Теа

Самое страшное из человеческих чувств – ненависть. Самое сильное. Самое жгучее.

И хуже всего, когда ненавидишь не кого-то другого, а себя.

Я ненавидела себя с той самой секунды, как открыла глаза. Ненавидела за каждый обрывок воспоминаний прошлой ночи, за каждый выпитый глоток, за каждый поцелуй, который связывал мое сердце так сильно, что колючая проволока впивалась в живую плоть и рвала ее на куски.

Откуда во мне эта глупость? Эта слабость? Откуда во мне это желание остаться с ним, даже несмотря на то, что он сам прогнал меня?

Что я почувствовала раньше: любовь или зависимость?

Проснувшись, я не сразу поняла, где нахожусь.

В горле у меня пересохло, и я едва не закашлялась, когда сквозь приоткрытые веки увидела чужой потолок – это явно была не моя спальня, где я должна была мирно спать вместе с Элис.

Но худшее было впереди. Я повернула голову, с удивлением отметив, что меня обнимают чьи-то руки, отчего мне трудно дышать, и тут наконец поняла, что случилось.

Едва я увидела лицо Джеймса перед собой, в голове будто что-то щелкнуло. Я высвободилась из его объятий и скатилась на пол, совсем не заботясь о том, что грохот был слышен, наверное, на весь дом.

Но Андерсон – слава Богу – не проснулся.

Я запустила руку в спутанные волосы и едва слышно всхлипнула то ли от отчаяния, то ли от стыда. Точную картину вчерашнего вечера мне восстановить не удалось, но я точно помнила, что наговорила кучу всякого бреда, потом ударила его, а потом... Потом...

Руки у меня тряслись, когда я поднимала с пола свою одежду и поспешно натягивала ее, теперь уже как можно осторожнее. Где же горничные и охрана? Обычно в такое время здесь полно народу.

Вспомнив, что в моей квартире до сих пор спит – а может, уже проснулась, – Элис, я ощупала карманы в поисках телефона, но так его и не нашла. Может, забыла в такси? Или выпал где-то здесь...

Быстрые поиски ничего не дали, и я совсем уже отчаялась, когда вдруг услышала в полной тишине легкую вибрацию.

– Черт, откуда это... – я несколько раз обернулась вокруг своей оси, пока наконец не поняла, что звук доноситься как раз со стороны дивана, где мы с Андерсоном и провели эту чертову ночь.

Телефон завалился в щель между подлокотником и подушкой, и я с трудом вытащила его оттуда. Звонила, конечно же, Элис.

Я без сил опустилась в кресло и на минуту позволила себе закрыть глаза. Боже, такое ощущение, будто голова сейчас отвалиться... Такая тяжесть, и глаза режет... Никогда больше не буду так напиваться. Никогда в жизни. Никогда.

Телефон по-прежнему вибрировал у меня в ладони.

Нет, не буду отвечать. Так стыдно мне никогда еще не было...

Приехать в стельку пьяной в дом своего бывшего и переспать с ним.

Господи, как можно было сделать такое?!

Теперь первым моим желанием было сорваться с места и бежать отсюда, исчезнуть, прежде чем Андерсон проснется и у него появится новый повод унизить меня.

Но это было бы детским поступком, лишенным смысла. Ответственность за свои действия лучше нести сразу.

К тому же, у меня остались тут незаконченные дела.

Еще несколько минут я сидела в кресле и бездумно рассматривала спящего Джеймса. Мне хотелось, чтобы все вернулось назад, чтобы все было так, как раньше, и гордость давно утратила право голоса.

Гордость по капле вытекала из меня вместе со слезами прошлого дня. И мне хотелось просто опустить руки, перестать быть сильной, перестать казаться такой.

Когда головная боль стала совсем невыносимой, и я поняла, что еще немного – и глаза сами собой закроются, я наконец встала и тихо вышла из гостиной.

В моей комнате кто-то прибрался – шкаф был пуст, забытые мной вещи лежали аккуратной стопкой на кровати. Заглянув в ванную, я увидела свои педантично стоящие на полке косметички и забрала их. Мне не хотелось возвращаться сюда еще раз.

