Василиса

Ровно в девять утра, как того требует больничное расписание, я вежливо ударяю пару раз по прохладной деревянной двери. Затем нажимаю на ручку и вхожу, негромко, но дружелюбно произнося «Доброе утро!». В конце концов, даже если Денис - убийца, а захожу я именно к нему, не стоит вести себя с ним враждебно. Если он виновен, ему только полезно думать, что я считаю его скорее простым амнезийным, а если нет - и вовсе нехорошо вести себя грубо. Особенно после того, как он защитил меня от Игоря. Хотя мне не нужна была его помощь.

Сегодня шёл четвёртый день моего выхода с больничного и, следовательно, расследования. Как я и ожидала, немного затянув пояс и, на недовольство Тимофею, сократив время на сон, успела допросить всех пациентов и врачей. К счастью, людей, у которых отсутствовало алиби, не прибавилось. Вернее, появилась ещё пара человек, но учитывая, что один из них был стариком восьмидесяти лет, а вторая - ненадолго оставленной матерью четырёхлетней малышкой, едва ли кто-то из них причастен к убийствам. Поэтому я решила, что пока постараюсь не спускать глаз с основных подозреваемых, а также займусь поиском улик на вещах убитых и камерах. Однако, хотя Герман и сказал, что освободит меня от части медицинской работы, я не собиралась забрасывать врачебные дела полностью. Тем более что их часть касалась главного подозреваемого, Дениса. Утро первого дня, не связанного с допросами, решила провести, проведав его. Осмотрю, поболтаю немного и, может, замечу что-то интересное.

- Утро добрым не бывает, - слышу я сонное бормотание в ответ на своё приветствие.

Зайдя в палату, я с трудом сдерживаю улыбку, несмотря на то, что редко улыбаюсь, тем более от умиления.

Когда-то давно, в поселении, я иногда видела, как погожим летним днём грозные собаки колдунов выводили на улицы своих щенят. Те долго играли друг с другом и с детьми колдунов, рыча и заливисто тявкая, а потом засыпали. Несмотря на то, что собак я не любила, даже мне казались очень милыми прижавшиеся друг к другу пушистые комочки с виляющими даже во сне хвостиками и золотящейся на солнце шерсткой.

Денис, которого я разбудила своим приходом, вдруг напоминает мне этих самых щенков. Такой же по-детски свернувшийся в клубок под одеялом, с лицом, кажущимся смазливым даже с повязками, с припухшими после сна губами и растрепавшимися мягкими волосами. Тоже, кстати, переливающимися в неверном электрическом свете. Он выглядит... Мило.

Впрочем, я быстро подавляю эту мысль. Вызывающий сочувствие, смелый, милый... Какие-то у меня неправильные мысли появляются при виде главного подозреваемого. Болтливый, трусливый и странный - вот это будет поточнее.

Пока я думаю об этом, Денис явно собирается продолжить сон, от которого его отвлёк стук в дверь: натягивает одеяло на плечо, хотя дальше вроде уже не натянешь, и начинает очень выразительно сопеть, намекая, что вставать ему совсем не хочется. Можно было бы плюнуть, оставив его, спящего, на милость медсестёр, которые должны будут чуть позже поднять его и отвести на процедуры, но я решаю даже в случае с Денисом сохранять принцип ответственности за своих пациентов. Нельзя просто ставить галочки, якобы я его осмотрела, если на самом деле это не так.

Я делаю несколько шагов по направлению к его кровати.

- Денис, подъем. - пытаюсь немного повысить голос и пробую пустить в ход искушение, на которое некоторые любящие поспать пациенты ведутся: - Ты проспишь завтрак.

Если говорить на чистоту, завтрак Денис уже проспал - поскольку он пациент, которому можно передвигаться, в палату еду ему не привозили, а в столовой больных по утрам ожидали только до девяти утра. Но хотя бы проснётся. А я его осмотрю и поговорю с ним.

Говорят, путь к сердцу мужчины лежит через желудок. Глупый стереотип. По крайней мере, если речь о мужчине-оборотне. Во всяком случае, Денису сон оказывается милее унылой серой овсянки и стакана какао.

- Ну и нафиг завтрак, - бормочет он, и ещё сильнее натягивает одеяло.

«Не завидую СБ МС, если он окажется убийцей. Его же ни на суд, ни на какие-нибудь тюремные работы не разбудят».

Можно было бы перейти на угрозы в духе «Чем ты занимался ночью? Как правило, ночью как раз убийцы бодрствуют», но я предполагаю, что Денис их сейчас не поймёт. К счастью, замечаю, что тумбочка, стоящая рядом с кроватью, на которой спит Денис, не пуста, как это было неделю назад: на светлой деревянной поверхности лежит бумажная салфетка, а на ней - стакан воды. Видимо, вечером Денису дали принять лекарства, а он не допил до конца.

Решив, что это неплохая идея, я приближаюсь к кровати ещё на пару шагов и беру в руки прохладную стеклянную посудину.

- Денис, мне нужно тебя осмотреть. Если ты не проснёшься, я вылью тебе в лицо воду.

Удивительно, но это действует. Денис переворачивается на спину и приоткрывает глаза. Не знаю, почему, но я замечаю, что ресницы у него тёмные и густые, как у некоторых девушек.

- Я уже говорил, - медленно, сонно интересуется Денис, - какой у вас тут прекрасный сервис?

Немного подумав, я присаживаюсь на край кровати. Самый-самый край, до которого не доходят даже белоснежные простыни и одеяло. Затем ставлю на пол чемоданчик, в котором находятся необходимые для осмотра приборы и который всё это время держала в руке. Стакан с водой, кажется, все-таки ненужный, отправляется обратно на тумбочку.

- Зато эффективный, волчонок.

Приподнявшись на постели, Денис так сладко потягивается, что даже мне, закоренелому жаворонку, начинает хотеться спать. Как бы я не хотела не сравнивать его с собакой, он будто назло напрашивается на это сравнение.

- Интересно, - почти просыпаясь, бормочет Денис при этом, - у Моцарта тоже были навязчивые врачи, которые его будили? Он тоже совой был. Как я.

Со вздохом я вытаскиваю из чемоданчика градусник и тонометр. Денис уже достаточно поправился, чтобы его отключили от монитора пациента, поэтому все показатели нужно было снимать вручную.

- Лучше бы ты себя также хорошо помнил, как факты о композиторах. Ничего не вспомнил нового? - интересуюсь, пока беру его руку в свою и натягиваю на неё манжету тонометра.

- Только то, что я, очевидно, сова, - пожимает плечами Денис. - И что мне неплохо бы почистить зубы перед тем, как ты будешь меня осматривать.

- Можешь не беспокоиться, волчонок, я не собираюсь с тобой целоваться. Так что зубы пока не чисть, дождись, когда у тебя возьмут анализы. Зубная паста может на них повлиять.

- Я говорил, что мне больше нравится, когда меня зовут Денис?

