«Хочется мая,
тебя
и букета сирени,
поцелуев со вкусом шоколада,
носить легкие платья чуть выше колена,
приходить домой поздно и без губной помады.

а ты пахнешь беззвездным теплым вечером июня
так, что хочется петь тебе что-то наивное про любовь,
быть счастливой до неприличия и запредельно юной,
и улыбаться на вопросы «что с тобой?».

меня к тебе тянет, и с этим ничего уже не поделать,
я хочу класть свои руки на твои плечи,
целовать тебя первой, словно я правда смелая,
влюблённая и красивая идти тебе навстречу.

обнимать тебя без всяких лишних мыслей,
слышать, как ты смеёшься, запоминать тебя в мелочах,
не хочу никаких стихов и глубоких смыслов,
хочу прижать тебя к себе
и молчать.

потому что лишь о тебе мои строки горят сильнее пламени,
даже если при встрече я делаю невозмутимый вид,
лишь бы ты больше не отпускал меня,
уставшую воевать
и храбриться в любви.

лишь бы сидеть с тобой, обнявшись, пить терпкий чай
на старенькой кухоньке моей съёмной трёшки,
ты будешь рассказывать мне что-то, улыбаясь и хохоча,

а я промолчу,

как же ты всё это время
был мне ужасно
нужен.»

— (Фатальность|Аня Захарова).

***
«Сейчас мимо окон в небе пролетели птицы. Они прекрасны, ведь такие свободные. Им не нужны обезболивающие и капельницы, после которых тебя вечно тошнит. Они дышат легко, полной грудью, без приступов отдышки, без всяких портов в грудной клетке. Им не нужна пятичасовая химиотерапия, после которой ты можешь за весь день выпить и одного стакана воды. Меня просто превращают в овощ. Вчера Саша позвонил мне. Каким бы ни был мой день, но разговоры с ним всегда делают его идеальным. Он спрашивал, как у меня дела, а я решила немножко приврать, за что парень меня отчитал и сказал говорить начистоту. Но я так устала, мечтаю положить голову на его колени, наслаждаться его прикосновениями и просто жить. Устала от этих стен, комнат, коридоров, похожих один на другой, врачей, фисташковой плитки, прячущей сотни игл. Я иногда уже не чувствую стоп — ещё одна отвратная побочка химиотерапии. Мне хотя бы на один день, хотя бы на пару часов почувствовать запах его духов, а не спирта и пыльных полок шкафчика. Надеть любимые джинсы и его толстовку, съесть пару долек шоколадки, не опасаясь тошноты. Мне даже хватит увидеть его любимые бездонные глаза с окна моей палаты. Хотя бы отдалённо. Прошу, спаси меня, Саша. Забери меня отсюда, хоть на один вечер. Я здесь одна начинаю сходить с ума...»

***
«Каково это — знать, что ты чей-то нательный шрам, сгусток памяти, вызывающий столько драм? Против воли поставленное клеймо или метка? Каково это — знать, что ты для кого-то клетка?...»

***
Весенние лучи солнца снова поглотили грозовые тучи. Май. Столько прекрасных воспоминаний с ним связано... От сладкой ваты до горьких слёз.

— Что ты делаешь? — я, иногда поглядывая на Сашу, наблюдала, как блондин вырисовывал что-то на белом листе бумаги.

Он лишь саркастично улыбнулся, закусив губу.

— Если у меня будет наркоманская улыбка, я тебя убью.

— Принято.

***
Воронцов стоял возле моего окна, когда настало время уходить. У него, как я узнала,  была подработка в качестве бариста. По Сашиным словам, он не стал особо заморачиваться насчёт этого. Парень пустил ровно сложенный в самолётик лист бумаги. Тот полетел вкось, но я успела вовремя его словить, при этом чуть не выпав из окна. Воронцов подорвался с места, собираясь поймать, но делать этого не пришлось — я успела ухватиться за подоконник и лишь показала язык. (Хорошо, что первый этаж.)

В предвкушении развернула листок...
Он нарисовал меня. Ещё прекрасней, чем я себе представляла.

— Почему у меня нос такой кривой?

— Не ври, — Саша скрестил руки на груди, — у меня там твой нос получился лучше, чем у тебя в жизни.

Тепло усмехнувшись, выпрыгнула из окна, за что меня точно бы отчитывала своим писклявым голосом медсестра. В трепетном волнении приблизилась к нему. Сердце запархало в грудной клетке, словно сотня бабочек, вырвавшихся из липкой паутины.

— Ради какого момента ты была бы готова стереть себе память, чтобы прожить его заново?

Я пару секунд вглядывалась в его мутно-голубые глаза.

