Я иду от дома к небольшой болотистой речушке и вижу там её — красивую, сияющую, с лучами заката в волосах. Она сидит на огромном поваленном дереве и ласково разговаривает с малышом на руках, опустив ноги в речку.

— Ты — маленькое чудо, доказывающее, что никакие мы не дети Сатаны. У демонов не может быть детей. Ты — мой сладкий ангелочек!

— Гу-у-у, — протяжно отвечает малыш с чёрными сверкающими глазами и красиво завитыми ресницами, его улыбка, направленная к матери, источает такое обожание и счастье, что перехватывает дыхание.

— Здесь так красиво, несмотря на болотистую местность, — обращаюсь я к девушке и с улыбкой осматриваю свои нежно-розовые тенниски, покрытые слоем грязи.

— Жаль, что речка пересыхает и скоро исчезнет. Геллофри специально для меня вымостили небольшую тропинку по болоту из камней и деревяшек. Обувь конечно страдает, но всё же ноги не увязнут. Ты по ней прошла?

— Да, — оборачиваюсь позади себя на указанную тропинку. — А кто именно из Геллофри её сделал?

— Джейси, — отвечает с теплотой и оттенком грусти девушка.

— Звучит так, словно это покоривший твоё сердце парень, — задорно улыбаюсь ей.

— Нет, — она бросает на меня немного испуганный взгляд, — он брат моего мужа.

— Кажется, ты выбрала не того брата, — говорю теперь уже с грустью. Что-то знакомое в этом всём, даже в местности, будто я жила здесь много лет, словно я на своём месте. — Прости, если это бестактно.

— Правда не может быть бестактной, но она может быть неудобной, — пожала плечами молодая мама и протянула мне руку, — Амелия Бреннан.

— Лести Бренсон, — подобралась я к ней поближе и протянула свою руку. Что-то всколыхнулось во мне, как будто я неверно назвала своё имя, но тут же пропало, как дуновение ветерка. В следующую секунду я встретилась с маленькими блестящими чёрными глазами. Малыш смотрел на меня так заинтересованно и серьёзно, словно хотел сказать что-то важное, но затем личико озарилось улыбкой и милый звук "Гу-у" заставил меня засиять искренней ответной улыбкой.

— Кажется, вы нравитесь ему, Лести. Он нечасто улыбается чужим, — приободрила меня Амелия и привстала с дерева.

— Чей этот чудесный малыш, вашего мужа? Или его брата? — я не могу оторвать глаз от маленького чуда и удивляюсь про себя её странным словам о демонах. Чувствую, как важно мне получить ответ на совершенно неприличный вопрос.

— Теперь он твой, — неожиданно девушка оказывается в шаге от меня и со встревоженным лицом вручает мне ребёнка. — Нужно спасти их обоих, любой ценой! — едва закончив странную фразу, она отворачивается и ныряет в реку, которая в тот же миг иссыхает и пропадает.

        Просыпаюсь вся в поту, всё ещё ощущая тяжесть ребёнка на руках. Краски сна уже угасают, но помню, что мне снилась Амелия и... маленький Рой на моих руках. 

"Нужно спасти их обоих, любой ценой"... Я понимаю кого имеет в виду Ами: два самых дорогих её человека это Джейсон и Рой. Почему она сказала это? Им что-то угрожает? Что означают эти сны с ней и уродцем Марвином? 

        От воспоминания о нём съёживаюсь и передёргиваю плечами. Боль. Выныриваю обратно из своих самокопаний, и полная тишина начинает неприятно давить на слух. Свешиваюсь над ним.

   — Джейсон! — окликаю достаточно громко, но он не отзывается в ответ.

        Уже не обращая внимания на режущую боль на натянутой коже спины и отёкшие на привязи ноги, наспех слезаю с лежанки и опускаюсь перед ним. Пытаюсь отыскать пульс на шее, но не выходит, не знаю точно где его искать, я же видела такое только в сериалах,

   — Хэй, Джей, не пугай меня! 

        Приподнимаю его голову, но ничего не могу рассмотреть на лице. Тело тёплое, и это даёт повод не впадать в панику раньше времени. Прикоснувшись к груди, понимаю, что он дышит, но совсем слабо и медленно. С трудом волоча ноги и звеня цепью, как привидение, двигаюсь в сторону стола, на котором видела фонарь.

