- Почему никто меня не разбудил?! Почему я спрашиваю?

Князь Бажен вышел из своих покоев на верхних уровнях крепости Боручи. Его звучный, грозный голос отдавался тяжелым эхом от стен. Поправляя шелковые штаны, и держа серые тканевые бинты на руке, он быстрым шагом направлялся вниз, к общему залу. За ним бежали молодые девки. В руках у них была чистая ткань для перевязки и бутылки со странной и вонючей мазью.

Князь периодически оборачивался, поднимал на них руку, словно на собак и кричал что-то невнятное, держась за больной бок. Тогда холопы останавливались и падали на колени, но спустя минуту поднимались и шли за хозяином.

- Сегодня священный день! Ночью прошло посвящение, сегодня прошла «дележка», а князь просидел в своей комнате! Где мои дружинники? Где дядюшка? Пошли вон! – отмахнулся он двух стражников, не посмевших не подчиниться слову князя.

На лестнице правая нога подвела Бажена; он оступился и ухватился жилистой рукой за мраморный поручень. Бинты на левой руке местами отпали, оголяя гнильжицу. Пот горячими каплями спадал с черных локонов, дыхание было тяжелым и глубоким. Зеленые глаза горели, несмотря на всю причиненную ему боль. Наложницы подбежали к нему, но вдруг остановились и испуганно попятились.

Все тело князя окружил плотный изумрудный туман. Несмотря на свою болезнь, Бажен унаследовал от своего отца божественные силы. Воротислав обучал его искусству магии, но болезнь уже очень давно нарушила все жизненные потоки внутри тела князя. И каждая попытка использовать эсу оборачивалась новой волной боли.

Так произошло и сейчас. Стоило малахитовой крови пойти по венам, как крик боли прошелся по каменным залам. Бажен упал, но тут же начал подниматься.

- Прочь! Челядь треклятая! Сам встану! Сам я сказал!

Князь отбросил руки солдат, поднялся, выпрямился. Боль была столь сильной, что глаза заслезились, кишки в животе перевернулись, глаза затуманились. Бажен сплюнул, и пошел дальше по лестнице, не показывая виду, заматывая больную руку, помогая себе здоровой рукой и зубами.

Полдень. Свет отлично освещал внутренние залы, отражался от белого с синими треугольниками пола. Было немного душно.

Какие-то бояре подбежали на шум, принялись успокаивать князя, на его крики что-то невнятно бубнили. А Бажен все также требовал мать или дядюшку.

Ветер остудил, пусть и ненадолго, пыл молодого князя. Он стоял на балконе, окидывая взглядом Темперу. К центральной площади шла толпа народу, слышались песни, и крики вперемешку с простой музыкой. Доносился запах самых разных мясных блюд.

Зубы Бажена заскрипели от ярости. Он развернулся с поражающей скоростью, даже для здорового воина. Схватил за воротник одного из придворных бояр, потащил его к балкону, рывком поднял и перекинул по пояс через перила.

- Собака! Слушай меня. Кто это идет на площадь, ну-ка ответь мне!

- Милостивый государь...

- Кто идет на площадь?

Бажен еще сильнее перекинул бедолагу, и тогда уж тот ответил.

- Руммы молодые, мой князь. Те, что вчера испытание прошли! Пустите покорного слугу!

Князь последовал совету, поднял мужика, но не отпустил. Приложил его спиной об стену, рядом с входом. Глаза кипели от гнева, кожа покраснела, вены вздулись. Охрана и наложницы не смевшие войти на балкон и видящие, все что происходит, прикрывали лица руками в притворном страхе, который подсмотрели от благородных баронесс. Стражники и вовсе делали вид, что ничего необычного не произошло.

- Вижу я, что руммы, - рявкнул Бажен. – Только кто их на службу благословлял? Мать моя иль дядя? Княжеское это дело, дурья твоя башка, княжеская работа это! – Боль вновь взяла над ним верх. Голова закружилась, он отпустил своего пленника и вошел в зал. – Где мой меч?

- Что вы намерены делать, великий князь? – испугался боярин, заметив огоньки в глазах Бажена.

- Выполнять свой долг, что же еще! Не дело, что новые воины не получат благословения Сваригора. Несите мой клинок, быстро.

- Так не вернули его еще после святой ночи, милостивый государь, - опустив голову, сказал боярин.