Однако довезти все без чемодана будет сложновато... Хорошо, что здесь остались пакеты после нашего с Элис последнего шопинга, и я рассовала по ним вещи.

Это заняло у меня около пятнадцати минут. Закончив, я постояла немного, потом на всякий случай обошла комнату и проверила все ящики и полки. Главное ничего не забыть...

Рассеянно постукивая пальцами по столу, я достала из заднего кармана телефон, снова вибрирующий.

Ах да, телефон... Уверена, там до сих пор стоит прослушка Андерсона. И еще маячок в маминой подвеске... Надеюсь, он согласиться снять их.

На телефон мне было плевать, но подвеска – самое дорогое, что у меня осталось от мамы. Она говорила, что получила ее в подарок от отца, хоть никогда и не заходила дальше упоминания. Честно говоря, я и не знала, есть ли у меня другие родственники. Не было ни фотографий, ни звонков на праздники, ни внезапных визитов, ни рассказов о семье.

Наверное, мама и правда была одна в этом мире. Как и я.

Я спустилась вниз и почти сразу услышала доносящиеся из гостиной звуки. Черт. Мне надо поговорить с Андерсоном, но я, мать его, еще к этому не готова. Я думала, у меня будет еще немного времени... Тогда можно было бы трусливо сбежать, пока он спит.

Оставив пакеты в коридоре, я вошла в комнату. А Джеймс, чтоб его, стоял у стеллажа со своей коллекцией спиртного. В одних штанах, запрокинув голову, он глотал алкоголь из бутылки. Отлично. Великолепно. С самого утра.

– Я всегда знала, что ты алкоголик.

К моему разочарованию, он не поперхнулся, как это обычно бывает, а спокойно сделал еще несколько глотков, и только после этого поставил бутылку на место и повернулся ко мне.

Признаюсь, на мгновение у меня перехватило дыхание – как только увидела его, еще только входя внутрь. Прошлая ночь пронеслась перед глазами теми обрывками, которыми я ее запомнила, и жар залил лицо краской.

– Поговорим? – он кивнул на диван, и этот вроде бы невинный жест снова заставил меня вспомнить о произошедшем на этом самом диване.

Либо я слишком много думаю, либо он специально выводит меня из себя.

– Нам не о чем говорить, – на этот раз я усвоила урок и решила начать с враждебности первой. – То, что случилось, больше не повториться, закроем тему раз и навсегда.

Проигнорировав странный взгляд Джеймса, я протянула вперед руку с подвеской на ладони.

– Ты поставил маячок слежения в мою подвеску, – начала я, но Андерсон вдруг резко изменился в лице и перебил меня:

– Откуда ты знаешь? Они говорили с тобой?

– Кто – они? – не поняла я.

Джеймс как бы в недоумении смотрел на меня, а потом взгляд его снова стал жестким и колючим. Он двинулся вперед, и я думала, что он подойдет ко мне, но мужчина направлялся к выходу.

– Ну да, я и забыл, что ты и без чужой помощи сунешь нос куда не просят, – бросил он на ходу.

– Нет, минутку, – я подалась вперед и схватила его за локоть.

Мужчина мгновенно обернулся и замер в нескольких сантиметрах от меня. Близость его тела, все еще обнаженного и теплого после сна, опьяняла.

– Кто – «они»? О чем ты говоришь?

– Это уже не важно, Грин. Чего ты хочешь от меня?

За напускными усталостью и безразличием я безошибочно угадала напряжение. Джеймс пытался уйти от разговора.

– Ты глухой или просто прикидываешься? – я не выдержала и ткнула кулаком ему в плечо. – Я попросила убрать маячок.

– Нет, – его губы тронула легкая усмешка, которая тут же вывела меня из себя.

– Ты не имеешь права! – я снова ударила его кулаком в грудь, замахнулась во второй раз, однако мужчина перехватил обе мои руки и зажал мертвой хваткой. Запах перегара защекотал ноздри.

– Я делаю то, что считаю нужным. Если собственная безопасность тебя вообще не волнует – можешь не надевать свою драгоценную подвеску, но маячок я не сниму.