Осмотрев лицо и тело с фонарём, прихожу к неутешительному выводу — он совсем плох.

   — Давай же, Джейсон! Сделай что-нибудь, приди в себя! Ты не имеешь права оставлять меня здесь одну, прикованную, с трупом! — не узнаю свой нервно-испуганный голос. Попытка напоить его в бессознательном состоянии не даёт результата.

        Обратив внимание на его запавшие веки, я наконец понимаю почему он тогда прикасался к моим. Обезвоживание... в его состоянии интоксикации опиатами оно особенно опасно. Взрослый человек состоит на 60 % из воды, и все обменные процессы происходят при её участии, без воды организм не может себя очистить... Слегка встряхиваю его и бью ладонью по лицу. Безрезультатно.

Думай, Селестия... нужно что-то сделать... Физраствор!...

        Суетливыми и судорожными движениями хватаю всё, что он оставил на свободном углу моей лежанки. Приступы боли в спине и ногах время от времени заставляют реальность вокруг меня плыть, но также придают уверенности, что нужно исправить своё положение как можно скорее, пока не ослабла и не сдалась.

Может, не стоит его спасать?... Он — тот самый волк, что попал в капкан и принял решение отгрызть себе лапу... Тот, который, освободившись и спасшись, может разорвать меня на части... И всё же...

Не быть как они...

         Руки трясутся, дышать от волнения тяжело, но раскрываю упаковку с системой. Это не должно быть так сложно: ведь тысячу раз видела как это делают в сериалах и даже на себе самой в больнице. Я, кажется, впервые была в больнице, осознаю это только сейчас.

 Я была довольно здоровым и беспроблемным ребёнком, даже простудами почти не болела...

         Две иглы. Толстая — для препарата, тонкая — для тела. Всё кажется простым. Колёсиком можно регулировать подачу капель... Осматриваю его руку: что ж, вену у наркомана найти несложно. Выуживаю из пластиковой аптечки на столе рядом резиновый фиксатор для задержки кровоснабжения. Перевязываю. Руки не слушаются, но моего позора хотя бы никто не увидит. Плечи начинает ломить от напряжения и неестественной позы: я максимально вывернула их и руки назад, чтобы как можно меньше натягивать кожу с ранами на спине.

Хоть бы он не пришёл в себя в этот момент... иначе напугает меня, и я больше не смогу этого сделать... Ты должен выжить, Джей... Не хочу заточения с трупом...

         На удивление, попадаю в вену быстро и легко. Делаю медленный глубокий вдох, чтоб успокоить нервы. Теперь можно воткнуть вторую иглу в бутылку. Что-то останавливает меня. Оглядываюсь на руку и вижу, как кровь постепенно начинает заполнять трубку. Выдергиваю иглу. 

Что-то не так! Чёрт... Я — идиотка!... Думай, Селестия... что не так? С чего начать? Воздух!...

         До меня доходит, что в первую очередь нужно выгнать из трубки системы весь воздух. Сделать это можно только жидкостью. То есть сначала нужно подключить систему к препарату и подвесить повыше. Перекрываю колёсиком доступ до упора и подтаскиваю держатель капельниц с крючками, что он устанавливал возле меня в прошлый раз( явно самодельный). Подвешиваю пакет с жидкостью и, открутив колёсико, позволяю жидкости добраться до иглы. После снова закручиваю колёсико. 

        Иглу нужно чем-то зафиксировать и обработать антисептиком кожу — стоило сразу об этом вспомнить. Из небольшой дырочки на руке очень медленно стекает тонкая струйка, наполняющаяся капельками. Твою мать! Нахожу в медсумке лейкопластырь, но нечем его отрезать, отрываю зубами.

— Джей, пожалуйста... —  замолкаю, не зная, что дальше сказать. Простая фраза «не умирай» звучит даже в мыслях страшно. Не могу этого произнести.

Почему его руки прикованы так высоко?... Он буквально висит на них без сознания...

         Приподнимаю фонарь и вижу, что у основания столешницы на ножках стола небольшие железные крюки, наверное, чтобы можно было подвесить какой-то необходимый инструмент или сумку. Наручники зацеплены за них, но их можно приподнять и снять с крючков, чтобы сдвинуть вниз, что и делаю уже со второй его рукой. Стоит попытаться на другой: теперь, думаю, будет проще. Снова пережимаю предплечье, смазав спиртом место укола. Успокаиваю дыхание и аккуратно втыкаю иглу, фиксируя пластырем.

