Василиса

Голова болит. И горло. Это я ощущаю четко. Остальное – смято, скомкано, обрывками. Не знаю, что из этого правда, а что сон. Холодно. Жарко. Резкий запах. Вроде цветы, а вроде дым. Да, дым. Как будто что-то горит. Горло, нос, лёгкие. Это они горят. И болят. Люди. Колдуны, что ли? Они хотят меня сжечь? Снова… Впрочем, все равно. Мне так плохо, что пусть сжигают, лишь бы это побыстрее закончилось. Шум, силуэты. Потом темно. Потом опять светло. Слишком светло. Почему? Они не видят, что у меня итак болит голова? Речь. Что-то говорят. Что говорят? Непонятно. Речь грубая. Один голос молодой, мужской, а другой женский. Мне плохо, и, наверное, поэтому я не понимаю.

Потом в голове всплывает слово. «Хоффман». Его не сказали, я сама про него подумала. Сначала не понимаю почему и даже кто это. Потом вспоминаю. Забудешь такого. Почему же я именно его вспомнила? Снова речь, снова те же голоса. И тут я понимаю, почему подумала про Хоффмана. Не знаю, снится мне это или нет, но слов я не понимаю не потому, что мне плохо. Это не русский, а кроме русского я никакого языка не знаю. Похоже на немецкий.

Снова темнота, но теперь я как будто больше понимаю. Могу как-то шевелиться и вертеться. Вот я поворачиваюсь и щекой ощущаю что-то тканевое, приятно охлаждающее больную голову. Пара минут уходит на то, чтобы понять – это подушка. Или нет? Откуда подушка?

Я заставляю себя открыть глаза. Сначала получается только на щелочку. Я все еще чувствую жуткую головную боль, к которой прибавляется тошнота. Вижу серый полумрак и действительно белую наволочку подушки. Снова поворачиваюсь, так, чтобы, судя по всему, лежать на спине. Белый потолок, выключенная лампочка в обрамлении простенького абажура. Такой… В общежитии? В больничном общежитии, точно. Я в общежитии? Но я же…

Теперь широко распахиваю глаза и, несмотря на оставшуюся боль и тошноту, полностью прихожу в себя.

Я в общежитии. Как же я тут оказалась? Приложив кажущуюся невероятно тяжёлой руку к гудящей голове, пытаюсь понять, что произошло. Я отчётливо помню, как пришла на корпоратив с Денисом. Как мы с ним разошлись по разные стороны зала. Как я решила выпить, и у стола с шампанским столкнулась с Артёмом. Что же было дальше? Я помню, что была очень осторожна, что ничего не брала из рук Хоффмана. Вроде бы куда-то пошла с ним, но только потому, что он угрожал мне из-за коньяка. А потом… Что было потом?

Горло болит до ужаса. Надо бы попить.

Я решаю приподняться на локте. Ноги из-за этого тоже чуть шевелятся, и я чувствую, что задеваю что-то. Жесткое и мягкое одновременно, относительно большое. И находящееся в моей кровати. Я ведь в своей кровати? Из-за одинаковой мебели так сразу и не поймешь. Сердце ускоряет ритм, и от испуга я сначала отодвигаюсь, только потом смотрю, что именно я задела.

А от того, что вижу, пугаюсь ещё сильнее. Вернее, кого. Денис! Судя по всему, он сидел на полу и уснул, положив голову мне на кровать. Если бы я вставала менее аккуратно, то рисковала бы наградить его лишней раной.

Но это не так важно. Намного важнее другое.

Денис. Он в моей комнате. Или в комнате, где я спала. Я не помню, что со мной было. Я была без сознания рядом с ним. С человеком, которого я считаю убийцей. Я чувствую, что от ужаса начинаю задыхаться и скидываю с себя одеяло, которым меня заботливо укрыли. Становится ещё страшнее. Последнее, что я помню – это что я была в платье. А теперь… Толстовка. Шорты. Моя домашняя одежда. Я с ужасом кошусь на спящего Дениса. Кто-то раздевал меня. Видел мои шрамы. Мог сделать… Что-то похуже, чем просто увидеть, что не следует. В таком случае я могу лишиться магии на целые сутки! Чертовы сутки без защиты в одной комнате с главным подозреваемым.

