Рано утром я уезжаю на дачу родителей. Едва проснувшись и тихо выскользнув из теплой постели, наскоро собираюсь, стараясь не разбудить мужа. Смотрю на его лицо, во сне у него часто сведены брови, будто он обдумывает сложные проблемы, не решенные днём. Теперь я — одна из этих проблем.

На прикроватной тумбочке оставляю записку: "так как у меня нет телефона и не смогу позвонить, сообщаю: Уехала к детям, соскучилась. Звони моей маме."

За рулём, двигаясь по хорошо знакомому маршруту в сторону загородного дома родителей, я обдумываю свои действия. Ладно, это было немного странно. Наверное, не стоило сбегать. Надо было спокойно покормить мужа завтраком, проводить на работу и потом поехать к детям. Может быть даже, Руслану не надо в офис, и мы могли бы поехать вместе, но ощущение такое, что я просто не могла иначе: трусливо сбежала, потому что меня страшит совместное утро. Не выдержу разговоров, если он захочет их завести, не выдержу тяжелого взгляда, который неизбежно будет на меня брошен. Не смотря на то, что я всё это заслужила, я не в силах испить эту чашу. Не сразу, не сейчас. Мне нужна небольшая пауза и я пытаюсь ее создать.

Коттеджный посёлок, в котором находится дача родителей, не из новых. Отец купил тут землю около тридцати лет назад. Охраны нет, периметр огорожен, но въехать может любой желающий, беспрепятственно. Помогает то, что расположен он удаленно от дорог: транзитом тут никто не ездит — некуда. Чужих, случайных машин практически не бывает. Вот и сейчас по проселочной дороге еду только я, и черный силуэт единственной машины позади. Она, кажется,  свернула с шоссе за мной, со стороны города.

В таких старых поселках много достоинств: давно нет уже активных строек или заброшенных недостроев на улицах, всё ухожено и обжито,  разросшиеся  за много лет сады по летнему времени богато выплескиваются за заборы пышными ветвями яблонь и отцветшей сирени.

Я паркуюсь прямо на улице, чуть проехав кованные ворота и немного подвинув крышей автомобиля ветки маминого жасмина. Сладкий, роскошный запах позднего цветения обволакивает меня, едва я выхожу из машины. Здесь по-дачному тихо, покойно и свежо и не верится, что шум города всего в пятнадцати километрах.

Зайдя во двор, вижу включенный полив газона. Форсунки крутятся, с тихим шелестом разбрызгивая воду на траву. Вспоминаю свои мокрые сандалии в саду у Гуцера. Зажмуриваюсь, чтобы отогнать непрошенные воспоминания.

В доме, несмотря на ранний час, все, кажется, давно проснулись. С порога слышу голоса семьи и душистый запах маминого кофе.
Знаю, что меня не ждут раньше субботы, но я соскучилась по детям. Они набрасываются на меня с радостными воплями, едва завидев на пороге. Обхватывают со всех сторон, словно маленькие коалы, отталкивая друг друга, стремясь занять как можно больше пространства для себя в этих объятиях.

— Солнышки мои, мальчики любимые! — Марк и Артур упираются мне в живот вихрастыми, по родному пахнущими  головами, одна белая в меня, а другая черная в папу. Заодно они бодают этими головами друг друга, выпихивая из объятый один другого. Не могут жить друг без друга,  но страшно ревнуют к материнской любви. Этим я оправдываю своё нежелание завести третьего ребенка — пацаны просто не переживут такой подставы. Между ними разница в полтора года, но ростом они почти одинаковые: младший Марк с рождения очень крупный. Моя мама называет их близняшками, что довольно иронично, учитывая какие они разные во всём, кроме роста.

— Бабуля сказала, ты приедешь только в субботу, мы в океанариум идём! — Артур обиженно дует губы, не выпуская меня из объятий. Он любит, когда всё по плану.

— А я вас не забираю, побудем тут до субботы вместе. Потом поедем домой.