Справилась! Вроде бы теперь всё правильно...

   — Джейсон. Ты должен прийти в себя. Пожалуйста! — нахожу таблетки, что он показывал и начинаю чуть трепать его по щеке. Смачиваю немного ваты водой и протираю его лицо и шею: вода охладит кожу и, надеюсь, вернёт его в сознание. Он всё так же не двигается и еле дышит. У меня начинает темнеть в глазах от вернувшейся боли, въевшейся в кости спины. Пока была занята, она отошла на второй план и была почти неощутима, но теперь... Он так и не сказал какое лекарство может обезболить мои ноющие раны. Перебрав несколько ампул с неизвестными названиями, складываю всё на место и снова укладываюсь к себе. Аппетита нет, попробую поспать, не знаю как иначе избавиться от этого волнения и постоянной боли. Через некоторое время всё-таки проваливаюсь в тревожную полудрёму. 

       Мне снится, что блуждаю ночью по лесу. Иногда кто-то идёт со мной рядом, иногда одна. Кажется, вот-вот наступит рассвет, но ночь всё ещё длится, лес видится бесконечным, и некоторые деревья кажутся знакомыми, будто блуждаю по кругу. Но я же не повернула ни разу, всё время двигаясь прямо. Внутри приходит осознание, что я во сне, при этом тело уже не хочет слушать меня: двигаюсь всё медленнее. Пытаюсь себя ущипнуть, но сил в руке не хватает, чтобы сжать пальцы.

Просыпайся, Селестия... ты не в лесу, ты в западне...  — слышу лёгкий шелест перьев где-то рядом.

Боюсь... не знаю, где хочу остаться... Здесь, в безопасной темноте, или там, где я в ловушке и уязвима...

Просыпайся, Подарочек! Ты не из тех, кто идёт простыми путями!..

          Слышу чей-то тихий стон и понимаю, что он мой собственный. Разлепляю веки с трудом, чувствуя себя уставшей и слабой, в горле неприятно першит и нос заложен. Прохладно, наверное обогреватель выключился. Концентрируюсь на своём теле и сразу же начинаю более остро чувствовать как болят шрамы на спине, как ноют рёбра спереди от жёсткости моей вынужденной постели и неприятную тяжесть в руках и ногах. Никаких звуков вокруг.

Никаких звуков! Джейсон!... 

         Забыв о боли, заставляю себя медленно встать и слезть со своего "жертвенного" стола. Фонарь всё ещё горит и позволяет мне рассмотреть лицо и тело моего ослабшего похитителя: он выглядит уже лучше, веки не такие запавшие, прохладный пот на лбу и вроде даже цвет лица не такой мертвенно-серый. 

   — Джейсон... — он слегка шевелится, услышав своё имя.

   — Ами...

   — Прости, её здесь нет. Только я, "сука" Селестия Стенсон, — отвечаю немного обиженно.  И тут же вспоминаю о воде и таблетках. — Ты должен попить! Сейчас, подожди... 

         Снова через силу двигаюсь, чтобы напоить его и сменить пустой пакет на новый с физраствором.

   — Не-е-ет, — протяжно вымученно стонет. — Тошнит от воды... Мне нужно... — голос хриплый и слабый.

   — Не желаю слышать. Запей это... — всовываю две пилюли ему в рот, ближе к глотке, на что он сразу реагирует рвотным спазмом. Успеваю закрыть ему рот бутылкой с водой и заставляю проглотить. — Давай же, хватить распускать сопли! 

   — Просто убей меня... — отвечает тихим шёпотом, отворачиваясь от бутылки с водой.

   — Не дождёшься! — гневно выпаливаю. Но сразу же меняю русло разговора, почувствовав его слабину. — Скажи код от замка!

   — Скажу... если убьёшь... — насильно заполняю его рот кусками белково-зернового батончика, как он недавно проделывал со мной, и чувствую некоторое удовлетворение от реванша.

   — Ну ты и придурок! Нахрена было это всё, если сейчас ты сдался! Зачем столько жертв и мучений! Ты покалечил меня! Зачем?! За что?! — начинаю орать на него.