- Выпишешься и будешь рассказывать, что тебе нравится больше, а что меньше.

Через несколько минут неспешной, спокойной болтовни, которую даже как-то не хочется прерывать резкими вопросами об убийствах, я выясняю, что давление и температура у Дениса нормальные, чувствует он себя прекрасно, а язык у него такой же острый, как волчьи когти. Я уже думаю, что впервые наша с Денисом встреча пройдёт нормально, но, видимо, судьба категорически не хотела, чтобы это произошло.

Градусники у нас в больнице стеклянные, ртутные, потому что именно они наиболее точно показывают температуру. Конечно, на самом деле, если разбить такой, ничего страшного не случится, но я всё равно стараюсь обходиться с градусниками аккуратно. В конце концов, это больничное оборудование, да и пациентов пугать ни к чему. Поэтому градусник всегда вытаскиваю в первую очередь и кладу в последнюю.

Когда в чемоданчике уже лежат все инструменты, я берусь за градусник, одновременно с этим отвечая на очередные слова Дениса. Всё вокруг кажется тихим и спокойным, даже умиротворенным.

Не стоит даже думать о тишине и спокойствии, если вы находитесь в БСМП №2.

В этот самый миг воздух палаты разрывают телефонные трели. Кто-то звонит мне.

Обычно мне не звонят во время утренних обходов, а потому я вздрагиваю от неожиданности. Градусник вылетает из дрогнувшей руки, а вместе с ним падает сердце.

Он бы разбился, если бы не Денис. Его быстрое движение, мои мурашки по коже, потому что он задевает меня, пока тянется к полу - и градусник оказывается в руках у него.

Я стараюсь не показывать, что только что с облегчением выдохнула. Да, стоит эта штука копейки, но всё равно страшно разбить больничное оборудование.

- Ни шагу без меня сделать не можешь, - шутливо вздыхает Денис, протягивая мне градусник.

Я с трудом удерживаюсь, чтобы не задрать подбородок и в очередной раз не сказать, что мне помощь не нужна. Благо, есть причина, по которой мне не следует это делать: нужно не только забрать градусник, но и ответить на звонок.

Если чуть раньше я просто вздрогнула, то, вытащив смартфон, почувствовала, как похолодело в животе.

«Екатерина Алексеевна», - высветилось на экране. На пятиминутках, которые не каждый день, но случались перед сменами, она постоянно говорила о важности утреннего обхода пациентов, а значит, просто так во время этой процедуры звонить не могла. Что-то случилось. И вряд ли хорошее.

Я вдруг чувствую неприятное дежавю. Перед смертью Марины я тоже была около Дениса, и Екатерина Алексеевна тоже звонила...

«Сравнивать два абсолютно разных события - это глупо. Всё равно что трястись от страха, потому что убийца отравил вредного старика, как я когда-то. Довольно с меня глупостей». - думаю я и отвечаю на звонок.

- Серова, ты где!? - почти кричит Екатерина Алексеевна. И если обычно её громкий голос звучит просто строго, то сейчас я улавливаю в нём беспокойные нотки. Наша заведующая обычно не волнуется по пустякам, БСМП №2 быстро отбивает склонность к стрессам из-за ерунды.

- В палате Дениса Кирсанова, на обходе. - в противовес Екатерине Алексеевне спокойно отвечаю, но, не сдержавшись, уточняю: - А что?

- Что-что, аварийная ситуация! - значит, я не ошиблась. Что ж, ничего необычного, хотя неприятно. Знать бы ещё, что за ситуация. - Пусть Денис Кирсанов запрется на все замки, а ты сюда давай быстро!

- Что именно случилось? - важно уточняю, тут же мысленно собираясь. Если меня ещё и прийти зовут с обхода, возможно, аварийная ситуация... Более аварийная, чем обычно.

И это действительно оказывается так.

- В больницу пришла посетительница, оказалась албысом-людоедом. - пускается в объяснения Екатерина Алексеевна, и я слышу, что её голос подрагивает от волнения. - Сейчас она где-то на территории больницы, плюс здесь лежит её так называемый донор, к которому её, скорее всего, будет тянуть. Она очень опасна, уже укусила Тему.

Сама того не замечая и не думая, что меня не увидят, я медленно киваю на её слова. В отличие от ситуации с убийцей, этот форс-мажор для БСМП №2 - нечто почти нормальное. Если бы, когда сбежал после обращения Денис, не погиб Змеев, я бы тоже была намного спокойнее, потому что такое у нас происходит если не раз в неделю, как сейчас, то раз в месяц уж точно. Появление в больнице опасных для общества магических существ по уровню странности можно сравнить с авралом в обычных больницах, когда туда привозят огромное количество людей после масштабной аварии или другого несчастного случая. Плохо, жутковато, нужно быстро прийти в боевую готовность, но не что-то из ряда вон выходящее.

По правде говоря, я не удивляюсь даже насчёт албыса, хотя, казалось бы, ни якутской твари, ни её донору здесь делать нечего, если только это к Лёве не приехали родственники. А они приехать не должны, потому что у них с Мариной близких, к счастью или к сожалению, нет. Не удивляюсь я, потому что уже перестала это делать после того, как в ноябре к нам в больницу пожаловал тучный армянин-вешап¹, весь в чешуе и кашляющий чистейшей озёрной водой, и никто даже бровью не повёл. Присутствие в нашей больнице созданий, менее распространённых, чем колдуны и оборотни, даже реликтов, населяющих только конкретную область или страну, для нас тоже норма.

Не беспокоюсь я и за Хоффмана. Во-первых, глупо беспокоиться за абсолютно чужого и довольно раздражающего человека, а во-вторых, дерьмо в воде не тонет. А дерьмовые личности от укуса какого-то албыса не умирают.

- Передайте ему от меня каламбур в духе «какая муха его укусила». - не удерживаюсь от шпильки. В конце концов, Екатерину Алексеевну тоже надо подбодрить, а то она, бедная, итак устаёт с нами, а тут совсем разволновалась.

- Сама ему передашь, - в тон мне отзывается Екатерина Алексеевна. - Он тоже хочет пойти искать албыса, - судя по прорезавшимся в её тоне сварливым ноткам, либо я зря сыронизировала, либо Хоффман даже в нездоровом состоянии умудрился вывести её из себя.

- Его же укусили.

- Не очень сильно. Но... - неожиданно Екатерина Алексеевна делает неуверенную паузу, будто ей неловко об этом просить. - Буду благодарна, если присмотришь за ним.

Отлично. Мало того, что мне нужно искать опасное создание, ещё и следить за Хоффманом. Меня вновь охватывает чувство дежавю, хотя, когда мы с Артёмом шли искать Дениса, я сама попросила его помочь, потому что понимала, что одна с оборотнем не справлюсь.

