь скучно не будет, она уверена на все сто процентов и больше. Все события повторяются. Всё точно так же как в машине. Потому что стоит им только начать разговаривать, как это превращается в огромный разговор или спор. Обычно они это не контролируют. Всё выходит само собой. Но были случаи, как сейчас, когда они делали такие разговоры нарочно. Потому что от этого обоим становилось приятно и тепло на душе. Обстановка становилась до невозможности семейной.

И тут в голову Виолетты вторглась одна интересная идея. Эта идея состояла из одной-единственной мысли. И эта мысль настолько мимолётно пролетела, что Вета еле-еле смогла ухватится за её невидимую нить и озвучить её, прервав спор:

— А расскажи о родителях.

— Что ж тебя так приспичило? — насмешливо спросил дед.

— Не знаю. Захотелось.

И начал дед ещё один рассказ. И продолжался он до прибытия корабля, закончившийся грустным выдохом деда и горькими словами:

— Эх, царство им небесное!