Его упрямство как всегда не имело смысла. У меня появилось ощущение, что он делает все это, лишь бы вывести меня из себя, лишь бы отомстить мне.

За что? Это я должна тебе мстить, ублюдок ты чертов.

– Тогда это сделает любой другой мастер, – выдавила я.

– Пусть попробует.

С этими словами он в мгновение ока выхватил у меня подвеску. Я вскрикнула: цепочка больно поцарапала подушечки пальцев.

– Верни!

– Зачем?

Джеймс поднял руку, и сколько бы я ни тянулась вверх, достать подвеску не могла.

– Что за детский сад... – я отступила на шаг. – Ты совсем больной? У тебя что, проблемы? Даже после того, как бросил меня, хочешь мотать мне нервы?

Андерсон не ответил. Он издевался надо мной. Снова беспощадно насмехался. Для него все это – игра. Подумаешь, разбитое сердце – ничего страшного.

– Нравится издеваться надо мной, да? – тихо спросила я.

Джеймс нагло усмехнулся и утвердительно кивнул, потом наклонился и выдохнул мне в лицо:

– Ты выглядишь сексуально, когда злишься.

Не знаю, как меня не разорвало от злости и обиды. Я смотрела на него и чувствовала, как эти слова вызывают в душе только черную, ядовитую ненависть, как она ползет по венам и наполняет меня...

В эту минуту я его ненавидела. По-настоящему.

– А какого хр*на тебя это волнует? Тр*хай мозг своим бизнес-партнерам и заботься о своей драгоценной выгоде, а меня оставь в покое! Никакой договор нас больше не связывает, и мне абсолютно плевать, как я выгляжу в твоих глазах...

– И что же ты делала у меня на пороге вчера ночью? – его глаза сверкнули, и на мгновение моя злость утихла в этом чудовищном магнетизме между нами.

– А кто мне открыл?

И снова – сердце раненой птицей стучит в груди, обливается кровью собственной глупости.

И снова я ненавижу себя за то, что верю в собственные слова.

И снова мне хочется растоптать свою гордость ради него.

– Знаешь, было даже весело, – через силу проговорила я и отстранилась. – Подвеску можешь оставить себе.

Все, что угодно, лишь бы ты оставил меня в покое. Лишь бы я смогла оставить тебя в покое.

Я отошла еще на шаг. Никак не могла заставить себя разорвать зрительный контакт. Ведь это был, наверное, последний раз, когда я смотрела на него.

«Я обещала себе, что буду сильной. Ночь прошла. Давай, Теа. Обещания надо выполнять. Ты больше не дурочка с разбитым сердцем. Ты уйдешь без сожалений».

И я повернулась к нему спиной, вышла в коридор, наклонилась за своими пакетами, уже отвлеклась мыслями на вызов такси и возможные оправдания для Элис... Но Джеймс, будто на зло, заговорил снова:

– Забавно...

Я выпрямилась и замерла спиной к нему. Честно говоря, слышать в голосе Джеймса безысходность было странно и... приятно. Так он тоже знает, что значит бессилие? Отлично. Только больно.

– Лучше бы тебя не было.

– Взаимно.

– Ты не понимаешь... – он издал странный звук, похожий то ли на смех, то ли на нервный вздох.

– Так объясни мне! – не выдержала я.

Голос сорвался на крик, но я тут же качнула головой. Какая к черту разница? Мне уже не нужно ничего понимать, и мне плевать, какие страшные тайны он хранит, какие чудовищные обстоятельства заставляют его быть таким козлом, мне плевать.

– Мне плевать, – повторила я вслух. Потом снова – громче. – Мне плевать, слышишь?

Сзади – только молчание.

– Я не хочу понимать тебя.

Между нами снова повисла тишина.

Между нами всегда была тишина. Ее нарушали только крики. Сколько раз мы поговорили нормально? Сколько раз мы проводили время, как нормальные люди? Что вообще останется, если вычеркнуть безумные эмоциональные качели, на которых мы летали по очереди?!

Что-то во мне снова ломалось, и я с трудом удержалась от судорожного всхлипа. Как хорошо, что я стояла спиной, и он не видел моего лица...