- Хорошо. - сквозь зубы - тут мой маловыразительный голос, наверное, играет на руку - соглашаюсь я. А затем, благодаря ассоциации с Денисом вспомнив, почему тогда мне нужна была помощь Артёма, решаю задать вопрос, чтобы понять, нужна ли будет она сейчас: - Албыса можно ранить?

- Албыса нужно остановить, Серова! - жёстко отвечает Екатерина Алексеевна. - До приезда СБ МС она в вашей с Артёмом власти.

На этом, не желая больше тратить драгоценное время, она вешает трубку.

Мозг на время откладывает длительную по времени решения задачу на поиск убийцы и переключается на другую: где найти сбежавшего албыса и как с ним, точнее, с ней, справиться. Одно я, благодаря ответу Екатерины Алексеевны, уже поняла: сделаю я это всё сама, хоть Хоффман и будет мешаться под ногами.

- Что у вас там опять? - обрывает мои размышления любопытный голос Дениса. Только в этот момент я полностью вспоминаю о его присутствии.

Иногда мне кажется, что много думать вредно. Это делает человека слишком рассеянным. В конце концов, даже глупо забывать о том, что рядом находится человек, который, предположительно, точно такой же убийца, как этот албыс. Даже хуже, потому что албыс хотя бы - хищник, убивающий ради пропитания.

Но ничего не могу с собой поделать. Если ситуация экстренная, то я слишком глубоко ухожу в себя, пока что-то анализирую. Вот и сейчас не только про Дениса забыла, но и не заметила, что встала с его кровати и ушла в другой конец палаты.

- Ничего такого. - отмахиваюсь я и тянусь к голове. Времени готовиться к охоте на албыса, судя по всему, немного, поэтому лучше привести себя в боевую готовность прямо в палате Дениса. - Маленькая неприятная неожиданность, из-за которой все пациенты в опасности. - спокойно добавляю, пока вынимаю из волос шпильки.

- В вашей больнице то, что все пациенты в опасности - просто «маленькая неожиданность»? - чуть ли не давится от удивления Денис.

- В учреждениях для нечисти иначе не бывает. - пожимаю плечами я. Можно подумать, в школах для магических созданий или в СБ МС иначе! Конечно, у нас часть урона причиняют больные из-за особенностей своих болезней или, как Денис, если он не убийца, из-за стресса, но все-таки. В общем, как я уже говорила, я перестала удивляться. И Денису пора. Немного подумав и решив напоследок поднять себе настроение, добавляю: - Как у тебя с самозащитой, кстати?

- А что?

- Тебе следует быть готовым к тому, что к тебе в палату может ворваться женщина, превосходящая по силе не то что мужчину, а относительно сильное магическое создание.

- Что!?

Я закрываюсь уже полностью распущенными волосами. На всякий случай - вдруг Денис даже на моём невыразительном лице увидит улыбку! Он, конечно, не Змеев, но на чрезмерный врачебный юмор в отношении серьёзных ситуаций даже я бы на его месте пожаловалась. Пусть думает, что я говорю серьёзно.

Доля серьёзности, на самом деле, в моих словах есть. Албыс в первую очередь, конечно, будет искать своего донора, а к нему Екатерина Алексеевна наверняка уже отправила охрану, но все-таки никогда не знаешь точно, куда подобную тварь приведут инстинкты. Именно тварь и именно инстинкты, потому что, когда склонные к людоедству существа начинают поедать живое, звериная часть берёт над ними верх.

Когда я понимаю, что точно не улыбнусь, а происходит это достаточно быстро, то откидываю волосы назад и несколько раз качаю головой, чтобы все пряди упали за спину. Шею тут же опаляет теплом - моя густая шевелюра греет не хуже шарфа, а от понимания того, что придётся какое-то время ходить с распущенными волосами, становится ещё жарче. И это не очень хорошо, учитывая, что в основной части больницы прекрасная система отопления.

- Ух ты! - раздаётся голос Дениса. Уже совсем не испуганный, а скорее... Восхищённый?

Обернувшись, я с удивлением замечаю, что Денис действительно будто забыл или не воспринял всерьёз мою попытку его напугать. Во всяком случае, на его лице я замечаю лёгкую улыбку, а в глазах - что-то вроде восторга.

- Что? - настаёт мой черед переспрашивать.

Чтобы не отвлекаться, в это же время я ссыпаю половину вытащенных из волос шпилек из одной ладони в другую. Металл приятно холодит кожу, а серебристая поверхность тонких украшений для причёски резко контрастирует с моей грубой красной кожей. Каждый раз, когда приходится использовать шпильки вот так - благо, происходит это нечасто - я чувствую себя пиратом, укравшим драгоценное оружие или сокровище. Даже не знаю, почему так. Мне ведь их когда-то подарили...

- Да нет, ничего, - отзывается Денис. - Тебе бы почаще волосы распускать. Тебе идёт.

Когда собираешься останавливать очередной больничный аврал, меньше всего ожидаешь услышать комплименты. К тому же, кроме Тимофея, мне их давно никто не делал, а от него они воспринимаются иначе. Как от родителей или ещё каких-то родственников. Поэтому сначала я теряюсь. И даже чувствую, как к щекам приливает жар. Теперь совсем не от волос, хотя их я тоже снова нервно перекладываю на плечи. Минус быть бледной - когда краснеешь, это слишком хорошо заметно. А показывать это не хочется. Денис знает меня как спокойного циничного медика, и пусть так и будет. Потому что я такая и есть, и совсем неважно, что пару раз он случайно, будто жулик в щелочку, заглянул куда не надо и увидел другую меня.

- У пациентов, которым в кровь попадёт зараза с моих волос, будет другое мнение на этот счёт. - холодно отвечаю.

- Вот скажи мне, - снисходительно вздыхает Денис, - как можно быть такой вредной, что даже зимой становится душно?

На это я ничего не отвечаю. Поверил в мой холодный тон, и на том спасибо.

Хотя я разговариваю с Денисом, все-таки не отвлекаюсь от подготовки, и то время, которое тратила на ответ, тоже не проходит зря. На моих ладонях всё ещё лежат шпильки, вот только благодаря моему маленькому усилию они начинают шевелиться. От кожи не отрываются, потому что дают ей энергию, а медленно ползут по ней, словно механические жуки.

Эти движения шпилек не хаотичны, у них есть определённая цель. Собственно, ради достижения этой цели шпильки и были когда-то давно созданы святым Русланом - великим русским колдуном и изобретателем. Он был известен также, как и Ярослав Чернокнижный, если не больше. Впрочем, мне сейчас не до исторических фактов.

Достаточно быстро шпильки на каждой моей ладони выстраиваются в ряд, образуя относительно длинные тонкие полосы. А затем начинают с тихим звоном соединятся друг с другом, словно рыцари на средневековом поле боя.