   — Я верил...

   — Да плевать во что ты верил! Возьми себя в руки, ты должен справиться с этим, ясно?! — ору так, что начинает ещё сильнее першить в горле. Смахиваю слёзы злости и раздражения. Беру ещё один из сухих злаковых батончиков и, отломив небольшой кусок, засовываю ему в рот и закрываю рукой. — Жуй! Я не дам тебе поступить так со мной, после всего, что пережила по твоей вине! Не посмеешь оставить меня здесь наедине с трупом! Я хочу жить... и здоровую психику! — перевожу дух и прочищаю горло, чтобы не закашляться, но внутри кипит злость. — Я обязательно прикончу тебя, когда-нибудь потом, когда ты будешь чист и не раздавлен своим самосожалением! Ты можешь ждать от меня ножа в спину в любой момент своей жизни, Джейсон Геллофри, но я не добиваю лежачих, ясно?!Ты возьмёшь себя в руки и исправишь всю хрень, что натворил!

   — Не могу больше... 

   — Да мне насрать! Ты должен! Должен попытаться всё исправить, должен  бороться за свою жизнь, ради всех девушек, чью жизнь отнял, даже по их согласию! — меня переполняет негодование, разочарование и страх. Страх, что останусь здесь одна.

   — Я заслуживаю смерти... — потерянно шепчет человек, которого боится целый город, целый штат или несколько штатов...

   — Ты заслуживаешь жизни, с осознанием того, что натворил, и попыткой хоть что-то исправить! Ты же можешь искупить часть вины: помоги спасти Пола! У нас есть шанс подарить ему что-то важное: заботу, семью, место, где его принимают и ни за что не предадут и не бросят! Слышишь?!

   — Он мёртв... — не сразу понимаю что он говорит своим слабым хриплым голосом. 

   — Что? — переспрашиваю, но до меня уже доходит смысл двух произнесённых слов. Нервно сглатываю слюну.

   — Его уже нет.

   — Нет, — слышу свой удивлённый голос. — Ты лжёшь... — но сердце начинает колоть внутри так, что не вдохнуть воздуха. 

Я никогда никому не была нужна. И вот, в моей жизни появился человечек, который нуждался во мне и ждал меня...

         Губа предательски дрожит, а остриженные тонкие ногти снова врезаются в кожу ладоней. Зрение сначала приближает мне его лицо, показывая все черты так явно и остро, словно они вычерчены тонким грифелем карандаша, а затем всё расплывается за пеленой солёной влаги. — Всего пара дней... он сказал, что будет ждать и... ему тогда стало лучше... доктор... доктор Флендри...

   — Я навестил его в тот же день, после твоей просьбы... Сказали, он не выжил...

   — Я... ненавижу тебя, — надрывно шепчу. Затем меня прорывает: — Ненавижу!!! Как же я тебя ненавижу! Ты отобрал единственно ценное, за что я цеплялась! — ударяю его снова и снова кулаками по лицу и груди, куда могу попасть и дотянуться. — Моё обещание! Ты! Ты лишил меня права выполнить своё обещание!!! Я же просила... — падаю на колени и срываюсь на рыдания. Стены странной комнаты начинают надвигаться на меня, давить, отбирать воздух и надежду. — Я так... упрашивала тебя...

   — В этом не было смысла, даже если б согласился: к тому моменту его уже не было в живых... Ты понимала это... Мальчишка был смертельно болен, безнадёжно... — оправдывается мужчина с влажными от пота кудрявыми волосами и чёрными глазами.

   — Нет!!! Ты не знаешь... не понимаешь... я могла... могла помочь ему... — меня трясет в истерике, душевная боль взрывается внутри моего тела, вытесняя все физические ощущения.

Совсем маленький... одинокий... единственный человек, что мог искренне полюбить меня, ничего обо мне не зная...

       Не знаю, сколько проходит времени, но я обнаруживаю себя свернувшейся в позе эмбриона на холодном твёрдом полу. Двигаться не хочется. Снаружи так же холодно, как и у меня внутри.

    — Прости... Я собиралась сделать всё возможное... — хочется верить, что он попал на небеса к своим родным и простил меня, надеяться, что он слышит меня и понимает, что я не обманула его, а просто не смогла сдержать обещание.