– Могу я попросить тебя кое о чем?

Мне захотелось закричать от отчаяния. Почему он не может просто заткнуться? Просто дать мне уйти так, как сделал это позавчера?

Я медленно обернулась.

– Думаешь, у тебя осталось право что-то просить?

– Когда-нибудь они найдут тебя, – не слушая меня, Андерсон запустил руку в волосы и поднял взгляд. В темных глазах плескалась боль. – Не верь тому, что тебе скажут обо мне. Ни единому слову.

Меня пробрало на нервный смешок.

– А тебе я могу верить? – ответила я. – Ты обманул меня, ты разрушил мою жизнь, ты запер меня здесь. Думаешь, денежная компенсация – достаточная плата за все, что ты со мной сделал? Думаешь, мы заключили честную сделку? «Им» даже не придется мне ничего говорить, Джеймс. Я все знаю.

Он вдруг дернулся, будто от удара. Я не успела удивиться – только инстинктивно отошла на шаг. Что... Его так задели мои слова?

– Знаю, какой ты подонок, – уже не так уверенно продолжала я. – Знаю, на что ты способен, знаю, что ты способен даже на убийство...

Тут я все же замолчала, потому что Андерсон начал смеяться. Смеяться. Он хохотал, как сумасшедший, а я смотрела на него и не могла понять, что происходит.

Смутные подозрения закопошились во мне. «Я все знаю». Эта фраза изменила его выражение лица. Он думал, что я говорю о чем-то другом. У него есть тайна, которой он боится.

Джеймс наконец успокоился и снова медленно направился ко мне.

– Ты думаешь, что я единственный подонок в этой истории, Грин, и глубоко ошибаешься. Я слишком поздно понял, что тебе здесь не место, уничтожил е*баный контракт, сказал тебе убираться – а ты снова здесь. Что, так хочется вляпаться в дерьмо по самые уши?

В голове, будто ненароком, всплыли слова, сказанные им прошлой ночью: «Как мне уйти от тебя... Как мне защитить тебя, если я не могу прожить без тебя даже еб*ный день?»

Пазл в моей голове готов был вот-вот сложится. Остались последние детали.

– Так может хватит врать мне? Ты хочешь, чтобы я тебе верила, и нагло врешь, Андерсон. Это уже достаточная причина, чтобы послушать твоих загадочных «они». Может, хоть они расскажут мне, что здесь происходит, м-м-м?

Джеймс выставил вперед указательный палец, почти касаясь моей щеки. Выражение его лица выражало знакомую мне угрозу.

– Не смей манипулировать мной, Теа. Не смей.

Я заставила себя улыбнуться. Странно, но теперь мне было уже не так больно. Разум был занят размышлениями, и о сердце беспокоиться было некогда.

– Никто не заставляет тебя поддаваться моим манипуляциям. Помнишь, ты как-то сказал мне, что существует два рычага давления: страх и привязанность? Так скажи, на какой нажала я?

Ярость и бессилие в его глазах заставили меня испытать мрачное удовлетворение.

– Ты быстро учишься быть с*кой, Грин, – сквозь зубы процедил он.

– Мне начинает надоедать этот разговор, – в тон ему отозвалась я. – Увидимся, Андерсон. А мы увидимся, потому что я буду с нетерпением ждать прихода...

Палец Джеймса переместился на мою щеку. Не успела я вздохнуть от этого прикосновения, а его рука уже обхватила меня за горло. Я почувствовала, как лопатки уперлись в стену.

– Только попробуй, – севшим голосом предостерегла я. – Только попробуй тронуть меня, и, клянусь, я пойду в полицейский участок и выложу им все...

На мгновение в его глазах мелькнуло удивление. Даже растерянность.

– Идиотка... – наконец выдохнул он. Его пальцы по-прежнему лежали на моей шее, но он не пытался мне навредить... – Я бл*ть последние две неделю только и делаю, что защищаю тебя. Захотелось поиграть во взрослые игры? Захотелось азарта? Я думал, хотя бы похищение вправит тебе мозги, но нет. Думаешь, мне хочется разыгрывать с тобой спектакли слезных расставаний? Ты сказала, что тебе плевать, Грин, так какого хр*на продолжаешь провоцировать меня?