Весь процесс занимает не больше пары минут. Денис не успевает даже закатить глаза после слов о моей «душности» (терпеть не могу это слово, когда оно применяется к человеку, а не к погоде!), а в моих ладонях полностью формируются два ножа. Острые, никогда не нуждающиеся в заточке, с удобными рукоятями и лёгкой транспортировкой. Чудо, а не оружие! Даже красивые - на гардах² и лезвиях старинные узоры золотистых и тёмных оттенков, изображающие растительные мотивы, а на ручках выгравированы одинаковые символы. Буква «В», украшенная плетеным вензелем, по первой букве имени нынешней владелицы ножей. То есть меня, Василисы. Говорят, эти ножи никогда не лгут и всегда показывают настоящее имя владельца. В этом их минус, если хочешь скрыть свою личность. Благо, имя я после побега не меняла.

Когда я ими в последний раз пользовалась? Кажется, осенью, когда угрожала сующему нос куда не надо Хоффману. Он тогда, судя по лицу, даже не понял, откуда я взяла нож. Не знал, что тогда я ещё пользовалась обычными шпильками, а эти носила с собой и легко создала один клинок в кармане. Когда я привыкла к больнице, то перестала так агрессивно и нервно на всё реагировать, да и обычные шпильки периодически терялись. А потому в какой-то момент перешла на использование своего старого подарка как украшения.

- Ого! - я снова слышу восклицание Дениса, когда оборачиваюсь к нему, ловко крутя два ножа в пальцах. Похоже, у него сегодня день сильных эмоций. Впрочем, Денису полезно. Если он не убийца, а амнезийный больной, может, что-то вспомнит. А Денис тем временем вскидывает руки в успокаивающем жесте: - Ладно, понял, шутить с тобой - плохая идея. Хотя про волосы я серьёзно.

Я прикидываю, как сейчас выгляжу со стороны. Мрачное безразличное лицо, руки, явно знающие, куда всадить лезвие, чтобы смерть была мгновенной, энергия человека, с которым лучше не связываться - её можно ощутить от многих колдунов, когда они используют магию. Сфотографируй нас с Денисом и покажи любому случайному человеку с вопросом: «Как думаете, кто из них - убийца?», подавляющее большинство наверняка укажет на меня. И правильно, в общем, укажет. На моей совести достаточно смертей, чтобы по мне всё было видно.

Единственное, что успокаивает - возможно, на албыса мой вид тоже произведёт впечатление, и он - вернее, она - не будет сильно сопротивляться.

- Они не для тебя. - успокаиваю я Дениса, решив, что хватит его пугать или поражать. - По крайней мере, пока.

- Это радует, - выдыхает Денис, но скорее насмешливо, чем искренне. Значит, все-таки не испугался! А зря, вообще-то. Помолчав немного, он добавляет: - Помощь не нужна? С этой... Женщиной, которая сильнее мужчины? С тем мужиком ты справиться не смогла...

- Тише, Денис. Остановись на комплименте насчёт волос. А то помощь понадобится тебе. - на самом деле, конечно, не хочу его ранить, но показательно делаю выпад клинком вверх сбоку. Ножевой бой не зрелищен, он предполагает сокрытие ножа до последнего, но конкретно это упражнение выглядит достаточно внушительно.

Денис, однако, уже не пугается, даже обижается немного.

- Ой-ой-ой! Я тоже выпендриваться умею, - и он дёргает рукой, на миг превращая ногти в волчьи когти. - Иди, тебя там заждались уже!

- Если с аптечкой что-то случится, ты точно доиграешься. - бросаю я, просто потому, что не хочется оставлять последнее слово за Денисом, да и чемоданчик действительно собираюсь пока оставить у него.

И, не давая ему больше ничего сказать, ухожу, плотно закрыв за собой дверь.

* * *

Наверное, постороннему человеку было бы удивительно услышать, что в больнице, где никогда не бывает спокойно, а большая часть пациентов или их родственников представляет опасность, я пользовалась ножами всего два раза за несколько месяцев работы. На деле ничего странного в этом нет. Потому что есть огромная разница между случаем недельной давности, когда нужно было остановить Дениса, и сегодняшним.

Денис был ранен и не виноват в том, что творил - если он, опять-таки, не убийца. Поэтому цель была не только защитить других, но и не навредить ему. Наш албыс же, как я поняла, вполне сознательная взрослая женщина, и она прекрасно понимала, что делала, убивая людей. Она не была ослеплена болью или сильным стрессом, ей просто сорвало крышу. Однако крышу сносит только после первого убийства, а значит, она знала, на что шла.

Крышу, кстати, может снести любому созданию, даже необязательно людоеду. Колдун, убивший людей, может пойти по кривой дорожке и стать агрессивным маньяком точно также, как албыс. Я знаю это слишком хорошо, потому что тогда, на Урале, меня тоже неплохо так понесло, хотя случилось это не сразу после побега из поселения. Хорошо, что нашлись люди, которые привели меня в сознание, да и что сама я обладаю достаточно сильным чувством вины... Но я отвлеклась. В общем, против преступницы все средства хороши, особенно против той преступницы, вина которой точно подтверждена.

Иногда я думаю, может ли кто-то говорить так же обо мне?

Мои мысли можно было сравнить с бесконечным тоннелем, в конце которого не видно света. Реальная и материальная БСМП №2 даже близко не напоминала такой тоннель - её коридоры всегда заканчивались. Вот и сейчас я, задумавшись, даже не заметила, что почти дошла до приёмного отделения. Выйти в этот огромный зал, правда, не успела. Потому что мне на встречу медленно выбрел, по-другому и не скажешь, Артём Хоффман.

Я сразу замечаю, что выглядит он болезненно. Вернее, болезненно выглядит он почти всегда из-за дряни, которую употребляет, но его сегодняшний вид и вовсе напоминал вид умирающего. Лицо не просто бледное, а какое-то прозрачное, одна рука придерживает другую за плечо. Под пальцами здоровой руки заметны темно-алые капли. Сейчас Артём больше напоминал не охотника на албыса, а жертву этого существа. Коей, в общем, он и был.

- Ну и зачем? - кратко спрашиваю вместо приветствия. Я ещё могла потерпеть Хоффмана неделю назад, когда думала, что он лучше меня разбирается в оборотнях, но не сейчас, когда он, судя по всему, в любой момент мог свалиться в обморок. Тем более что после допроса его вообще видеть не хотелось. - Понравилось, как мы волколака искали? - добавляю, немного подумав. С него станется испортить мне поручение Екатерины Алексеевны просто потому, что я просила его помочь, а заплатила за это только чаепитием.

- Не то чтобы понравилось, - отзывается Артём, и я замечаю, что по крайней мере его выражение лица вполне обычное и здоровое. То есть насмешливое. - Но ты в тот раз проглядела столько деталей, что я счёл своим долгом пойти вместе с тобой.

- Если бы ты меня не отвлекал, я бы не проглядела. - отвечаю и, чтобы воздержаться от продолжения, перевожу разговор в более важное русло: - Где тот пациент, который был донором албыса?