От ужаса, кажется, голова начинает раскалываться ещё сильнее, а к горлу подступает комок. Я прижимаю ладонь ко рту. Потом провожу по лицу и зарываюсь пальцами в волосы. Влажноватые почему-то. Нет. Надо успокоиться. Если бы Денис сделал что-то нехорошее, он ведь не стал бы задерживаться здесь и тем более засыпать, правда? Преступников хоть и тянет к месту преступления, но только совершив его, они стремятся поскорее уйти. Я окончательно сталкиваю с себя одеяло и лихорадочно оглядываюсь, дергаясь, когда виски болят уж слишком сильно. Крови вроде бы нет. И живот не болит, а, в теории, тогда должен бы. Но, черт возьми, как же страшно. Так страшно мне не было, даже когда очнулась после удара убийцы рядом с Хоффманом. Потому что в больнице хотя бы есть камеры. И в ординаторскую в любой момент могли зайти. Здесь такого нет.

Что же со мной было?

Видимо, вожусь я слишком активно, потому что Денис тоже начинает шевелиться. Я чувствую его движения, а, приглядевшись, вижу, что он морщится во сне, пару раз двигает глазами под веками, а затем открывает их. Сначала осматривает все вокруг с лёгким удивлением, а затем, видимо, полностью просыпается. Его взгляд, пробежав по комнате, останавливается на мне.

- Приветик! – как ни в чем не бывало, немного сонным голосом здоровается он. Отодвигается от кровати и, потягиваясь, встает. – Проснулась уже? Как себя чувствуешь?

Я пытаюсь встать тоже, но не хватает сил даже спустить ноги с кровати – они будто набиты ватой и дрожат. Меньше всего мне хочется показывать свою слабость, но я понимаю, что выгляжу, скорее всего, не лучше, чем себя чувствую. Да и деваться уже особенно некуда. Поэтому, вновь укрывшись несчастным, почти упавшим на пол одеялом, прижимаю к себе колени и честно отвечаю:

- Так себе.

Голос мой звучит хрипло и раздирает горло. От усилившейся мигрени я морщусь. Как же мерзко чувствовать себя такой слабой! Плохо, стыдно, так ещё и защититься не от кого не смогу! Это я молчу о том, что план с расследованием я провалила с треском. Змееву десять раз могли убить, рабочие руки ни у кого, кроме Олеси, я так и не узнала.

«Позорище, Василиса. Ты беспомощная дура. А еще считаешь себя умной и сильной. Лицемерка».

- Пить надо меньше, - тем временем наставительно произносит Денис. – Воды?

Воды хотелось безумно, жажду сильнее я ощущала, только когда получила ожоги. Но намного важнее мне было узнать другое. Иначе я просто не смогу перестать бояться, какие разумные доводы не приводила бы у себя в голове.

- Мы… В моей комнате, да? – медленно спрашиваю, отчаянно надеясь, что, пока закончу, меня не затошнит. И что мой голос на самом деле твёрдый и спокойный, как всегда, а не такой дрожащий, каким слышится. – Ты в моей комнате. Что ты здесь делаешь? Как ты сюда попал?

Сначала лицо Дениса становится удивленным, затем он какое-то время разглядывает меня и снова опускается на пол.

- Ты чего? – мягко, как будто я напуганный ребенок, спрашивает он. – Твой друг… Как его? Тимофей, кажется. Дал мне дубликат ключа. Чтобы я тебя принёс к тебе в комнату.

Это походило на правду. У нас с Тимофеем были дубликаты ключей друг друга на всякий случай. И об этом никто не знал, кроме нас. Но, с другой стороны… Денис сказал: «пить надо меньше». Я много выпила? Я ведь умею себя контролировать, когда употребляю алкоголь! Однако, если я действительно много выпила, а симптомы похожи, кто знает, о чем я могла проболтаться! Да и одежда…

- Кто меня переодевал? – продолжаю резко спрашивать. Язык еле ворочается в сухом рту, а на лбу выступает холодный пот от боли, но я стараюсь держаться изо всех сил.