Я молча слушала, все больше и больше теряясь в его словах. Что он несет?! Я не хотела верить ни единому слову. Это принесло бы облегчение сердцу, но уничтожило гордость. Слишком жестокий выбор.

– Я не хочу, чтобы ты расплачивалась за мои ошибки, ясно тебе?! Возьми уже в кулак свою еб*ную гордость, разбуди свой еб*нутый характер, которым тр*хала мне мозг, и свали! Слышала?! Если ты, мать твою, не свалишь сейчас, я не дам тебе уйти никогда! Понимаешь?!

Джеймс уже не говорил – он орал на меня, и я чувствовала ярость, кипящую в нем, я чувствовала его отчаяние, я чувствовала, что эти слова – последний крик больной души.

Пока он сводил с ума меня, я делала тоже самое с ним. Мы отравили друг друга этим безумием.

Если не свалишь сейчас, я не дам тебе уйти никогда.

Звучало как предложение без выбора. Слишком я запуталась в себе, чтобы выбирать.

– Зачем ты усложняешь все? – в отчаянии пролепетала я. – Зачем ты мучаешь нас обоих? Почему бы просто не сказать мне правду, Джеймс? Почему бы не рассказать, кто твои враги? Почему я должна брести в потемках?

– Ты ничего не должна, – все с той же ядовитой злостью ответил он. – Но ты хочешь идти за мной. Иначе ты бы тут не стояла.

– А ты не хочешь, чтобы я от тебя уходила, – прошипела я. – Иначе сам бы тут не стоял.

Мы снова зашли в тупик. Каждый на своей стороне, каждый при своем мнении. Как будто два солдата, которые выкрикивают проклятия из-за баррикад и изредка перестреливаются, чтобы только ранить друг друга, но не убить.

У меня не осталось слов, которые могли бы решить что-то между нами. Как ни странно, они нашлись у Андерсона.

– Ты хочешь знать правду? – спросил он, наконец отпустив меня. – Правда в том, что я действительно хочу, чтобы ты была рядом, но не могу, мать твою, подвергать тебя опасности! Ты не имеешь понятия, кто мой враг и на что он способен.

– Тебя волнует моя безопасность, но не волнует, что я чувствую, – я покачала головой. – Если бы кто-нибудь сказал мне раньше, чем все закончится, я бы ушла от тебя, но теперь я не могу. Ты начал все это, ты и закончишь, Джеймс, – продолжала я, едва сдерживая истерические слезы. – Ты, бл*ть, должен обеспечить мне безопасность, потому что то, что ты сказал, значит, что они не оставят меня в покое.

Джеймс отвернулся, и я видела, как он сжал челюсть. Не знаю, о чем он думал. Может, хотел наорать на меня, но держал себя в руках.

– И ты останешься со мной?

– А ты этого хочешь? – не знаю, как у меня язык повернулся спросить, но слабость, которую я ненавидела в себе, вернулась.

«Ты же знаешь, что останешься, если он скажет да, – твердил внутренний голос, и от этого становилось только хуже. – Ты же знаешь, что сколько бы ни напоминала себе о гордости, о самоуважении, о здравом смысле, ты все равно останешься слишком слабой, чтобы уйти от него».

Наверное, часть меня хотела, чтобы он ответил отрицательно.

Это сделало бы все куда проще.

Мне было бы очень больно, но у меня не осталось бы сомнений.

Но он сказал «да».

Он сказал «да», глядя мне в глаза, и я увидела искренность, которую хотела отыскать в этой непонятно и жестоком человеке.

– Тогда пообещай, что не будешь ничего от меня скрывать, – попросила я, силясь улыбнуться.

Минутная пауза – и он обнял меня за талию, прижимая к груди. Я поддалась и зажмурилась, прижимаясь щекой к обнаженной коже на его груди.

На мгновение осталось лишь спокойствие – как будто после бурного шторма я наконец оказалась в тихом гавани.

– Обещаю, – сказал Джеймс.

И на этот раз я была уверена, что он мне солгал.