Артём обходит меня и направляется в противоположную от приёмного отделения сторону.

- Я оставил его в реанимационной, - говорит он, когда я догоняю его и иду рядом. - Вообще-то я просил, чтобы ему сделали рентген, но учитывая нерасторопность санитаров, думаю, он всё ещё там. Катя должна позвонить и сказать, чтобы двери в его палату заблокировали. А что, хочешь подойти и подождать, пока зубастая фрау³ за ним явится? - интересуется Хоффман, - Как банально. Я думал, ты придумаешь что-то более интересное!

«Что-то мне подсказывает, что здесь не цирк, а больница, и использовать надо не интересные приёмы, а действенные».

- Поскольку у нас в больнице не работают оборотни, и почувствовать запах албыса никто не может, а камеры работают не везде, наиболее эффективно будет ловить на живца... - объясняю медленно, словно ребёнку или сумасшедшему.

Да, в этом сложность ловли существ вроде албысов. Несмотря на то, что в больнице снова звенит сигнал тревоги, хотя уже намного тише и без игр света, на них это повлиять не может. В отличие от оборотней, у тварей со «съехавшей крышей» мозг работает на отлично, а громкие звуки или яркий свет не пугает их, как животных. Именно поэтому охотиться на албыса незрелищно и небезопасно.

Когда коридор выводит нас с Хоффманом в зону, где особенно много палат, мы сталкиваемся с толпой врачей, пациентов и младшего медперсонала. Очевидно, события недельной давности ничему их не научили, потому что суетятся они, как и тогда. Кто-то пытается забежать в палаты и забаррикадироваться там, другие планируют, судя по всему, выбежать на улицу. Отдельные личности, видимо, из «чистеньких» отбросов, оказавшихся в больнице, но не умеющих выживать, собираются погеройствовать и направляются в сторону кабинета Германа. Наверное, чтобы получить указания насчёт албыса.

Меня изнутри передёргивает от того, что оказалась в толпе. В животе всё сжимается, во рту сохнет, а саму меня начинает мутить от криков и запахов чужих пота и страха. Помня просьбу Екатерины, я стараюсь, несмотря ни на что, не терять из виду Хоффмана. Благо, его светловолосую высокую макушку хорошо видно даже в скоплении людей. Я замечаю, что он, как и я, пытается выбраться из толпы, и что некоторые его толкают, потому что бегут в противоположную сторону. Кто-то задевает плечо Артёма, то самое, куда, судя по всему, пришёлся укус. Незадачливый медик тут же получает за это локтем Хоффмана под рёбра, однако сам Артём тоже страдает: он бледнеет ещё сильнее, а лицо его искажается.

С большим трудом мы выбираемся из коридора в тот самый зал, где я встретила Артёма, когда искала Дениса. Появляется ощущение, словно мы только что уже побывали в опасной заварушке и с трудом спаслись. А ведь обезвреживание албыса ещё впереди!

Хоть я и привыкла, что в БСМП если не одно, так другое, но иногда это очень утомляет. В конце концов, я ни расследовать, ни лечить нормально не могу!

- Так чем ты там объяснила свой скучный метод поисков нашей кровожадной госпожи? - уточняет Артём, утомленно приваливаясь к стене, и мне приходится повторить то, что говорила до этого. Потому что на сарказм сил не хватает.

- А живцы, - заканчиваю, - у нас, то есть те, кого она кусала, это тот пациент и...

И тут меня будто молнией поражает.

Возможно, Екатерина с Германом этого не одобрят, все-таки их племянник, да ещё и раненый, но... Это ведь даже действеннее и быстрее, чем использовать первого донора албыса. Его ведь заблокируют в палате, а значит, пахнуть будет меньше. Да и албыс вряд ли глуп, может заметить, что до этой жертвы ему не добраться. А тут... Маленькая месть за допрос и вообще всё хорошее, сильный запах, способный быстрее привлечь албыса, «живец», хоть и раненый, но наверняка способный как-то за себя постоять, в отличие от другого донора, который аж в реанимационной. Я убью сразу несколько зайцев!

- Это тот пациент и ты. - заканчиваю и слегка улыбаюсь, с удовольствием наблюдая за изменяющимся лицом Хоффмана. Он ведь не дурак и наверняка понял, почему я сделала на нём паузу. - Знаешь, я придумала план позрелищнее.

* * *

Мои мысли о том, как похож случай с албысом на поиски неконтролирующего себя Дениса закончились - включаю смартфон и смотрю на время - уже сорок четыре минуты назад. Потому что там всё прошло на удивление быстро. Сегодняшняя же охота, если её можно так назвать, была соревнованием на терпение. Кто выдержит дольше - голодный албыс, которого зовёт плоть уже испробованной и находящейся неподалёку жертвы, или мы с Хоффманом. И хотя ноги мои уже затекли, шея болела, а спина ныла, я знала, что выдержу я. Я умею терпеть. Мне приходилось. А вот голодному албысу, которая столь неумело убивает - едва ли.

Я сижу на полу, прислонившись к автомату с кофе. С двух сторон стены, потому что нахожусь я в углу, с третьей стороны несколько поставленных друг на друга скамеек, чтобы меня не было видно. Быстро и не совсем удачно приготовленное, но относительно неплохое место для засады. Клаустрофобы едва ли оценили бы, но, к счастью, боязнь замкнутых пространств в список моих страхов не входила.

В зоне отдыха, где мы с Артемом находимся, царит полумрак - свет выключили, жалюзи на окнах опустили, отчего серый дневной свет почти не пробивался в помещение. Все, кто пытался эвакуироваться, это уже сделали, а потому в зоне отдыха не только темно, но и тихо. Впрочем, даже любящей спокойствие и одиночество мне от этой бесшумной тьмы скорее не по себе. Потому что понимаешь, что она не сулит безопасности.

Из прорех между автоматом и скамейками немного просматривается зал. Пол, диванчики, другие автоматы. У противоположной стены, прислонившись к ней, сидит Хоффман. Мне хочется сказать ему, что умирающая беззащитная жертва, которую он должен играть перед албысом, не должна так ухмыляться, но я не решаюсь ни пошевелиться, ни подать голос. Засада - шутка такая, даже дыхание может выдать. И тогда придётся всё начинать сначала.

Для албыса Артём выглядит и пахнет, в теории, достаточно привлекательно: единственный оставшийся у неё случайно получившийся донор, потому что другого, как и должны были, закрыли в реанимационной - об этом Артёму уже написала Екатерина; на одежде Хоффмана не только его кровь из раны, но и кровь того несчастного - Артём брал у покусанного пациента анализ, а потому мы с ним решили взять пробирку с той кровью и вылить немного на него. Вернее, решила это я, а Хоффман принялся иронизировать и плеваться ядом. Ему не хотелось портить и без того испорченную водолазку, а потому уговорить его удалось с трудом. К тому же, Артем сидел на полу и периодически промокал лицо мокрой тряпкой, создавая эффект испарины. В общем, идеальный обед для опасной хищницы.