— Момент, когда мы оба друг другу солгали. Тогда бы я обязательно первая сказала, что люблю тебя.

Сашины губы накрывают мои, и нас выбрасывает из реальности. Мы целуемся так, что время ускоряет свой ход, а стук сердца превращается в сплошной гул. Запустила пальцы в шёлковые блондинистые волосы. (Боже, как же давно я об этом мечтала.) Мятная жвачка покалывала язык. В космосе кружатся планеты, время летит, а мы с Сашей тонем в бушующем чувстве, и небо над нами вот-вот готово взорваться новыми оттенками жёлтого и тёмно-оранжевого, будто новогодний фейерверк — вот какой на самом деле оказалась наша ненависть. Голубоглазый взял мою руку. Меня любит мой падший ангел, отдавая свои крылья и помогая не разбиться о скалы настоящего. Я и не могла мечтать о большем. Весенний ветер треплет наши волосы, белая клетчатая рубашка вздулась пузырём на Сашиной спине. В сгибах его изящных загорелых пальцев блеснуло что-то круглое и серебряное.

Я затаила дыхание. Показалось, что кто-то щёлкнул пальцами и время замерло вместе с моим сердцем. Прерывистое дыхание Саши обожгло костяшки моих пальцев.

— Мечтал сделать это всю свою чёртову жизнь, — закусив губу, надел мне на безымянный палец кольцо с надписью «Player 1», нагретое от тепла его ладони.

— Почему не сделал этого раньше? — спросила, не в силах оторвать глаз от серебряного кольца, которое так идеально подошло.

— Потому что идиот, — подал плечами.

— А как же Вероника? Получается, вы расстались? — опомнилась и обхватила серебро пальцами. Я знала ответ, но хотелось услышать это лично из его уст.

— Да, — перевёл взгляд на заходящее солнце. — Я сказал, что не могу так больше. И она в тот же вечер собрала все свои вещи, купила билет в Москву и улетела.

Он устало прикрыл глаза, а я присела на тёплый бордюр.

— То есть хочешь сказать, что ваши отношения были ошибкой? — сощурилась, когда тоже посмотрела на угасающий оранжевый диск, но перед глазами всё равно запрыгали разноцветные пятна.

— Да, они просто были фальшивыми. Я ведь внушал себе, что все чувства к тебе пройдут, что это всё детство, но нет. Это была просто глупость. Не надо было отпускать тебя тогда после выпускного.

Грудь сдавил острый приступ кашля. Снова. Это случается всё чаще и чаще. Я утёрла пальцами слёзы в уголках глаз.

— А если... Если я всё же умру, Саш? Зачем это кольцо, зачем всё это? Я не хочу причинять тебе боль. Лучше пусть всё будет так, как есть.

Коленки дрожат, удушливое оцепенение и ужас растекаются по артериям и сосудам.

Саша напрягся и замер. Опустил взгляд на меня, и, сложив руки в замок, присел на корточки рядом. Вытер серые дорожки с моих щёк. Мы сцепили наши руки в замок. Воронцов поддел двумя пальцами мой подбородок и заставил посмотреть на себя.

— Даша, год назад я не знал, что я буду вот так вот сидеть рядом с тобой. Не знал, что ты будешь значить для меня весь чёртов мир, год назад я не знал, что твоя болезнь настигнет нас. Но, даже несмотря на это, я всё равно не собираюсь отказываться от тебя, понимаешь? Я безнадёжно влюблён в каждый дюйм тебя. Даже если ты умираешь, ты остаёшься для меня вечной.

По моим щекам текут слёзы, и я не пытаюсь их остановить. Мне хочется кричать, потому что быть любимой Сашей — самое лучшее, что со мной случалось, потому что он говорит мне пару слов, и сам того не понимая, касается ими дна моего сердца, где десятки осколков вдруг склеиваются, снова становятся единым целым. И в следующее мгновение мы жадно впиваемся в губы друг друга. Я растворяюсь в тепле Сашиных рук, во вкусе его мятных губ и даже в запахе какого-то стирального порошка, исходящего от его рубашки. 

— Это значит «да»? — спрашивает он, отстраняясь и тяжело дыша.

Я улыбаюсь, — нет, я сияю — и киваю.

***
«Первая любовь — это не первый человек, кого ты поцеловала или первый, с кем ты встречалась. Первая любовь — это человек, с которым ты всегда будешь сравнивать всех последующих, человек, к которому чувства не пройдут до конца, как бы ты не старалась убедить себя в обратном.»