- Я в своем доме, да еще и без оружия? Что вы творите, в самом деле! Эй, ты, дай это сюда, - он подошел к стражнику, выхватил из ножен меч. Страх мелькнул в глазах руммов. Каждый знал, что, несмотря на свою болезнь, молодой князь в искусстве сражения умел и сноровист; по крови еще от Воислава пришло. – Я думаю, Сваригор не обидится на меня, за обычное, а не золотое железо, - Бажен перебросил меч из одной руки в другую, сделал пару замахов, и остался доволен. – Все, все за мной, идем на площадь, будем праздновать, и отмечать великий день!

Князь бодро зашагал прочь, к выходу. По дороге его начало тошнить, сердце билось в бешеном ритме, из носа пошла кровь. Этого никто не заметил, и Бажен убрав кровь повязкой, начал спускаться на нижние этажи. Многочисленная прислуга и стража шли следом, не смея сказать ничего против вооруженному князю.

Как и многие крупные города на Теодоруме, город Темпа построен на древних руинах эмеренов. Об этой расе мало что известно, кроме мастерства возведения высоких стен и башен, пугающих своей реалистичностью, барельефов, и магических технологий. Замок – крепость Боручи не стал исключением.

Основание этого места – древний город, который на старом языке читался, как «Борудогойа», или «Клыки земли». Эмеренские мастера смогли добраться до подземного озера в недрах, и провели туда водопровод.

Уже потом, когда эти места заняли руммы, город был перестроен. Руины расчистили, возвели стены, заняли старые храмы, запустили подводные циклы, возвели башни. Борудогойа еще до перестройки имел славу красивейшего города, а уже после и вовсе не имел в этом конкурентов.

Монументальный стиль эмеренов, с их четкими и идеальными формами, легендами о древних ящерах и злых богах, чудесным образом слились с румерским стилем, плавным и легким. А когда на этой земле начали появляться мастера по дереву, внутренние части крепости преобразились, будто ожили. Много дерева было использовано на создание мебели, украшения стен и потолков, а уже при Ачиме, сюда было завезено множество растений и цветов, которых многие руммы никогда не видели.

Купцы, мелкие бояре и дружинники в главном зале, сразу же поклонились князю. Не обратив на них внимания, Бажен двинулся к выходу, выкрикивая по дороге различные приказы поварам и наложницам. Велел открыть ворота.

Когда тяжелые железные двери отворились, и князь пересек мост чрез ров, что отделял княжеский дворец от богатого района города, вся процессия остановилась.

Путь им преградила Ачима.

- Мама...

- Что происходит, великий князь? – спросил ледяной голос.

Бажен отвел глаза. Вся былая ярость и ненависть разом ушли. Он позабыл про боль во всем теле, про свои желания, про все на свете.

Позади Ачимы стоял Здебор. Он сразу же деликатно отошел к парапету стены, знаком велел процессии расходиться.

Тем временем князь совладал с собой, подошел к матери, и обнял ее. Будучи уже взрослым мужчиной, Бажен был вдвое больше матери, и на голову выше. Ачима с трудом смогла обнять обширную спину сына.

- Матушка, прошу, не останавливай меня. Я не был на посвящении, не был на дележке, я должен быть на пиру! – с каждым словом, его голос становился уверенней, набирая силу, положенную голосу человека, обладающего властью.

Ачима улыбнулась. Ее бледные, с золотыми и серебряными перстнями руки коснулись лица князя, и поманили к себе. Бажен положил голову на плечо матери, и сильно сгорбился.

- Я говорила тебе, - аккуратные ногти вцепились в угольные волосы на затылке юноши. – Никогда не проси и не умоляй. Ты князь, а значит должен приказывать, а не показывать слабость, даже мне.

Она отпустила его, все еще продолжая улыбаться. В ее глазах плясали тени.

Бажен некоторое время всматривался в лицо матери, затем развернулся к людям на воротах.

- Приготовить мою одежду, и отыскать мой золотой меч! – казалось его голос, полный жара, стал холодным и мертвым. Люди бросились исполнять распоряжение без всяких вопросов. – Здебор, мой дя... витязь Воротислав сейчас на площади? – Богатырь лишь кивнул. Веселое выражение исчезло с лица. – Добро, пусть подготовит мне место, а вы княгиня-мать помогите надеть мои доспехи.

Князь развернулся и пошел в сторону основного дворца. Даже его походка изменилась, стала более уверенной и тяжелой, будто доспех уже был на нем.

- Слушаюсь, государь, - ответила довольная Ачима.