В другую сторону зала я стараюсь не смотреть, хотя она тоже хорошо видна. Дело в том, что в самой середине зоны отдыха кто-то установил самодельный мемориал Марине. Тимофей говорил мне об этом ещё во время моего больничного, и я всеми силами старалась избегать этого места, однако судьба всё равно привела меня сюда. Глаза так и тянуло взглянуть на маленький деревянный столик с чёрно-белым портретом в рамке, банальной надписью, стаканом водки, накрытым кусочком чёрного хлеба, и несколькими, уже засохшими, цветами. Однако я прекрасно понимала, что это зрелище ударит меня намного сильнее, чем убийца по голове, чем сейчас может ударить албыс. И сдерживалась.

Боюсь встряхнуть головой, чтобы избавиться от мыслей, потому что могу с грохотом задеть автомат или скамейку. Поэтому просто крепче сжимаю руки, держащие в карманах халата ножи. Лезвия не до крови, но слегка царапают кожу, как и впившиеся в ладони ногти. Это немного взбадривает.

Снова включаю телефон и обнаруживаю, что прошло ещё восемь минут. Облизываю пересохшие губы. Наверное, нужно было сначала немного попить, потому что неизвестно, сколько ещё ждать албыса. Обидно, что кофе находится прямо за стенкой от меня, но дотянутся я до него не могу. Как же все-таки иногда бесполезна магия, способная только брать и перенаправлять энергию определённого материала!

Ну, ничего. Сейчас поймаем очередную буйную магическую тварь, не оставим на сей раз в больнице, а сдадим СБ МС, которые, надеюсь, скоро таки изволят приехать - вызвали их часа два назад - и я поем, попью, вернусь к расследованию. Или лучше об этом не думать, а то всё выйдет с точностью да наоборот?

Шаги.

Я вздрагиваю и даже, не подумав, резко выпрямляю прежде согнутую спину. Благо, не задеваю скамейки. Надо, наверное, сказать спасибо Хоффману за то, что не просто притащил их по моей просьбе, но и сложил, оставив достаточно места.

Сначала думаю, что мне могло показаться, но нет. Всех врачей предупредили о происходящей здесь облаве, не сказав только о живце, чтобы не беспокоить наше начальство. Значит, это она. Наш охотник и жертва одновременно. Стук каблуков, громкий, немногим тише моего насторожившегося сердца, с каждым мгновением становится всё громче. А она точно совсем начинающая, эта людоедка! Даже обувь не сняла. Какая-то часть меня, пожалуй, хотела не поймать её, а прочесть инструкцию о том, что делать, когда бежишь и прячешься, но при этом хочешь кого-то убить.

От этих мыслей мои губы растягиваются в нервной улыбке, и я тут же закрываю её рукой. Я сейчас не должна ни фыркнуть, ни слишком глубоко вздохнуть. Может, албыс и неопытен, вернее, неопытна, но наверняка не настолько глупа, чтобы оставаться на месте, заслышав подозрительные звуки.

«Цок-цок-цок», - продолжают стучать каблуки, навевая ассоциации с другим магическим созданием, японским и вымышленным, из городских легенд - «тэк-тэк». Легенды. Частенько по ним снимают ужастики, в которых герои сидят вот также, в тишине, слышат нечто страшное, пугаются, но на первый раз создателем шума оказывается не монстр.

К счастью или к сожалению, мы не в ужастике, и над вполне реальным албысом клише не властны.

Всё происходит быстро.

Стук каблуков ускоряется. Вероятно, албысом с усилением привлекательных запахов начинают всё активнее двигать инстинкты, и она переходит на бег. Пожалуй, это единственная известная мне женщина, способная, как те самые героини в фильмах, спокойно бегать на каблуках.

Я буквально впиваюсь взглядом в часть зоны отдыха напротив меня. Артём тоже слышит шаги и поднимает голову. Надо отдать должное его актёрским способностям, делает он это медленно, будто с трудом. Только его губы дёргаются, делая ухмылку ещё шире, а руки напрягаются. В этот же момент я замечаю мелькнувшую тень. Албыска вбежала в зал и, быстро оглянувшись, сразу кинулась на Хоффмана.

Тот до последнего сидит на полу, не особенно изображая испуг, но и не шевелясь, будто у него всё тело онемело от страха. Только когда албыска хватает его за плечи, желая поднять и впиться в него пастью на шее, Артём вспоминает, что не просто так именно его я заставила стать живцом. Резко встав на ноги, он тоже довольно ловко хватает женщину за покатые плечи и прижимает её спиной к стене. Я вижу, как та наклоняет голову, из-за которой слышно шипение - это шипит вторая пасть. Только вот издание угрожающих звуков бессмысленно. Хоффман занял такую позицию, что укусить его снова едва ли возможно.

Я даже начинаю задумываться, стоит ли мне выходить из своего укрытия. Впрочем, хорошо, что я не привыкла рано радоваться. Потому что в положении Артёма и албыски спустя жалкие пару минут происходит перемена.

Когда женщина понимает, что использовать своё главное оружие не получится, то вспоминает про другое. Про то, что албыс, который долгое время питался плотью, очень силён.

Одной рукой она хватает Артёма за ту руку, которую он сжимал на её плече, и стискивает так, что я слышу, как Хоффман скрежечет зубами. А другой резко ударяет его в плечо. В то, которое до этого укусила.

Артём отшатывается от неё с совсем уж болезненным лицом и тихим вскриком. И, естественно, выпускает албыску из рук.

Поняв, что дело плохо, я все-таки решаю вылезти.

Если уж сравнивать всё с фильмами, то, будь я героиней какого-нибудь боевика, легко перемахнула бы через три поставленные друг на дружку небольшие скамейки. К сожалению, до них мне далеко. Может, я умею использовать магию в боевых целях и немного управлять ножами, спортом не занималась давно. Да и уровень питания и режима у меня не тот, чтобы устанавливать рекорды на прыжки в высоту. Поэтому через скамейки еле-еле перелезаю, пару раз больно ударяясь о железные ножки и с бешено колотящимся сердцем вслушиваясь в звуки борьбы совсем рядом.

Когда наконец полностью вылезаю из-за скамеек, понимаю, что ситуация снова поменялась и снова в худшую сторону. Видимо, заметив подкрепление, албыска начала сопротивляться ещё активнее. Артём же, в свою очередь, на какое-то время ослаб от резкой боли. Поэтому она с лёгкостью извернулась и укусила его снова.

Это я поняла по ещё одному кровавому пятну на его кофте, расплывшемуся в районе ребра. А по тому, что Артём не просто скривился, но и завалился на спину, а его глаза начали закрываться, я поняла, что албыска не просто его укусила. Она ещё и отравила его своим ядом. Вернее, не ядом, а веществом, встречающимся во втором рту всех албысов. Снотворным.