- Твоя Екатерина Алексеевна, - спокойно отвечает Денис. – Я в это время вышел из комнаты, если тебя это так волнует.

Я снова судорожно вздыхаю. Нет, лучше бы меня раздевал Денис. В конце концов, Тимофей тоже парень, и на второй же день нашего знакомства видел меня чуть ли не голой. А Екатерина Алексеевна… Она, конечно, человек, и вряд ли может понять происхождение ожогов, но они все равно наверняка вызвали у неё вопросы. Она может рассказать Герману, и…

Мои руки крепко вцепляются в одеяло, будто оно может как-то меня спасти.

- А где она сейчас? – пытаюсь как можно более безразлично спросить.

- Как только помогла со всем необходимым, уехала. Сказала, что теперь ей надо если не отдохнуть, то хотя бы последить за остальными. Раз уж даже ты чуть не утонула.

Я широко распахиваю глаза. Чувствую, что страх сменяется удивлением.

- Утонула!?

Ладно, своя логика в этом есть. Горло будто разодрано, голос хриплый, волосы мокрые. Но… Напилась и чуть не утонула? Я, умеющая и пить и плавать? Звучит как минимум подозрительно. Так, будто от меня пытались избавиться…

А что, если тот, кто это сделал, сейчас сидит рядом со мной, улыбаясь снаружи и досадуя внутри?

- Не помнишь? – не меньше моего удивляется Денис. – Ты была пьяна и упала в бассейн, - с этими словами он, правда, отводит глаза, будто какую-то подробность не договаривает.

Ещё более подозрительно. Но мне сейчас слишком плохо, чтобы кидаться обвинениями.

- Я… - только и могу произнести, пока в голове медленно и колюче всплывает, что произошло.

Да, точно. Я упала. Мы с Артёмом – специально или случайно, ещё предстоит разобраться – дошли до зала с бассейном, и там… Нет-нет-нет. Это не может быть правдой. Мне привиделось. Я ведь была пьяна. И сейчас я отчётливо вспомнила, как у меня разбился бокал с шампанским. Почти полный бокал, и он был первым. Я не могла опьянеть. Значит, меня… Отравили? Как?

От такого количества мыслей меня снова начинает тошнить, теперь так, что я чувствую, что мне может пригодиться ванная.

Крепко прижав ладонь ко рту, я все-таки заставляю себя спустить ноги с кровати. И, пока слабость снова не накатила, резко встаю. Денис тоже встаёт, и это даже хорошо, потому что сразу на ногах удержаться мне становится сложно. Пошатнувшись, я интуитивно вцепляюсь свободной рукой в рубашку Дениса, чтобы удержаться. К счастью, в отличие от Артёма, он хочет мне помочь, а не уронить. Не отходит и даже поддерживает за плечи.

От такого происшествия тошнота ненадолго отходит. Возможно, даже не из-за страха, что чуть не упала, а от удивления. И от какого-то другого чувства, которое появилось, когда я схватилась за рубашку Дениса. Беспокойство, что ли? Дело в том, что ткань была ледяной и насквозь мокрой. Чуть приглядевшись, я вижу, что рубашка чёрная, брюки на Денисе тоже чёрные. Та одежда, в которой он был на корпоративе, если не считать пиджак. В голове возникает связь с моим падением, но я не могу в неё поверить, пока не услышу это из его уст.

- Что с тобой? – спрашиваю я.

- Со мной? – удивляется Денис. Я чувствую и на своих ладонях что-то холодное. Только опустив взгляд, вижу, что это Денис отцепляет мои пальцы от своей рубашки. Я всё ещё держусь за неё. Быстро убираю руку сама, потому что мне от этого становится стыдно.

- Денис, ты весь мокрый. – медленно объясняю я.

- Обычно такое парни говорят девушкам, - усмехается Денис, и я ощущаю, как к моим щекам приливает жар. Меня ведь раньше не смущали пошлые шутки! Что со мной не так?