Умирать слепым, одиноким и брошенным всеми, преданным и обманутым... в девять лет...

        Я представляю его в палате, в его собственной темноте, с раскрытыми безжизненными глазами и начинаю снова задыхаться от приступа душевной боли и истерики.

Снова лес и чёрная ночь, без луны и звёзд, будто кто-то укрыл небо плотным непроницаемым покрывалом. Какие-то люди-тени двигаются среди деревьев, недалеко от меня, медленно бредут, шепчутся. Сбоку, спереди и позади. Они сохраняют дистанцию и не смотрят на меня, потому просто продолжаю брести. Мы все что-то ищем. Выход. Или вход. Или свет... 

— Господь, пастырь мой... ты... — не могу вспомнить что дальше, как ни стараюсь.

— Ш-ш-ш-ш, здесь нет Бога, только Потерянные, — отвечает мне чей-то бестелесный шёпот.

— Я не потерянная, я ищу, — отвечаю так же тихо. —  Господь, пастырь...  я же знаю её... огненная бесконечность... во веки веков...

— Брошенные, потерянные, блуждающие... во веки веков...

— Нет... не так... там должен быть свет... свет надежды... и тихие воды...

— Вон там... — указывает мне костлявой рукой старец в лохмотьях. Поворачиваюсь в сторону его руки и падаю на колени от отчаяния.

 Вижу перед собой сквозь поредевшие деревья исполинскую железную стену на которой из металла сотканы солнце и облака «тихие воды», а под ними неровные полосы вспаханных полей... металлических...

Хватаюсь за деревце рядом, чтобы встать, но оно такое же холодное, металлическое, неживое...

— Там, под холодным солнцем, отдадим душу на страшный суд и кто-то, быть может, увидит своего Бога-судью праведного, остальные же согреются в смоле кипящей.

— Нет! — разворачиваюсь и начинаю бежать в обратную сторону, сквозь деревья, босая, по холодному гладкому металлическому полу.

Темнота... Бесконечность темноты и холода длится так долго и одновременно быстро, как искра тока, пролетающая в один незримый миг, только не по спирали, а по кругу. Я — искра в бесконечности, затухающая...

Снова лес. Мёртвый металлический лес, и я в лохмотьях без сил бреду к холодному чёрному с ржавчиной металлическому солнцу. Ступаю наконец на железные поля, и они бесконечно уходят вдаль. Сколько бы ни двигалась, мёртвая стена с закатным солнцем и облаками не приближается.

— Тебе нельзя туда... — вздрагиваю от легкоузнаваемого мерзкого голоса. Но интонация сейчас другая. Оборачиваюсь.

Он стоит позади меня с мертвенно-серым печальным лицом и держит в руках верёвку, тянущуюся прямо к моей груди.

— Нет! — я пугаюсь и пытаюсь убежать как можно дальше, но сколько бы ни бежала, почти не сдвигаюсь с места. Оглядываясь на бегу, задыхаясь от слабости и усталости, и вижу как верёвка при растягивании превращается в длинную тонкую железную пружину: когда боль в ногах становится невыносимой, она, чувствуя мою слабость, начинает сжиматься и тянуть меня обратно.

— Тебе не нужно туда... Дай руку, и я выведу тебя...

— Ни за что! — наконец прекращаю бороться с притяжением пружины, останавливаюсь, взяв в руки небольшой запас своей привязи, как петлю.

Неведомая сила тянет меня спиной обратно к нему, но я готова. Когда оказываюсь совсем рядом, разворачиваюсь резко и накидываю петлю из пружины на голову своего врага, пытаясь задушить его.

— Не будь дурой, я — твой шанс выбраться! Я уже бывал здесь! — испуганно хрипит задыхающийся маньяк-социопат.

— Я готова сдохнуть здесь, чтобы не дать тебе выбраться! — самодовольно шепчу ему прямо в лицо.

Всё исчезает... Темнота и бесконечность... Больше никаких искр, я — ничто... атом абсолютной пустоты...

Снова лес. Теперь мы все идём назад. Впереди маячит бесконечно огромная картина железного заката. Света нет. Абсолютная ночь с множеством чёрных и серых оттенков. Мои ноги, как в обратной перемотке, делают назад шаг за шагом, не спрашивая меня, куда хочу двигаться. Я с сожалением тяну руки вперёд, к знакомой картине, но она всё больше скрывается за бесконечными металлическими деревьями. Тени так же двигаются в обратную сторону, но теперь я чувствую, что их недобрые взгляды прикованы ко мне.