— Ураааа! Что ты нам купила? Что-нибудь вкусное? Бабуля вообще сладкое не даёт!  — Марку безразличны планы, он легко перестраивается, главное чтобы перемены не касались еды.

— Какая она молодец! Хотя бы несколько дней без сладкого прожили, —  когда речь заходит о вкусняшках, мои сыновья как медведи: надо привязывать еду на дереве.

Мама в шелковом китайском халате появляется из кухни. Несмотря на ранний час она прекрасно выглядит, с укладкой и легким макияжем. Всегда восхищаюсь её способностью выглядеть ухожено в любое время суток. Она обнимает меня коротко, но крепко, как всегда, даже если мы не виделись всего полдня, и меня затапливает чувство нежности и принятия. Они не знают, что я натворила, не знают какой ущерб я нанесла семье. Для них я — всё та же идеальная дочь и они любят меня по прежнему.

Мама в обычной манере оглядывает меня с головы до ног, будто пытается за несколько секунд узнать, что она пропустила.

— Прекрасно выглядишь, новые шорты? Это Шанель? Шикарные! Похудела? Какой загар! Ты пользовалась санскрином? В нашем возрасте уже нельзя бездумно валяться под палящим солнцем, ты же знаешь! —при этом  мама гладит меня по щеке и заботливо заправляет за ухо прядь волос, как будто мне семь.

С момента как я родила детей, я автоматически стала для мамы дамой "нашего возраста". Это могло бы задевать меня, если бы мать сама не выглядела так прекрасно и если бы не ее искреннее восхищение мной и всем, что что со мной связано . Она никогда не стесняется  расхваливать свою дочь окружающим: моя внешность, мои дети, мой муж, моя жизнь для нее всегда идеальны. Популярный мем  "дочь маминой подруги" стал в своё время для меня непонятным явлением, я искренне не могла поверить, как собственный родитель может приводить в пример чужого ребенка. Потом пришло озарение: так это же я! Я и есть дочь маминой подруги в этом меме.

Папа выходит в коридор, вытирая руки льняной салфеткой, видимо я застала их за завтраком. Он молча обнимает меня долго и крепко, покалывая щеку растительностью на лице. Пару лет назад он отрастил себе красивую, ухоженную бороду, так идущую к его густому басовитому голосу, и моя мама шутливо стала называть его "мой Хэмингуэй".

— Позавтракаешь с нами? Кофе еще горячий, — в отличии от мамы он никогда не оглядывает меня пытливым взором при встрече, как будто всегда уверен, что я в порядке, а если нет, то скажу ему об этом прямо.

Я погружаюсь в милый сердцу, знакомый с детства уют родительской дачи. Добротно и качественно построенный  по меньшей мере лет двадцать пять назад, обставленный классической итальянской мебелью и устланный коврами, дом совершенно не состарился,  отец всё всегда содержит в идеальном состоянии. Не бывает в доме никогда чего-либо сломанного, требующего ремонта или замены. Всё чинится, ремонтируется и заменяется мгновенно, таков уж мой отец.

Дети собирают гигантский пазл в гостиной с бабушкой и дедушкой, хобби к которому родителям не удалось приучить меня с сестрой, но к которому на удивление оказались неравнодушны их внуки. А я с удовольствием готовлю обед на просторной маминой кухне. Мою овощи, наблюдая мирный солнечный дачный пейзаж в окно. Будто в моей жизни всё в порядке, всё по-прежнему, и я с удовольствием и вполне осознано предаюсь этому обману, иллюзии,  временному покою в тихом порту во время бушующего урагана.

— Поля, это тебя! — мама объявляется в проёме кухни, протягивая мне телефон. Я удивленно гляжу на её блестящий синим хромом аппарат в растерянности, не понимая почему она зовёт меня к её телефону. В следующую секунду вспоминаю, что своего у меня теперь нет.

— А! Это Русик? — я улыбаюсь ей и наскоро вытираю руки кухонным полотенцем, готовая взять трубку. Я же сама ему сказала звонить на номер матери.