- Ты мокрый, - повторяю я. – Почему?

Денис со вздохом закатывает глаза.

- Ты глухая? – интересуется он. – Я же сказал, ты свалилась в бассейн. Кто-то ведь должен был тебя вытащить!

Щекам становится ещё жарче, и я начинаю жалеть, что спросила. Да, теперь в голове всё точно складывается, и не могу сказать, что мне это нравится. Денис вытащил меня из воды. Судя по всему, довёз до дома. Сидел у моей кровати и ждал, пока я очнусь. А первым, что я подумала, было, не сделал ли он чего плохого, пока я была без сознания. За эти мысли мне не стыдно, это простая и логичная для нашего жестокого мира осторожность. Но… Можно ли считать, что Денис лучше, чем кажется? И если меня пытался отравить и, возможно, утопить убийца, то он что, получается, спас меня от него? Или он специально изображает защитника, чтобы я начала ему доверять? Почему всё так сложно! Ещё и именно сейчас, когда в голову будто гвозди забили.

В любом случае, об этом я подумаю потом. Пока стоит подумать о волчонке, из-за меня проведшим несколько часов в мокрой насквозь одежде, о чем его совсем не просили. И не важно пока, кто он – убийца или парень, которому я должна быть благодарна.

- Ты больной? – спрашиваю я. И ведь даже не порадуешься, что в голос возвращаются былые холодные нотки!

Вместо ответа Денис вопросительно приподнимает брови. Конечно, не этого же ожидала его собачья душа после слов, что он меня спас!

- Ты хочешь сказать, - поясняю я свою мысль, - что ты меня неизвестно сколько времени назад вытащил из воды и всё это время провёл в мокрой одежде? Ты в курсе, что ты только что выздоровел после ран? Хочешь подхватить воспаление лёгких на ослабший организм? Да тут оно не только у ослабшего будет.

Кажется, моя речь Дениса смутила. Во всяком случае, выглядел он теперь не наглым оборотнем, способным на пошлые шутки, а ребенком, которого отчитывают родители. Ну и хорошо. Мне не столько его жаль, сколько свою работу. Я ему раны зашиваю, а он помереть хочет, чтобы всё было зря.

- Мне не во что переодеваться, - пытается тем временем оправдаться он. – А идти в больницу и оставлять тебя одну не хотелось. Учитывая, что ты всех подозреваешь, как я понял, вполне возможно, что кому-то это надоело. И этот кто-то, пока ты без сознания, мог прийти закончить начатое.

Теперь пришла моя очередь смущаться. Ладно, оправдаться у него получилось. Даже слишком.

- А тебе есть какое-то дело? – бурчу я. – Не волнуйся, врача тебе другого выдадут, если что. Сейчас я принесу тебе вещи… - Желудок будто вежливо дожидался конца нашего разговора, потому что я чувствую, что меня опять начинает тошнить, и зажимаю рот рукой. – Сейчас, в ванную зайду только.

И, не давая Денису ответить на мой вопрос, даже благодаря тошноту за то, что у него не будет этой возможности, я бегу к себе в ванную. Вернее, скорее неспешно плетусь, благо, санузел находится прямо в комнате. Путь получается небольшим, и спустя совсем немного времени я закрываю за собой дверь, сажусь на пол и приваливаюсь виском к прохладной поверхности ванны.

Вдох. Выдох. Надо унять тошноту, хотя бы на пару минут. Рвота уберёт из моего организма всё плохое, и это прекрасно, но пока мне надо проверить, чем, собственно, это всё плохое было.

Я часто вспоминаю поселение – то, с чего всё началось. К сожалению, начала вспоминать об этом ещё чаще с началом убийств. Однако были вещи, о которых я не вспоминала или, по крайней мере, старалась этого избегать намного тщательнее, чем побега из места, с которым, как я до сих пор надеюсь, меня уже ничего не связывало. Иногда, правда, хочешь-не хочешь, вспоминать приходится, потому что с давнишними событиями может быть связано нечто, необходимое сейчас.