— Не Потерянная, Лишняя... — гомон шёпота сливается в один негромкий легкораспознаваемый гул. — Не Потерянная, Лишняя...

Опустив голову, искоса поглядываю в правый бок, затем в левый, они как-то странно приближаются ко мне, несмотря на синхронные шаги назад. Вдруг начинаю видеть лёгкий свет на своей груди под одеждой. От него становится больно, а лохмотья на мне начинают тлеть и загораться. Я горю!!!

— Не надо! Пожалуйста! — хриплю и чувствую, как мои лёгкие выгорают. Начинаю кашлять и давиться дымом.

Темнота, бесконечность... и лишь я горю и задыхаюсь... Ко мне подходит ангел, с серыми, покрытыми пеплом крыльями и закрывает ладонью огонь на моей груди. Поднимаю глаза и вижу её.

— Кх-кхэ-гкн-кхкм... я умер-ла? — хриплю рваными пропаленными лёгкими.

— Дыши-и-и-и... — шелестит ангел, имени которого не помню... которой...

   — Селестия! Очнись! Мы оба сдохнем здесь! Я сожалею, что сказал это, слышишь?! Прости! Я сожалею обо всём! — слышу отчаянный голос и металлическое бряцканье.

         Темнота... но постепенно глаза улавливают очень тусклый свет почти разрядившегося фонаря и человека, сидящего возле него. Почему он сидит и ничего не делает? Так холодно... Легкие внутри обжигают болью и недостатком кислорода, кашель словно рвёт оставшиеся в груди лохмотья бронхов и всей дыхательной системы, но снаружи очень холодно. Перед глазами встаёт образ из далёкого кошмара — за зеркалом я лежу мёртвая, покрытая ледяной коркой и инеем.

   — Ради Бога! Как бы плохо тебе ни было, только ты можешь нас спасти. Селестия!!!

   — Зачем? Ты ведь хотел умереть... — хриплю сквозь кашель.

   — Но не с тобой! Просто доползи сюда и дай мне ключ... Или мы оба умрём страшной смертью.

   — Не могу... уже умерла...

   — Нет... но ты промёрзла там и заболела...бредила почти сутки... 

   — Хм, — разочарованно усмехаюсь и снова начинаю кашлять. — Меня никто не ищет... Так больно... отчего сейчас? Я же никогда никому не была нужна...

   — Ты нужна мне! Подползи к столу, я освобожу тебя от цепи.  

   — Или убьёшь... з-за эхк-хм несущ-ществующую... ампулу морфина, —  нервно смеюсь и задыхаюсь от кашля.

   — Я чист... Лести, пожалуйста, умоляю... — этот голос, просящий, нежный, такой знакомый, что-то замыкает во мне. 

      Начинаю ползти, звеня цепью и смеясь от осознания, что выгляжу, вероятно, гораздо страшнее привидений с цепями из Бастилии.

   — Ты пугаешь меня, девочка. То ли ты бредишь, то ли окончательно потеряла рассудок...

   — Свет надежды не был Солнцем... только маленькой искрой...э-эхэкхт... посреди холо... дного железа... я, кх-кхт, обманулась, — ползу и продолжаю истерически смеяться и кашлять.

       Когда доползаю до стола, вспоминаю, что ключ под матрасом с обратного от Джейсона края стола, и снова смеюсь: у меня не хватит сил залезть на высокий длинный «жертвенный стол» или обойти его.

   — Попробуй достать его отсюда... — с мольбой в голосе произносит обездвиженный беспомощный похититель. Это так весело. От смеха уже сводит скулы и мышцы живота, но не могу остановиться. Пытаюсь встать, но подгибающиеся от слабости колени не держат меня. Рухнув в истерическом хохоте, я снова поднимаюсь, держась за его рубашку, волосы, карабкаясь, будто по скале с кустарниками.

   — У тебя истерика. Надеюсь, она помогает тебе, ведь выглядит ужасно. Давай! Ты сможешь мне отомстить, если хочешь. Можешь меня даже убить, только дай сначала освободить тебя и помочь.