Не то чтобы мне жалко Хоффмана, но если албыска сожрет его на моих глазах, меня, наверное, уволят. А она именно это и сделает, если сейчас же не вмешаться, потому что теперь Артём перед ней абсолютно беззащитен.

Недолго думая, вытаскиваю один нож, беру из него энергию сплава металлов, из которых он был когда-то отлит, и направляю её во второй. Тот по моей воле вылетает из другого кармана уже сам. Можно было и вполне по-человечески метнуть, конечно, но вряд ли я буду достаточно меткой в полутьме и с движущейся целью. Я с магическими силами - совсем другое дело.

Сжав губы и изо всех сил концентрируясь, велю второму ножу лететь в ногу албыске. Так однозначно не убью её, но ограничу возможность передвижения. Я не милосердна, нет, но убийцей больше быть не хочу.

На лбу проступают бисеринки пота, ноги чуть слабеют, а сердце начинает биться ещё быстрее. Поскольку ножи - ведьминский магический артефакт, управление ими забирает достаточно много магических сил. Слабый колдун с таким и вовсе не справиться, а сильному приходится выложиться почти на максимум. Ещё одна причина, по которой я не использовала их с Денисом, и просто причина, почему не превращала в них шпильки, когда громила заброшенную палату. Одной шпилькой пользоваться намного проще, поскольку она и даёт, и забирает гораздо меньше энергии.

Услышав крик и увидев, как подкосилась нога албыски, я понимаю, что нож достиг цели. Впрочем, по-другому и быть не могло.

В идеальном мире, где все мои планы осуществляются в точности так, как хотелось бы, женщина должна была упасть, а я - на всякий случай подбежать к ней и удерживать до тех пор, пока не прибудет СБ МС. К сожалению, мир неидеален. К счастью, я знаю об этом давно.

Поэтому, когда албыске, благодаря съеденным органам несчастных людей, удаётся не упасть и даже броситься бежать, хотя нож вошёл в её ногу по самую рукоятку, я не теряюсь и бросаюсь за ней. Даже раненая, она бежит намного быстрее, поэтому, пока албыска не покинула зал, вновь хватаюсь за оружие. Теперь я заставляю нож выйти из ноги женщины и ни в коем случае не дать ей покинуть зону отдыха. Тем самым вновь решаю сразу две проблемы - открывшееся из опустевшей раны кровотечение рано или поздно ослабит албыску, а лезвие, которое будет витать перед её горлом, позволит её задержать.

Сначала женщина так поглощена желанием сбежать от внезапно появившегося сильного врага, что не замечает нож. Она, наверное, видит только тёмный прямоугольник спасительного коридора, который приближается с каждым шагом. Потому что не видит не только нож, уже замерший тонкой серебристой линией в проёме прохода. Албыска не видит даже мемориал Марине. Ну, или ей просто наплевать на абсолютно неизвестную ей умершую. Она проносится мимо, задевая стул, отчего тот пошатывается, а портрет в рамке неумолимо летит на пол.

Я подбегаю к нему, когда он почти долетает до пола и успеваю поймать. Конечно, фотография - это просто бумажка, имеющая мало общего с человеком, которого уже не вернуть, но мне кажется кощунством вот так просто уронить портрет.

Уже хочу бережно поставить рамку обратно, но случайно сталкиваюсь взглядом с глазами изображения Марины. В горле тут же появляется неприятный комок, и я с трудом удерживаюсь от того, чтобы не разбить стеклянную поверхность. Светлые глаза этой Марины смотрят, как и у неё настоящей, прямо, открыто и весело, но мне чудится в них немой упрёк.

«Это ты виновата», - говорят её мило улыбающиеся губы. - «Ты оставила моего сына сиротой. Что, если он вырастет таким же, как та, кого ты сейчас ловишь?».

«Вот именно, что ловлю». - пытаюсь я успокоить сама себя. - «Мне сейчас не до глупого чувства вины. Я должна довершить то, что мне поручила Екатерина».

Моргнув, я отвожу глаза от портрета и быстро ставлю фотографию обратно. Вовремя. Потому что в следующую секунду на меня уже налетает бесшумная женская фигура. Албыска заметила, что ей не выйти, и решила, что лучшая защита - нападение. Ладно, это даже похвально. Почти застигла меня врасплох.

Почти. Такое маленькое слово по значению и длине, но такое существенное в драке.

Прежде всего я толкаю албыску в плечо, заставляя её развернуться ко мне лицом, чтобы она не могла меня укусить. Та пошатывается всего на мгновение, но мне хватает его, чтобы ударить её ногой в ножевую рану.

Голова женщины дёргается от боли, а её чёрные волосы задевают такие же мои. Я пытаюсь поймать её за шею, чтобы зажать пасть, сделать вид, что хочу её задушить, и взять энергию её ткани для управления её одеждой. Однако к албыске вместе с болью приходит ярость. Она хватает меня за руки и пытается их вывернуть. Я делаю всё, чтобы удержать в ладони нож и вырваться, но если первое получается, то на второе сил не хватает. Послать второй нож себе на помощь не решаюсь - может и не хватить сил, и албыска, увидев освободившийся путь, наверняка ранит меня и сбежит. Из-за крепко сжатых запястий прикоснуться к чему-то и взять энергию какого-то предмета я не могу.

Черт. Магией не воспользоваться, а физически я слабее неё. Я могу только отбиваться ногами, но толку от этого мало. Лишь растрачу силы и дам ей вцепиться в меня. Что делать?

Резко оборачиваюсь и ищу взглядом Хоффмана. Тот без сознания и не может мне помочь. Ранен и абсолютно бесполезен, как я и думала. Однако его лицо заставляет меня кое-что вспомнить. Допрос. Там случилось неприятное, но умный человек все запоминает, чтобы потом использовать. А это идея! Моя сила может быть в моей слабости, как бы банально это не звучало, и моём любимом эффекте неожиданности.

Я резко перестаю сопротивляться и падаю на бок. Албыска, как и я, когда пыталась забрать у Хоффмана бумажку с именами, этого не ожидает, и летит за мной. Мы обе приземляемся на пол, только моя противница - с удивлением, а я - с готовностью. Пользуясь её секундной заминкой, не вставая, прижимаю нож к её горлу. Албыска испуганно отшатывается, падая головой мне на руку, но я тут же прижимаю нож снова. Теперь деваться ей некуда.

Я не сразу понимаю, что она хитрее, чем я думала. Только когда руку, на которую упала голова со смазливым, не очень молодым лицом, пронзает боль. Да такая, что с трудом удерживаюсь от крика и не выпускаю нож из рук.

Она меня укусила. Причём не так, как Артёма, слегка. Судя по тошнотворному хрусту, она впилась в руку, дотянувшись до кости. В глазах не темнеет, и боль относительно терпима, значит, не перелом, но близко. И отпускать албыска меня, судя по всему, не собирается.