К чему я это? Когда-то – кстати, пугающе недавно, чуть меньше года назад – мне прострелили ногу. Пуля попала в плохое место, поэтому, хоть рану быстро залечили, несколько месяцев меня мучали боли. Такие сильные, что приходилось вкалывать себе обезболивающее, даже когда я уже почти перестала хромать. Конец этого жуткого периода пришёлся уже на мою жизнь в общежитии, а потому у меня как раз в ванной осталось несколько шприцов. В сухом, прохладном шкафчике напротив раковины. Там же должны находиться разные баночки из-под лекарств и бытовых средств – моя поселенческая бережливость давала о себе знать, и периодически я не выбрасывала непортящиеся ёмкости, а тщательно промывала и оставляла. Метод, конечно, абсолютно дикарский, но если взять у себя немного крови, слить в самую маленькую баночку и благодаря магии охладить температуру в ней так, чтобы кровь не испортилась – а это несложно, смогу даже в нынешнем состоянии, - то можно будет отнести её в больничную лабораторию и изучить. И в зависимости от того, что я там увижу, подумать, кто мог вызвать у меня опьянение. Ну не верю, что это под силу паре глотков шампанского!

Немного отдышавшись, я чувствую, что мне стало чуть полегче. Подниматься не решаюсь, поэтому, прямо сидя на полу, тянусь к шкафу. Шприцы, иголки и баночка действительно оказываются там.

…Покончив с кровью и тошнотой, а затем умывшись, я выхожу из ванной. Денис хочет было спросить, как у меня дела, но я, проигнорировав его и его сочувствующий взгляд, выхожу из комнаты. Нужно, чтобы он как можно скорее переоделся в сухое! Раз уж Тимофей использовал сегодня свой дубликат ключа, я использую свой. Надеюсь, он не обидится, если я утащу у него футболку и джинсы. Уверена, что не обидится. Не ждать же, когда Денис заболеет!

Тимофея дома не оказывается. Наверное, ещё на празднике. Я впервые задумываюсь, знает ли он, что со мной случилось, и что ему наплел Денис. Надо бы проверить телефон. Если он не пал смертью храбрых в бассейне вместе со мной, то, вполне возможно, разрывается от звонков Тимофея. Или ему все-таки не сообщили, и он думает, что я просто потеряла ключи, скажем. Второй вариант, пожалуй, даже лучше.

В комнате Тимофея царит полнейший беспорядок, как, в общем, и всегда. Я делаю в голове заметку сказать Тимофею убраться. Все-таки это не дело – держать свой дом в таком состоянии. Благо, вещи, или их часть, хотя бы висят в шкафу. Прикинув, в какую сторону могут различаться размеры Тимофея и Дениса, я решаю, что первый будет повыше, поэтому беру то, что кажется короче, и возвращаюсь к себе.

- Держи. – говорю Денису и бросаю прямо в него футболку и джинсы. Он ловит их в последний момент, чуть не уронив.

Ноги меня всё ещё держат плоховато, поэтому я сразу же прислоняюсь плечом к стене. Денис это замечает, и его лицо с растерянного меняется на обеспокоенное. Слышать ещё слова в духе «Как ты себя чувствуешь?» не хочется, поэтому я киваю в сторону ванной.

- Иди и переоденься, а не стой.

- А ты иди ляжь, - в тон мне отзывается Денис, видимо, не желая, чтобы последнее слово оставалось за мной, даже если слово это – своеобразное проявление заботы. – У тебя такой вид, как будто вот-вот в обморок упадешь. Даже в ванную отлучаться страшно.

Я послушно прохожу по комнате и сажусь на кровать, захватив по дороге бутылку воды со стола. Наконец-то попью, а то скоро онемею из-за разодранного горла и жажды. Закинув ногу на ногу, хотя так я сижу крайне редко, выжидательно впиваюсь взглядом в Дениса.

Тот покорно поднимает руки, что выглядит даже забавно, учитывая, что каждая ладонь сжимает по вещи:

- Ухожу, ухожу.

