- Ты ставишь нас под угрозу, - шипел он, раздраженный, без тени привычной ему улыбки. Со стороны парня вообще нельзя было назвать зараженным, однако отцу было все равно. Ему всегда на все было плевать. Если бы не пару случаев, Джексу бы казалось, что Мэтт находился здесь из преданности, как бы абсурдно это не звучало.

В воздухе висел запах красок, от которого он слегка морщился. Мэтт всегда умел скрывать эмоции за маской веселья, привычка не пропала даже по приходу в «Двадцать Три» в прошлом году, однако теперь настоящий, запутавшийся, потерявшийся, пустой младший брат явил свои цвета миру.

Джекс посмотрел на него и указал на лист бумаги перед ним. Пиши, мол, где велено.

Мэтт наконец привстал с кровати и взялся за ручку. Начал писать мелкими буквами, которые камере было не уловить. Джекс наблюдал за каждым движением брата, скорее из привычки, нежели чего-то другого. Он привык всегда следить за младшим. Отец, до того, как слетел с катушек, часто шутил – «один глаз вперед, другой – на брата».

«Ты пытался в прошлом году. И что? Чего ты добился?» - написал Мэтт.

Ничего. Операцию пришлось свернуть, потому что один из участников намеревался сдаться Фредрику.

Джекс не хотел быть убитым.

«Сейчас все по-другому. Эмили задает вопросы, постоянно оглядывается, она чувствует неладное. С ней все может сработать, как и с другими. Я в нее верю».

Мэтт усмехнулся.

«Слепо доверяешь первогодке. Ту же ошибку ты совершил в прошлом году. И вообще...Коди? Серьезно? Почему он? Почему Том? Думаешь, они вас не сдадут?»

Это «вас» Джекса задело. Ему не улыбалось действовать за спиной брата.

«Коди сделает все, чтобы подобраться как можно ближе к наркоте, ты прекрасно это знаешь. Парень готов горы свернуть, лишь бы вновь уколоться. Том действует из неизвестных мне побуждений, могу лишь предполагать, что это месть родителям. Они ни за что не пойдут против нас».

О Ное Мэтту уже все известно. Парень был в деле еще в прошлом году, однако операцию пришлось отложить.

Ною действительно нужна была помощь. И «Двадцать Три» не являлось приемлемым вариантом.

«Та рыжая, Сара Джонсон. Не боишься действовать рука об руку с известным человеком? Уверен, у нее здесь связи» - писал Мэтт.

Джекс пожал плечами и тут же написал ответ.

«Эмили вечно с ней шушукается. Уверен, даже если у нее есть связи, их можно применить нам на пользу».

Брат вздохнул и вновь положил голову на подушку. До завтрака еще час, но сон давно прошел.

- Я боюсь за Саманту, - признался он, - Она только начала приходить в себя.

Джекс знал, из каких побуждений Мэтт намеревался остаться. Саманта по своему желанию оказалась в «Двадцать Три», хотя помощь ей нужна была иная. Пришла из-за Мэтта. Ну а он, планировал теперь из-за нее остаться.

Девушка всегда оказывалась в центре их споров. Джекс умолял Мэтта одуматься – выздоровление в «Двадцать Три» было временным, никак иначе. Они уже видели подобные примеры в прошлом году – сначала все радужно, а после шарик радостей лопается, и пациент вновь проваливается в бездну отчаяния и бесчувствия. Временное наваждение.

Когда Мэтт впервые познакомился с Самантой, Джекса сразу охватило неприятное предчувствие.

Красивая шатенка, невысокая, с соседней школы. Мэтт познакомился с ней в клубе, оказалось оба любят рэп-батлы. Она приглянулась ему, а он – ей. Брат рассказал Джексу в тот же вечер. И по его описанию – девушка действительно была неотразима.

Но он был слишком слеп, чтобы заметить, как девушка превращала еду в кашицу в тарелке и не подносила ко рту ни кусочка. Слишком слеп, чтобы заметить огромные толстовки, брюки, дрожащие кисти, заострившиеся скулы. Слишком слеп, чтобы заметить, как жизнь покидает ее, медленно и мучительно.

То была его ошибка. Эйфория от найденной любви оградила его от отца, но не сделала зрячим к другим. Да и как помочь другому, если сам истощен?

Раньше после стычек с пьяным отцом Мэтт не выходил из своей комнаты. Теперь проводил все время с ней, оставив Джекса наедине с рисованием. Он не жаловался. Даже крики психованного отца не отвлекали Джекса от искусства. Он запирал дверь на замок и рисовал то, что казалось правильным. Иногда получалось что-то, чего Джекс не планировал изначально. В тот раз вышла она. Саманта. Худая и безжизненная.

