Я знаю, в чем проблема каждого подростка. Это тот самый секрет, который нельзя рассказать никому.

«Со временем узнаешь», - скажу тебе я, грустно улыбаясь, и уйду далеко-далеко, где меня не ждут. Почему не домой? Потому что теперь мой дом повсюду: там, где нет семьи, где нет старых выцветших фотографий, одежды, на которой еще остался родительский запах, кровати, на которой прыгали мы с сестрой... да. Все это – осколок прошлого. Я как гребаный Кай, которого заколдовала Снежная Королева. Стеклышко всю жизнь будет карябать мою гнилую душонку, а Герда не растопит мое холодное сердце, потому что тоже отбросила копытца.

Черт. Поток мыслей оторвал меня от темы.

Тайна жизни, которую я извлек из опыта, гласит, что даже самое конченое существо во вселенной нуждается в любви, ласке. Ребенок изначально привязывается к материнской груди, даже когда режутся зубки и он не понимает, что способен отгрызть сосок. Но да, мы жаждем внимания, похвалы, но забываем одно: всем друг на друга глубоко наплевать, и ничего с этим не поделаешь.

Попросишь жалости – тебе плюнут в лицо, завоешь громче – растопчут.

Поэтому всегда и везде, при любых обстоятельствах, ты – единственный, кто оценит собственные поступки и погрешности – хвали или шли лесом. Только не забудь, что нервные клетки не восстанавливаются.

Забавно. Меня веселят собственные мысли — карма одиночества. Хотя почему я до сих пор не могу открыться своим новым знакомым, чтобы не зарываться, как страус, глубоко в песок?

Думаю, что это моя старая подруга - замкнутость, которая не пускает этих добрых людей в мой узкий круг общения. Они выделили мне уголок кухни, где шкаф из-под посуды служил моей кроватью. Мебель с трех сторон упиралась в стенку, что создавало иллюзию защиты и чувство комфорта. Их домик изначально пришелся мне по вкусу: такой компактный и уютный. Всегда чувствовалась в нем суета и то, как кипит жизнь. И это радует, ведь в своем огромном особняке я гнил, как старушка на пенсии...

Оливер изначально отнесся ко мне с неописуемой заботой. Он постоянно спрашивал о моем самочувствии и даже просил указать какой цвет носков сегодня подойдет под его фиолетовые синяки под глазами. Но несмотря на все, он постоянно прикалывался над всем. Особенно надо мной.

Не в смысле, что так же окунал меня в грязь, нет. Его шутки и подковырки звучали настолько добродушно и забавно, что я сам иногда невольно мог прыснуть со смеху. За неделю я изучал этого малого вдоль и поперек, мне было интересно абсолютно все: какую крупу ненавидит, как часто расчесывается, чем вдохновляется и что говорит сестре. Кстати о ней. Беллатрисе всегда было интересно со мной разговаривать - так говорила она. Но черт, я же всегда молчал и стоял в ступоре от ее неотразимости! Возможно, я наивный дурак, и это всего лишь игра, но подобного никогда со мной не происходило...

В течение второй недели я нашел работу, и теперь не чувствовал себя в роли обузы. Оливер дико ржал над моей формой, которая была очень узкой.

— Бугорок висит! — сквозь смех пищал он.

Я закатывал глаза и шел переодеваться, но когда в окне отражалась моя физиономия с "бугорком", я просто не мог удержаться от смеха - насколько правдивое замечание это было.

Подобные насмешки украшали мой день, и на третью неделю проживания с ними, в канун рождества, Оливер спросил как я отмечаю этот праздник. Я лежал на своей "кровати", а парень готовил ужин. Что на счет Беллатрис, то она всегда любила пропадать ближе к вечеру, когда мы с ее братцем сидели уставшие после рабочего дня. Она не работала, не помогала особо по дому, но братец никогда ее не упрекал за это. Меня обрадовало то, что Оливер наконец решил нормально потолковать со мной и почему-то именно в тот момент я почувствовал себя готовым, чтобы выговориться.

— Я возненавидел рождество, когда мне стукнуло тринадцать. Стоило мне выйти на улицу - меня жестко избивали дворовые долбоящеры. Моя мама умерла от рака, а отец спился, — Оливер подпрыгнул на стуле после моих слов, а я лишь вздохнул. — Да, семья стала одной из причин проявления моего нового "я".

Семейные традиции в моем доме всегда приравнивались к молитвам - это было важно каждому из нас. Но в тот год мне просто захотелось удавиться или споткнуться о кафельный пол: отец заперся в своей комнате с поилом, а сестра...