Ладно, хотя бы яд уже не выпустит. У албысов он вырабатывается дважды в сутки, и, учитывая попавшего к нам пациента-жертву, она обе попытки уже истратила. Значит, от меня ей никак не избавиться. Мне просто надо потерпеть до приезда Службы. А терпеть я умею. Ожоги вытерпела, а это ерунда в сравнении с ними.

Я знаю, что это вряд ли поможет, но не удерживаюсь от удовольствия приподняться на локте прокушенной руки (вот теперь в глазах от боли потемнело) и бросить в лицо этой якутке средних лет, на вид совсем не похожей на чудовище:

- Попалась. Каково это, быть моськой, которой осталось только лаять на слона?

Зубы албыски вонзаются в руку ещё сильнее, и я снова падаю на пол.

- Думаю, тебе самой лучше известен ответ на этот вопрос, - отзывается она. Голос её такой же красивый и нежный, как и лицо. Идеальная убийца. Последняя, на кого подумаешь, если кого-то найдут наполовину съеденным.

- Почему? Мне не больно. - спокойно лгу я. - А вот тебе будет очень больно, если... - выразительно прижимаю лезвие к её горлу, хотя не до такой степени, чтобы выступила кровь.

На самом деле, поддерживаю этот разговор не просто так. Почти каждого человека можно ранить не только ножом или магией, но и словами. Нужно только найти подходящую тему. Унижение, угрозы, муки совести. Если найти больное место у албыски, то, возможно, она расслабится и выпустит мою руку. А я тогда уж сделаю всё возможное, чтобы не дать ей укусить себя заново. В конце концов, тогда одна рука станет свободной, и я смогу взять откуда-нибудь энергию.

Страх смерти на албыску не действует, как и унижение, и я иду дальше. Вряд ли поможет, это банальщина, но...

- И не противно тебе на людей бросаться? - интересуюсь, а затем пытаюсь воззвать к морали. Бесполезное занятие, но хоть что-то. - Убивать и калечить как-то нехорошо.

Наверное, вполне ожидаемо, что в ответ я слышу смех. Высокий и мягкий, как перезвон колокольчиков. Однако следующие за ним слова, надо признаться, поражают даже спокойную циничную меня. Хотя кому как не мне спокойно реагировать на неадекватных кровожадных родственников?

- Я съела собственного мужа и сына. Думаешь, меня хоть как-то трогают остальные люди? Ты ведь так не думаешь, правда? Ты не похожа на дуру. У тебя умные глаза.

На какое-то время я теряю дар речи. Ещё после поселения часто задавалась вопросом, как? Как можно вредить собственному ребёнку? Созданию, которому дал жизнь, которое является частичкой тебя? И вот теперь опять. Наверное, я никогда этого не пойму.

А албыска продолжала. Изначально я хотела раздразнить её, но теперь мы, видимо, поменялись местами. Впрочем, она говорила напрасно. Как бы я не удивлялась внутри, нож выпускать не собиралась.

- Да, я убила многих людей. Убить мужа входило в мои изначальные планы. Я хотела ребёнка и хорошей жизни, а мужчина мог дать и то, и другое. Он и дал, а потом я начала его есть. У него было дурное мясо, а органы ещё хуже, он испортил их алкоголем и табаком. Но это был первый живой человек, которого я ела, и он казался мне самым вкусным. Его мяса хватило бы надолго, - продолжала она, упиваясь своим рассказом, как злодейка. Хотя кто она, если не злодейка, которой осталось только пугать других тем, что ей нравятся её злодеяния? - поэтому я не собиралась больше убивать в ближайшее время. И уж тем более сына. Только он пошёл в отца. Родился человеком. Разве такого можно назвать сыном? Вот тот мальчик, - я понимаю, что она говорит о Лёве, - он сын. Это не его мать там? - албыска кивает на портрет. Значит, все-таки заметила его. Может, и толкнула специально, чтобы меня задержать? - У него глаза грустные.

Я понимаю, что этот монолог нужно заканчивать.

- В тюрьме у тебя будет много времени подумать, кто там кому сын, а кто нет, - резко обрываю женщину и одновременно с этим перевожу разговор на другую потенциально болезненную тему.

Вместе с темой более болезненным становятся и зубы в руке, хотя мне казалось, что ещё хуже вряд ли будет. Все, что ниже локтя, онемело и промокло от крови, а теперь снова будто ножом резануло. Намного сильнее, чем албыска усиливала укус до этого. По моему лбу скатилась капелька пота.

Я попала в точку. Судя по чёрным точкам в уголках глаз, я скоро потеряю сознание от боли, а значит, надо ускоряться с дразнением албыски. Прекращать уже в любом случае поздно.

- Да-да, тюрьма. - продолжаю я вкрадчиво. - Знаменитые подвалы СБ МС. Впрочем, даже если это миф, тебе всё равно придётся несладко. Скармливать тебе живых людей там никто не будет, а от мертвечины начнётся ломка. Как у наркомана, даже хуже. И ты не просто раз не сдержалась, поэтому сочувствовать или помогать никто не будет. - Боль озлобила меня, и я прижала нож к её горлу ещё сильнее. Теперь на полуприкрытой шарфом коже появилось несколько капель крови. - Есть, правда, и другой вариант, - добавляю при этом.

Я предполагаю, что албыска хоть немного присмиреет, но она снова смеётся мне в лицо.

- Этот другой вариант мне нравится больше. Всё лучше, чем сидеть в неволе и мучиться. Давай. Или ты, в отличие от меня, слишком слаба для убийства?

Наверное, самое глупое, что только можно сделать - «повестись на слабо». Однако, когда злишься, тебе адски больно, ты напугана, устала или всё вместе, можно совершить и не такую глупость. Тем более, когда больше всего на свете хочется, чтобы то, что происходит сейчас, кончилось. Тем более, она сама просила.

Из последних сил, уже, наверное, почти теряя сознание, я снова приподнимаюсь на локте, заношу нож и вонзаю в тело албыски. Он заходит легко, будто в масло, и мне на лицо брызгает что-то тёплое, с металлическим запахом. В носу появляется горькая вонь дыма - на самом деле её нет, это мозг решает напомнить кое-что похожее на то, что сейчас произошло. Такое же убийство.

По руке бьёт дрожь, и нож выпадает из моих ослабевших пальцев.

В эту минуту в коридоре раздаётся топот нескольких пар ног и крик:

- Всем оставаться на местах! Спецотряд Службы безопасности магических созданий!

_________________

1. Вешап - армянское мифическое существо. По разным данным так называли бога, духа или дракона, чьей стихией является вода.

2. Гарда - часть эфиса клинкового оружия, которая защищает руку. Проще говоря, перекладина между лезвием и деревянной частью, за которую держат нож.

3. Фрау - вежливое обращение к замужней женщине в Германии и других говорящих на немецком странах. Аналогично «миссис» в английском.