И действительно отправляется в ванную. Я с облегчением приваливаюсь к спинке кровати и делаю несколько больших глотков воды. Даже не знаю, отчего мне лучше – оттого, что горло теперь жжёт чуть меньше, и по нему растекается блаженная прохладная жидкость, или оттого, что Денис больше не будет мёрзнуть. Скорее, конечно, первый вариант. Для волнения всего лишь за свою работу мне как-то слишком хорошо стало.

Из ванной доносятся шорохи. Это немного действует на нервы, учитывая, что я уже достаточно долго живу одна, а голова болит до сих пор. Поэтому наслаждаюсь водой и отдыхом я недолго. Вскоре поднимаю голову. Чисто автоматически, чтобы посмотреть на источник шума, хотя умом прекрасно понимаю, что это Денис.

И замечаю, что этот дурачок не закрыл дверь. Тоже, что ли, один раньше жил?

Не сказать, что ванная открыта нараспашку, но на задвижку не закрыта. А без нее плотно она никогда не закрывается, оставляя щелочку. Хорошую такую щелочку, размером с мой кулак, наверное. И с кровати прекрасно видно Дениса.

Он только что снял с себя рубашку и бросил её прямо на пол, а потому я увидела его полуобнаженным. Не скажу, чтобы это было в первый раз – все-таки я врач, и мне необходимо осматривать пациентов. Но когда долго работаешь с больными, привыкаешь смотреть на их тела… Просто как на тела. Как на вещь, с которой работаешь, совершенно обычную и ничем не примечательную. А тут… Я, пожалуй, впервые посмотрела на такого Дениса именно как на парня. Стройный, поджарый, но совсем не лишённый мускулов, в отличие от Тимофея, например. На верхней части рук перекатываются мышцы. А безобразные ножевые шрамы, пересекающие живот и грудную клетку, придают торсу, как и лицу, какой-то особый шарм, совершенно его не портят. В голове невольно мелькает мысль, если бы Денис увидел меня такой же, сказал бы он, что мои шрамы меня тоже не портят? А ещё желание провести по кубикам его пресса рукой, обвести пальцами порезы…

Я резко встряхиваю головой, морщусь от прибавившейся мигрени, и все дурные мысли исчезают. С возмущением и стыдом я отворачиваюсь, перекатившись на бок. Да что такое? Во-первых, какое право я имею вот так пялиться на человека, который переодевается? Во-вторых, как я могу восхищаться или любоваться тем, кого считаю убийцей? Мне сейчас – не только сейчас, но и вообще, но сейчас особенно – нельзя заниматься подобной ерундой! Нужно продолжать расследование, попробовать поискать зацепку в своей крови, продолжить выяснять, кто у нас правша, а кто – левша, разобраться с Хоффманом… В идеале бы как-то проверить, точно ли то, что я увидела перед падением, было галлюцинацией. Это хочется делать меньше всего, но надо. Хотя я верю, что это мне просто привиделось. Должно просто привидеться. Иначе я точно с ума сойду.

В общем, перепила я итак абсолютно некстати, смотреть на Дениса – уж точно лишнее. Наверное, я просто ещё не до конца отошла от действия алкоголя, вот и веду себя так странно.

- Что, плохо? – я вздрагиваю, когда слышу взволнованный вопрос Дениса. Тот уже вышел из ванной и, наверное, подумал, что мне стало хуже, раз я валяюсь на кровати чуть ли не свернувшись калачиком.

Я тут же снова сажусь с прямой спиной и даже голову поднимаю, хотя перед глазами от такого резкого подъема начинают бегать чёрные точки. Денис уже переоделся. Футболка болтается на нём, как на вешалке, джинсы без ремня и вовсе рискуют свалиться, но это намного лучше, чем мокрый костюм.

- Всё нормально. – сдержанно отвечаю я, стараясь не думать о том, как только что внимательно разглядывала то, что скрывается под футболкой.

Денис кивает, и между нами повисает неловкая пауза. Он нервно теребит край футболки, очевидно, думая, что ещё сказать или предложить.