***
«Мы легли на дно,
Мы зажгли огни.
Во Вселенной только мы одни.»

***
«Металлический привкус. Кошмары. Панические атаки, от которых я не могу избавиться привычными способами. Приходится искать новые методы. Сегодня ночью, когда это случилось, я еле набрала Саше... Каждый раз убеждаюсь всё больше, что моя жизнь — медленная перемотка старой чёрной плёночной видеокассеты, и фильм на ней собрал все кадры андеграундного кино с переизбытком драмы и тревожных сюжетных поворотов, плёнка путается и почти рвётся, никак не желая дойти до конца.»

***
«Мы умрем с тобой в один день.
Мы умрем вдвоем, как в фильме,
Но ты продолжаешь поливать
Цветы на нашей могиле.

Зачем? *(зачёркнуто)*

Делай это, пока не понесёшь букет лютиков к моей.»

***
«Четыре утра, я забываю твой perfume,
Пустая стена, она скрывает мою грусть.
Этой осенью я бегу от себя, бегу от тебя,
Но, когда наступит весна, я догоню тебя.»

***
Мы с Аней сидели на кровати моей палаты и девочка усердно пыталась нарисовать мой портрет. У неё получалось плохо, и, честно признаться, я была совсем не похожа. И между этим я переговаривалачь с Владом и Никитой, моментами хихикая, когда они шутили над моей неровно нарисованной бровью или кривыми губами.

— Хм, но я бы всё равно тебя поцеловал, даже если бы у тебя в жизни были такие кривые губы, — подмигнул мне Ник, на что я пихнула его в плечо, недовольно закатывая глаза. Думаю, что не стоит серьёзно реагировать на его шуточки, потому что с его ориентацией, которая просто светится, голубым сиянием, всё давным-давно понятно.

— Да-да, конечно.

Влад ухмыльнулся.

— Что будет, если поджечь гея?

— Голубой огонёк? — решила я подыграть Лебедеву.

Мы с парнем залились хохотом, смотря как непонимающий взгляд Никиты сменяется недовольным. Аня ещё минуту наблюдала за нами, а потом задала вопрос:

— Ник, а кто такие геи? — невинно хлопая ресницами, девочка, лежа на животе, начала мотать ногами в воздухе.

— О боже! Немедленно забудь это слово, Анна! — в ужасе воскликнул Никита.

Живот болел от смеха. Я поймала на себе внимательный взгляд Влада и задержала свой, прекратив издавать любые звуки. Он не отводил глаз, придвинулся ближе. Я почувствовала тепло его бедра, прижимающегося к моему, и успела отпрянуть как ошпаренная до того, как наши носы соприкоснулись. 

— Нет, прекрати, — зашипела я.

Никита и его сестра с неподдельным интересом наблюдали за нами, но я не обратила на это внимание, когда выпроводила Владислава за дверь. В тот день мы больше не пересекались.

***
«Я не знаю, что значит жить сбалансированной жизнью. Когда мне грустно, я не плачу, рыдаю. Когда я счастлива, я не улыбаюсь, я сияю. Когда я злюсь, я не кричу, я сгораю. В чувствах крайностей хорошо то, что когда я люблю, я дарю людям крылья. Но, возможно, это не так уж и хорошо, потому что они всегда стремятся уйти, и ты должен увидеть меня, когда моё сердце разбито. Я не горюю, я разбиваюсь.»

***
Стук в дверь.

— Хэй, Даш, приветик! — Никита выглянул из-за двери.

Я тепло ему улыбнулась.

— Привет!

Сегодня после химиотерапии ужасно себя чувствую, поэтому из палаты я не выходила и проспала большую часть времени.

— К тебе тут гости, — он мне подмигнул, раскрывая дверь шире и, отбив чей-то протянутый кулак, пропустил (тут я немного обалдела) Сашу.

Сердце радостно затрепетало.

— Ты почему трубку не берёшь, Даня? Мы тебе уже обзвонились все. Особенно Алиса с Мишей, — он улёгся рядом со мной.

— В смысле? Они что, уже знают!

Сашка кивнул, перебирая мои волосы. Точнее то, что от них осталось.

— О боже, они с Камиллой уже сто процентов расписали нашу свадьбу! — проворчала я, удобнее уложив голову на плече у парня.

Сашин мобильный завибрировал в кармане.

— О, вспомнишь солнце — вот и лучик!

Он нажал на значок громкой связи.

Удобно устроившись на родном плече, я улыбаюсь, выслушивая тёплые пожелания и возмущённые возгласы Алисы из динамика. Они все счастливы. И я тоже готова умереть счастливой.

***
«Если я увижу в тебе изъян, — я скажу, что изъян в моих глазах, слышишь?

Для того, которого можно ждать вечно.
От той, которая готова ждать...»