— Лови, лови! — крикнул дед внучке из сарая, и не глядя куда, кинул лопату в произвольном направлении, надеясь, что её поймают.

Виолетта быстро отошла в сторону, по-тихонько, примерно измеряя траекторию полёта лопаты. Садовый инструмент пролетел дальше Веты, поэтому она быстро отступила назад, вытянула ногу назад и, опираясь на неё, наклонилась спиной к земле. Виолетта вытянула руку назад, и поймав лопату, крепко зажала её в ладони. Выдохнув, она выпрямилась и бросила взгляд на деревянное сооружение, внутри которого копашился дед.

«Не умеешь ты бросать»,  — очень сильно хотела сказать Вета, но не стала.

Из сарая доносился пронзительный лязг метала и старческое неразборчивое ворчание. Виолетта от скуки и, зная, что дед оттуда быстро не вылезет, осмотрела этот садовый инструмент, предназначенный для копания и именующий себя «лопата». Это был старый, потрёпанный безжалостным временем инструмент. Железная часть лопаты была ржавой и грязной, а деревянная была слегка подгоревшей, с ожогами на светлом дереве. И одного этого взгляда на простую палку хватило для того, чтобы чувства Веты сменялись одним за другим. Сначала, увидев эти самые подгоревшие места, у неё было удивление, потом, сообразив что это, оно сменилось недоумением, а потом стало скептизмом.

— Ты, что, с помощью неё что-то жарил? — спросила Виолетта, продолжая разглядывать инструмент, с которым ей придётся работать сегодня.

Она поправила белую панамку, чуть не слетевшую с головы, во время «акробатических трюков». А эта шляпка сейчас была очень нужна. Сейчас, когда было лето, а солнце и его лучи беспощадно светили и грели, в обязательном порядке, хотя бы на макушке, должно быть что-то. А лето прямо так и чувствовалось. Солнце невероятно сильно грело кожу так, что и дураку понятно, что, постояв на улице часа два, обязательно появится, может быть и лёгкий, но загар. И повсюду была растительность. Зелёная и цветущая. От колышущейся от ветра травы до деревьев и кустов с ягодами. А как насчёт воздуха? Он такой чистый и освежающий. Особенно после дождя. И весь пропах цветами.

Дед наконец-то вылез из сарая, держа в руке такую же лопату.

— Что ты имеешь в виду? — спросил он, выгнув седоватую бровь и подойдя почти вплотную.

Вета повернула сей инструмент в горизонтальном положении и прокрутила его так, чтобы подгоревшая часть была хорошо видна деду. Она пальцами дотронулась до этого места и, кивнув вниз, в сторону лопаты, пояснила:

— Палка. Она вроде подгорела.

Он посмотрел заинтересованно, тряхнул головой, как бы убрав седые волосы, и махнул рукой, мол, ничего такого, и сказал скучающе:

— Это пятнышко, что ли? Ты не обращай внимание, внимание-то... Просто был пожар небольшой...

— Пожар?! — удивлённо вскрикнула Виолетта, перебив.

Казалось, именно сейчас весь её мир перевернулся. В голове начали появляться тысячи вопросов. И чем чаще она задавала себе их, тем сильнее колотилось её сердце. А живот предательски заныл. Некий страх и волнение охватили Вету. Волнение и страх за дедушку. И не имеет значения, что прямо сейчас он стоит перед ней живой и здоровый, потому что такие человеческие чувства, как страх и паника, не имеют никакой логики.

— Да, да... — задумчиво продолжил дед, но остановился и посмотрел в небо, подняв зрачки как можно выше, словно пытался что-то вспомнить. — в прошлом году... Когда...когда ты уехала от меня, бросила... — уже воодушевился он, подбирая синонимы.

Однако от таких заявлений вся паника и страх пропали разом. Они сменились резкой и необъяснимой злобой вместе с возмущением. Все мысли, вопросы и тому подобное пропали. Всё это сменилось неконтролируемой эйфорией чувств.

— Не бросала я тебя! Я просто выросла! Я бы и сама не уезжала! — вскричала Виолетта и вдруг остановилась, задумавшись.

На самом деле, как бы проста ни была эта ситуация со стороны, а всё-таки теперь это больное место. Ахиллесова пята по-другому. Можно легко ударить по этому месту, и душа у Веты, в этом случае, будет просто реветь от боли. И она уверена, что то же самое и у деда будет.

А ведь ситуация действительно проста. Проще некуда. Виолетта прожила вместе с дедушкой всю жизнь, а когда ей исполнилось семнадцать, дед сказал, что она взрослая и как бы намекнул, что пора, мягко говоря, съезжать. И у Веты тогда были смешанные чувства. С одной стороны, ей было действительно интересно пожить в другом месте и попытаться пожить взрослой жизнью, потому что они жили в старенькой деревушке, и о том, что происходило в мире, практически не знали. Но с другой стороны, было горько на душе. В груди. В сердце. Виолетта не хотела съезжать, потому что она любит этот огород с сараем. Потому что она любит этот дом. Потому что она любит эту деревушку. Потому что она любит дедушку. И каким бы любовь ни была прекрасным и приятным чувством, она причиняла боль. Моральную боль. Потому что ты привык. Ты привязался. И тебе сложно расстаться со всем этим. И даже если ты сумел расстаться, тебя будет также мучить другое чувство под названием «тоска». Даже если каждый день говоришь с человеком по телефону. Поэтому это больное место.

— И вообще этот мой отъезд был по твоей инициативе! — добавила Вета.

— Э-э! Не повышай голос, голос-то на деда! — строго, как родитель, который ругает ребёнка, ответил дед на «тираду» внучки, а потом вроде как успокоился. — Э... Что-то мы отвлеклись... Ну в общем... в общем-то я вещи гладил свои. Потом ты позвонила. А утюг, утюг-то выключить забыл!

— А сам ещё на меня говоришь! «Эх ты», как ты говоришь! — победно заявила Виолетта, но вдруг задумалась и спросила. — Подожди... А причём тут лопата?

— Так зима ж была! Ну я и взял лопату и начал снег загребать и закидывать в огонь! Видимо огонь немного попал на неё.

— Понятно... — задумчиво произнесла Вета, почесала затылок и спросила. — Ну что, идём на огород?

— Идём!