— Нет, это какой-то Роман из журнала "Архитектура".

Я в ужасе замираю и отдергиваю руку от аппарата.

Мама смотрит на меня с удивлением и начинает заговорчески шептать, впрочем довольно громко:

— Ой, извини! Не надо было говорить, что ты тут? Я скажу, что тебя нет...

Я довольно быстро беру себя в руки, не хватало еще пугать свою мать.

— Нет-нет! Всё нормально. Я просто в отпуске ещё, не жду рабочих звонков, — шепчу я ей и недовольно закатываю глаза, — везде достанут.

Беру трубку и сразу произношу "алло" легким и доброжелательным тоном, так, чтобы моей маме ничего не показалось странным. Так, чтобы не было видно, как у меня перехватило дыхание. Притворяюсь я, кажется, неплохо, потому что она в ту же секунду беззаботно разворачивается и исчезает в коридоре.

— Прости, что звоню на телефон твоей матери, — его низкий мягкий голос бьёт грифом по натянутым нервам, вибрирует в животе, скручивает тугой узел волнения.

— Какого черта ты делаешь?! — я выхожу с кухни через веранду в сад, всё еще опасаясь быть услышанной своей семьёй, — не смей так делать, не смей никогда так больше делать!

— Мне нужно было убедиться, что с тобой всё хорошо. Другим вариантом было заявиться самому, так что, как видишь, я выбрал меньшее из зол. Ты в порядке?

— Ты вчера приехал в аэропорт и подрался с моим мужем и спрашиваешь теперь в порядке ли я?!

— М-м. Потому и спрашиваю. Я не ожидал, если честно, что он отреагирует так ... бурно. Думал он спокойнее. Прогматичнее. Я не сказал ему ничего, что могло бы спровоцировать агрессию по отношению к тебе. Только ко мне. Но... — он замолкает и продолжает другим тоном, — Полечка, мне нужно знать, что у тебя всё нормально. Он не обидел тебя?

Я молчу, просто не находя слов, не понимая, как реагировать. Волнуется, значит, не побил ли меня мой муж. Что ж — мило. Кажется все, кроме меня, считают, что это могло случиться. Раз так, может не стоило заявляться в аэропорт и подвергать меня  риску?

— У меня всё прекрасно! Не звони мне больше. Мы всё с тобой обсудили, и я уехала. Помнишь? Ты меня отпустил, — запоздало понимаю, что последняя фраза звучит как укор: вот, мол, сам виноват, отпустил, теперь кусай локти. Секунду размышляю, закрыв глаза, о дурацкой невозможности вернуться на мгновение назад, и  поспешно добавляю, — что ты сказал Руслану?

— А он тебе ничего не рассказал, так? — его голос звучит насмешливо.

Да вы с ним сговорились что ли?!

— Я вешаю трубку.

— Не надо... Я отвечу на вопросы. На все, что смогу, — он говорит спокойно, без поспешности, как будто заранее знает, что трубку я не брошу.

Любопытство берет верх:

— Зачем ты приехал в Москву?

— Ты знаешь зачем:  я приехал за тобой. Мне не надо было тебя отпускать. Я понял кое-что, это важно, и это всё меняет.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, —  раздражение просачивается нервной дрожью в мой голос. Не собираюсь играть в эти загадки, не хочу продолжать разговор, но и не в силах повесить трубку, — что за намёки, говори прямо. Что изменилось?! Для меня — ничего! Я здесь со своей семьёй и для тебя тут нет места. Даже этот разговор по телефону...

— Нам пора прощаться, — он внезапно прерывает меня и от этого неожиданного перехода у меня вытаращиваются глаза, —  Иди втречай мужа, он как раз подъехал. Береги себя, не переживай ни о чем, всё будет хорошо, я обещаю.

Я пораженно смотрю на отключившийся телефон и оборачиваюсь на голос Марка, появившегося на веранде:

— Мам, папа приехал!