       Я наконец достаю ключ, опершись животом и грудью на стол. Пытаюсь устоять на ногах сколько получиться и отдышаться сквозь кашель. Разумные мысли, как мимо проходящие зеваки, не задерживаются в болящей голове. Нужно сконцентрироваться. Еда. Взять со стола еду, пока ещё стою, и воду. Скидываю вниз в его сторону маленькую пластиковую бутылку с водой, пакет с зачерствевшими булками и пару злаковых батончиков.

   — Ключ? — голос больше не звучит слабым и опьянённым, но выдаёт его волнение. 

   — Достала... Скажи код замка, — ехидно отвечаю захрипшим и сорванным кашлем голосом.

   — Если обману, ты и не узнаешь, пока не испробуешь. Может, ты спустишься и присядешь... — слышу, как нервно сглатывает слюну. — Твои голые ноги и бёдра... Ты слишком близко...

        Резко вдыхаю воздух и начинаю снова кашлять, когда осознаю, в насколько неловком положении мы оба оказались. Я же по нему вскарабкалась до стола и навалилась на стол грудью, стоя прямо у него между ног, пока мои бёдра и промежность( хоть и в платье) практически перед его лицом, учитывая, что он прикован в сидячем положении. Продолжая выворачивать свои лёгкие кашлем, пытаюсь плавно сползти вниз и почти падаю.

   — Это спазм. Старайся вдыхать не резко, а медленно, и считай про себя. Терпи, не кашляй. На каждый счёт вспоминай город, марку машины, что угодно. Чем больше вариаций — тем лучше. Займи мозг, —  произносит с сочувствием. 

Один... Саванна, Honda, психология... Два: Лос-Анжелес, Mercedes, Юриспруденция, «Менталист»... Три: Париж... Диснейленд... Rolls-Royce, алхимия, «Алладин»... четыре, Рио... карнавал... Seat, геометрия, «Ковчег»... пять, Венеция, Lamborgini, Литература, «Кости»... шесть... Барселона... Alfa Romeo... "Настоящий детектив"...

       Ловлю себя на том, что это помогло: я перестала задыхаться от кашля.

   — Как включить свет?

   — Тебе не хватит сил. Освободи меня.

   — Сколько... дней прошло? Кхм-кх... — продолжаю чуть подкашливать и хрипеть голосом.

   — Точно не знаю, но я тоже слаб, без еды и воды... И боялся, что...

   — ... что откинусь и не сумею тебя высвободить? — убедительно язвить даже шёпотом, видимо, талант, зашитый в моих клетках с момента появления на свет.

         Хорошо понимаю, что если сейчас не сделаю этого, то вряд ли смогу позже, потому тянусь к его опущенной вниз руке. Дрожащими непослушными пальцами вставляю и проворачиваю ключ, пока в теле что-то странно гудит и резонирует. Меня словно выталкивает сама реальность, как непрошенного гостя. После знакомого щелчка просто роняю ключ рядом с его рукой и заваливаюсь вперёд на холодный пол, рядом с его поролоновой подушкой.

   — Хэй, не отключайся... — слышу голос слегка в тумане. Меня окутывает безопасной темнотой и бесконечностью, расслаблением...

    — Нет-нет-нет, Селестия! Не засыпай, тебе нельзя! — меня подхватывают и перекладывает на что-то мягкое, удобное и сверху укрывают мягким и приятным. Боль лениво разливается по телу, смешанная со слабостью, ставшая такой доброй и комфортной, тихой и привычной. Она больше не режет мне спину, не обжигает лодыжки и запястья, просто мягко плещется неспешными волнами по всему телу, почти моя подруга — верная, стабильная, обнимает и напоминает, что я ещё жива. Становится болезненно хорошо.

   — Глотни... Я и подумать не мог, что ты можешь так себе навредить... — доносится до меня голос.

... Такой знакомый... всё так знакомо... дежа вю... 

         Со сладким привкусом вода попадает в моё иссохшееся, опаленное огнём горло, и я пьяно улыбаюсь голосу, прежде чем погрузиться в безопасную дрёму. 

   — Чёрт, ты вся горишь!

 Горю?... Глупости... ты ошибаешься, больше не горю... всё перестало тлеть и обжигать...  больше не холодно... Не хочу больше холодного металла...