— У тебя есть сестра?!

Оливер опрокинул стул на пол.

— Сестра? Нет, думаю, ты ослышался, я сказал: "а костра не додумался устроить на улице, чтобы прыгнуть туда", — я замолчал на секунду, перевел дух и спросил: - Ты так и будешь меня перебивать?

Роуд быстро покачал головой, вернул стул в стоячее положение и продолжил чистить лук.

— Слушай, мне до сих пор неудобно, что тебе с сестрой приходится терпеть нового сожителя. Ты не представляешь, насколько я тебе благодарен. В тот момент, когда вы меня нашли, мои чувства были настолько подавлены, а желание жить и вовсе испарилось, но, блин, не знаю даже как это назвать... Я много думал об этом и решил, что вы - моя судьба.

Оливер прыснул со смеху, зажмурившись.

— Судьба?! Да я сейчас расплачусь ей-богу! Ой, прости, я же не перебиваю красноречивых людей...

Я закатил глаза и продолжил:

— Вся моя жизнь похожа на дерьмо, плавающее в проруби: такое же жалкое, помятое и...

— Слушай, Люк, я в который раз прошу прощения за прерывание, но сейчас, друг, попрошу тебя заткнуться, — он плюнул на готовку и полностью сосредоточился на разговоре. - Жалость - грех. Да даже сейчас не об этом, - он поднялся с места, и, поправив свои золотистые кудри, расхаживал по комнате взад и вперед. — Ты не задумывался, что помимо твоего "эго" существует миллионы жизней, которым пришлось не сладко? Или ты думаешь, что жить без семьи с "щекотаниями" от ровесников - худшее, что есть во вселенной?!

Оливер медленно произносил каждое слово, будто это доставляло ему удовольствие. Я посмотрел в его глаза, в попытке прочитать хоть что-нибудь. Он говорит мне все это, как человек с опытом, я думаю, что могу на него положиться, поэтому что бы он мне не сказал, я восприму это всерьез.

– Очнись, Люк! Ты даже не попадал в Логово неизвестности, а ноешь, как изнасилованная девчонка!

Я прижался поближе к стенке от неловкости.

— Что? Какое нахер Логово?

Оливер плюхнулся обратно на табурет и засмеялся.

— Камон, мэн! Мир не стоит на месте, как видишь! Когда последний раз ты открывал "MC times"? — я сморщил лицо пытаясь понять, о чем вообще идет речь. — Эм, понятно. М - мэджик, С - сити. Это - надежда, которая осталась у гребаных жителей этого гниющего города. Мы углубляемся в это чтиво, чтобы быть готовыми, когда эти твари нападут на наших близких! Ага, инновационный век потрясающих технологий! Только нам — жалким смертным этот век придётся выживать в ужасных условиях, пока они - чёртовы избранные будут пить глинтвейны и устраивать светские балы.

Он прервал свою речь, быстрым шагом направился в соседнюю комнату и через несколько секунд вернулся, протянув мне приличную пачку газет.

— Через неделю марсиане будут отмечать свой первый юбилей - десяток лет, как они покинули свою родину Землю. И знаешь, что? Ты говоришь, что твоя жизнь отстой? Хах! А знаешь, я сдал тот гребаный экзамен, когда вокруг него поднялась шумиха, да! Даже бумажку могу тебе на досуге найти и показать, только знаешь, что?

—Что? — тихо произнес я.

Глаза Оливера были наполнены бешенством. Я пожалел, что заставил его пробудить в себе чувство ностальгии. Его мудрые мысли всегда были для меня чем-то неизведанным и прекрасным, но сейчас я чувствовал, как напряжение росло в воздухе.

— Я пахал, как собака, не спал ночами! Учился на гребаного дизайнера виртуальной реальности, а она, знаешь что?! Она гуляла, шлялась до утра, а уверяла, что все равно готовится... Беллатрис набрала смешное количество баллов, парень! Я просто махнул на нее рукой после этого.

Да проблема то не в этом... моя девушка тоже получила билет на капсулу, у нас были колоссальные планы, — голос парня дрогнул. — НО МНЕ ПРИШЛОСЬ ОСТАТЬСЯ ДОМА ТОЛЬКО ИЗ-ЗА ЭТОЙ ТУПОЙ МРАЗИ!

В следующую секунду, все содержимое на столе оказалось на полу. Оливер был в бешенстве. Пока он разносил кухню и забывал о моем существовании, я увидел в проеме Беллатрис и понял, что она все слышала...

Coming 🔜.