Я размышляю тоже, но уже совсем о другом – о том, какое у меня должно быть веское основание, чтобы вместе с Денисом попасть в здание больницы. Во-первых, мне всё ещё крайне не нравится, что он без моего разрешения находится в моей комнате, а своего спасителя выгонять как-то нехорошо. Не то чтобы мне не плевать на это, но Дениса ещё подозреваю, поэтому с ним неплохо было бы сохранять хоть какое-то подобие хороших отношений. Может, он тогда доверится мне, расслабится и совершит ошибку. Если он убийца. Во-вторых, моей магии на охлаждение пузырька с кровью в кармане шорт в таком состоянии хватит ненадолго. Мне нужно в лабораторию и, к тому же, заодно проверить, как там жена Змеева. Убийца, скорее всего, был на корпоративе и занялся мной, но мало ли! К тому же, одна из моих версий – что у него есть пособник. В общем, надо уйти. А как?

Первым молчание прерывает Денис. Конечно, ведь слова для бедненькой больной девушки придумать легче, чем план попадания в больницу.

- Ты, наверное, есть хочешь? – спрашивает он, и я поднимаю на него удивлённый взгляд. – Давай я тебе приготовлю!

Я чувствую ещё большее удивление.

- Волчонок, ты собственное имя не помнил. А что готовить умеешь, значит, помнишь? – интересуюсь я.

Честно говоря, я никогда не видела парней, которые умеют готовить. Понятное дело, что в наше время и не в поселении это прекрасное, часто встречающееся и абсолютно нормальное явление, но когда никто не готовил тебе, это всё равно кажется странным. К тому же, учитывая историю Дениса, он больше походил на парня, которому всю жизнь готовила домработница.

Ответ он, кстати, даёт вполне ожидаемый.

- Нет, - честно сообщает Денис. – Точнее, я помню, что готовить не умею. Заодно научусь. Не сидеть же голодными, тем более тебе после похмелья!

Я предполагаю, что он просто хочет хоть чем-то себя занять и помочь мне, однако это не мешает мне закатить глаза. Готовить учатся не за один день, если, конечно, речь о чём-то сложнее бутербродов. А речь о чём-то однозначно сложнее, учитывая, что ни сыр, ни колбасу, ни сливочное масло я не покупала.

Делать, однако, нечего – хоть ем я помалу, но все-таки ем, и есть действительно хочется. Пожалуй, только сейчас, когда тошнота отступила, я ощутила, насколько. В конце концов, я со вчерашнего утра ничего не ела. А сейчас у нас… Что? Утро? Ночь? День? Для дня темно, везде горит электрический свет. Надо бы посмотреть на время. Но есть хочется в любом случае, Денис прав. Однако отравить я ему себя не дам – ни как неспособному готовить, ни как потенциальному убийце.

- Ладно. – соглашаюсь я. – Готовь. Но я пойду с тобой на кухню. Будешь всё делать под моим чутким руководством. – «И под моим присмотром».

- Без проблем, - с улыбкой кивает Денис.

Кухня находится совсем рядом с моей комнатой, почти продолжение квартиры. Я даже не стала ничего на себя накидывать, так и оставшись в толстовке и шортах, хотя предпочитала одеваться более закрыто. Голова продолжает ныть, поэтому я стараюсь отвлечься, иронизируя над Денисом. Тот отвечает взаимностью, но без обычного недовольства. Такое ощущение, что сейчас он рад, что я осыпаю его сарказмом. Как будто действительно беспокоился и теперь доволен, что я прихожу в норму. Я точно еще пьяна, раз мне такое кажется. Это раздражает. И как Хоффману нравится постоянно находиться в таком состоянии?

Кстати, о Хоффмане. Он ещё заплатит за то, что привёл меня в бассейн пьяную. Дорого заплатит.

Я захожу на кухню как ни в чем не бывало. Хоть и впервые здесь с Денисом, я бываю тут часто и воспринимаю её как часть своего дома. Пожалуй, именно поэтому не сразу замечаю то, что на ней произошло. Я спокойно прохожу к холодильнику – огромному, на всех наших сразу – и жду, когда Денис тоже подойдёт ко мне. Но он не идёт. Обернувшись, я с удивлением замечаю, что он до сих пор стоит на пороге, побледневший, и с ужасом смотрит в кухню, но не на меня.