Он испугался собственных рук.

Почему Мэтт не видел, как она страдает? Неужели не замечал?

Он старался поговорить, вразумить брата. Тот отнекивался и пожимал плечами.

Потом Джекс наконец осознал. Но когда его осенило – было уже слишком поздно. Мэтт вновь подолгу застревал в своей комнате. Даже ей не говорил о своем самочувствии. Таил ненависть на отца, на рано ушедшую на тот свет мать, возможно, даже на Джекса. Но Джекс знал, какого это. Знал, потому что сам чувствовал пустоту внутри.

А потом – желание уничтожать.

В сумерки к их дому подъехала машина. Отец кричал что-то нечленораздельное и открыл дверь незваным гостям. То были «Двадцать Три».

Джекс дорисовывал очередную картину, с комнаты Мэтта раздавался громкий рэп.

Отец не мог позвонить им сам, Джексу это было известно. Мужик был чересчур зациклен на алкоголе и футболе, собственные дети служили лишь игрушками для вымещения ора. Оказалось, Мэтт поговорил со школьным психологом и рассказал о Джексе. Тот же психолог связался с «Двадцать Три».

Всю дорогу Мэтт говорил о Саманте. Задавал себе вопросы снова и снова – кто позаботится о ней? Тогда Джекс не выдержал и повысил голос на брата. Первый раз в жизни.

- А что сделал ты, Мэтт? Она была такой, когда вы познакомились. Ты не помог ей, не связался с врачами, продолжал смотреть на умирающего человека! Она не изменилась с тобой, как бы ты не старался себя в этом убедить! Ей даже стало хуже, Мэтт. Тебе и ей стало хуже. Вы искали помощи друг в друге, когда вам требовалась другая помощь извне.

Первый удар брата никогда не выветрится из памяти.

Воспоминания охватили сознание, но реальность нагнала в два счета.

- Она пришла сюда из-за тебя, - повторил Джекс. Приближался завтрак, он приподнимался с кровати, чтобы надеть форму. Бежевый цвет никогда ему не нравился. Чересчур мертвенный, глухой и скудный. В рисовании он старался его избегать.

Вся их комната была заставлена картинами Джекса, и в тайне он радовался, что «Двадцать Три» не возражали. Ему нравилось быть в окружении собственного искусства, ведь можно было прочувствовать дух каждого маленького наброска, каждой полноценной картины. Рисовал он в собственном стиле, он даже не знал, было ли ему название. Он любил вдаваться в подробности, показывать каждую деталь, каждую морщинку, каждую складку. Кому-то это могло показаться чересчур вычурным или перегруженным, но не ему. Он держался мнения, что все необходимо передавать без утайки. Джекс не мог позволить себе обучение в школе искусств или колледж. Даже отложенные деньги дома являлись собственностью отца, несмотря на то, что откладывала их мать. Он не позволял ни к чему прикасаться.

Братья не хотели признавать в себе трусов, но возможно, все так и было. Они до смерти боялись его.

Пальцы быстро перебегали по пуговицам белой рубашки. Джекс привык вставать раньше, надеясь, что за ними с помощью камер в ванной комнате наблюдают не так тщательно.

Мэтт не отводил взгляда от него, но смотрел, казалось, сквозь брата. Поза расслабленная, рука под головой, в качестве подушки. Мэтту не нравились здешние мягкие удобства, подушки в их прошлых комнатах были тверже камня.

- Я ужасен, да? – вдруг сказал он тихим, слегка дрогнувшим голосом. Совсем непохожим на его привычный задорный тон. Таким он был только с Джексом. Для других существовала маска забавы. Маски братьев отличались друг от друга – у Джекса она была отрешенностью, как почти у всех в «Двадцать Три»

- Позвал ее с собой. Думал, что поступаю правильно, - вздохнул брат, - А на деле хотел привязать ее к себе.

Саманта долгое время не могла справиться с тем, что Мэтта нет рядом. Девушка выросла в детском доме, но привыкала к людям быстрее обычного. Тот год был, наверное, самым счастливым годом ее жизни. Ее удочерили в возрасте пятнадцати лет, когда, казалось, надежда давно иссякла. Она познакомилась с Мэттом.

Но за всеми этими украшениями таилось то, что ни Мэтт, ни Джекс до конца не понимали.