- Василиса… - наконец шепчет он. И всё.

Я пытаюсь проследить за его взглядом. И тоже замираю. Ужас, настигнувший меня на корпоративе, возвращается, а сердце уходит в пятки. Такое ощущение, что вокруг меня всё рушится, будто я попала в горящий деревянный дом. Бросив один взгляд в эту сторону, я уже не могу отвести его, хотя больше всего не хочется смотреть. Хочется выскочить из комнаты, закричать, а потом затихнуть и собрать вещи. И тихо, никому ничего не говоря, уехать куда-то, и бежать, бежать куда глаза глядят, пока я не успокоюсь, что нахожусь достаточно далеко и достаточно хорошо замела следы.

В дальнем конце кухни у нас была доска объявлений. Там была и всякая чепуха вроде просьб занести шапку в такую-то комнату, если кто-то вдруг найдёт, и правила пользования общественной бытовой техникой. Обычно я туда и не смотрела, но сейчас…

На доске объявлений висела – именно висела, будто кукла, девушка. Голова беспомощно болталась, как и руки, под ногами, которые были на некотором расстоянии от пола, налилась целая лужа крови. Девушка была мертва. К доске её приколол огромный нож для разделки мяса. Прямо в грудь, прямо в сердце. Никаких сомнений в её смерти.

Но самым страшным было другое. Юбка с до дрожи знакомым узором, блузка, висящие на лице и не дающие его разглядеть каштановые кудри. Нет. Нет. Пожалуйста. Мне снова кажется. Это неправда. Это кто-то другой. Кто угодно, но не она. Её не должно здесь быть. Пожалуйста.

Но она была. И с каждой секундой мне становилось всё страшнее. А я всё стояла и смотрела на неё, разглядывая залитую кровью одежду, мёртвый белый лоб и руки. Вонзенный в тело нож. Лист бумаги, который этот самый нож удерживал, прижимая к телу, как гвоздь картинную раму.

Лист бумаги.

Наверное, мне нужно за что-то зацепиться, просто чтобы сейчас не начать сходить с ума. Или чтобы на свалиться на пол в истерике. Или не потерять сознание.

Будто завороженная, я медленно иду к телу девушки. Денис сзади пытается меня окликнуть. Я слышу это ушами, но не слышу головой. Почему-то не могу отвести взгляд от листа бумаги, который убийца ножом приколол прямо к груди своей жертвы. Хотя нет, я знаю, почему. Эта девчонка появилась странно, неожиданно и совсем ненадолго. Она наверняка просто была марионеткой убийцы, через которую он хочет мне что-то сказать. Как минимум, очевидно, то, что он мне угрожает. Что знает обо мне и имеет контакты с поселением, жители которого даже после смерти старейшины едва ли готовы встретить меня с радостью и гостеприимством.

Эта бумажка – послание. Для меня.

Подойдя к телу, я протягиваю руку к листку. Беру его пальцами, не касаясь одежды, только чуть пачкаясь кровью. Мне страшно, всё тело и голову сковал страх, отчего не могу ни говорить, ни быстро двигаться. Страшнее всего, почему-то, коснуться ножа, и причина не в том, что я боюсь оставить на нём отпечатки. Поэтому бумажку просто срываю. Она рвётся по центру, но я знаю, что тонкий порез не помешает мне прочесть написанное.

Медленно, по прежнему не отводя глаз от листка, разворачиваю его. Ладони дрожат, и он вместе с ними. На внутренней стороне обнаруживаются несколько напечатанных большим жирным шрифтом слов.

Если раньше мне было страшно, то теперь мне показалось, что я сейчас лишусь чувств. И не так, как у меня это обычно бывает – не от боли, не от ран или ещё какой-то физической напасти. От разрывающего сердце и туманящего мозг ужаса.

Текст убийцы гласил:

«ПРЕКРАТИ ЛЕЗТЬ, БУДЕТ ХУЖЕ.

УРАЛ ВСЁ ПОМНИТ».