- Ты был эгоистом, - согласился Джекс. Старший брат отличался прямотой. – Но и она тоже. Таким, как вы оба, лучше никогда не сходиться. Вы либо уничтожите себя, либо друг друга.

Глаза Мэтта, наконец, прояснились.

- Я не хочу вновь видеть отца, - прошептал он.

Он не хотел возвращаться.

- Знаю.

Джекса тоже не радовала мысль возвращения в то отвратительное место, под названием дом.

Но у них не было выбора. Жить, подобно крысам здесь, или как крысам, но с какой-то долей свободы - дома.

На завтраке он вновь сел за стол первогодок. С Самантой он все еще был в ссоре, и ему не хотелось сталкиваться с предупреждающими взглядами Мэтта. Джекса не мучил голод, но он наложил себе салата и налил кофе. Энергия ему сегодня понадобится.

Эмили с Сарой о чем-то едва слышно переговаривались. Он и не заметил, как навострил уши. Если Эмили казалась ему смышленой девушкой, хоть и чересчур своевольной в некоторых моментах, Саре он не доверял на все сто. Однако, Джекс решил, что девушка способна оказать услугу в будущем. Как никак, после побега у них будут огромные проблемы с правительством, а деньги никогда не являлись помехой.

Тома он выбрал по той же причине, несмотря на огромное желание парня оказаться подальше от «Двадцать Три», он рассматривал его как инструмент, который позже может оказаться полезным. Джексу изначально казалось, что парня здесь быть не должно. Случаев, когда родители добровольно отдавали ребенка без каких-либо признаков Вспышки почти не было. «Двадцать Три» устраняло таких пациентов, возвращало домой, не дав пройти изначальные тесты. Здесь нужны были только подростки с подтвердившимся диагнозом.

Хотя, возможно, у Тома он немного другого характера. Коди же вечно тащился с ним рядом. Джекс также был осведомлен и о нем – у парня серьезные проблемы с наркотиками. И причина его побега явно заключалась в них.

Когда парни шли к столу, он успел заметить красные полосы на руке Коди. Парень вновь раздирал кожу в приступе чесотки. Ломка. Вероятно, Вспышка у Коди была последствием уменьшения дозы, или прямого отказа от наркотиков.

Ной, как обычно, оказывался за столом один из первых. На лице его вновь непонятное, отсутствующее выражение. Как-то Мэтт говорил, что и у Джекса такое же пустое выражение лица. Если это так, то не удивительно, почему от его присутствия шарахаются.

Он договорился о встрече с ребятами на следующий день, после основных занятий и процедур. По расписанию у него терапия у Фелисии, так же, как и у Эмили. У остальных свои процедуры, которые заканчиваются в нужное им время. Дополнительная лекция Дерека начинается в семь часов. Обычно никто туда не приходит, это играло им на руку...

Тут он почувствовал легкий толчок под столом. Джекс поднял глаза и столкнулся взглядом с Эмили Танвар.

- Все хорошо? – спросила она.

- Да, - недоумевая, ответил он.

- У тебя такое лицо, будто ты сейчас взорвешься от нетерпения, - добавила Сара и отправила в рот кусок вафлей. Именно из-за этих двух девушек их всегда не хватало на столе.

- Эй, Сара, - донесся до них бодрый голос Тома. Он сидел на два сиденья дальше Джекса, - Я думал, инстаграм-модели не едят такие вещи.

Эмили усмехнулась, а глаза Сары начали метать искры в сторону Тома и Коди, чьи лица выглядели чересчур веселыми.

- Что-то не помню, чтобы я спрашивала твоего мнения, Том, - кривоватая улыбка осветила ее бледное лицо, голос был полон яда.

- Его вообще никто никогда не спрашивает, - согласился Коди, отчего получил подзатыльник от Тома. Смотрящие предупреждающе приблизились к их столу.

Похоже, лекартва действовали медленно, но верно. В этом «Двадцать Три» преуспели, но Джексу не хотелось становиться накаченным медикаментами наркоманом.

После завтрака его ждали лекции с остальной группой второгодников. Взгляд его перехватил Мэтт, прощающийся с Самантой. Они проделывали этот прием постоянно – Мэтт обнимал ее, и они обменивались своеобразным рукопожатием. Но в ту секунду лицо брата было мрачнее обычного. Джекс посмотрел на Саманту и убедился в собственных предположениях – изначальное «выздоровление» было лишь наваждением. Румяные щеки канули в лету, вместо них под глазами образовались темные синяки. Глаза Саманты лишились искр.

Он небольшой фанат фразы «я же говорил», чересчур уж она детская, но в ту секунду могла быть уместна.