Я постепенно просыпаюсь отдохнувшей и в более хорошем настроении, впервые за пару дней своего заточения. Устала нервничать и бояться, прекратила скрывать то, что чувствую, расслабилась и позволила себе полностью довериться другому человеку. Со мной такого ещё не происходило. Не пожалею ли? Вчера мы оба раскрыли друг другу все карты. Строить недотрогу не для меня, тем более, об этом всё равно никто не узнает. Я просила его не спешить, не нагружать свою рану со свеженаложенными швами, и я же хорошо понимаю, что сегодня его рана не затянется, не так быстро. Только вряд ли, находясь так близко и сильно желая друг друга, мы сможем сдержаться и отказать себе в этих волшебных ощущениях.

        Даже вчера удержаться от удовольствия было достаточно трудно для меня. Особенно из-за другого человека. Не могу поверить, что меня волновала его рана, притом что самой сносило крышу от дикого, как никогда острого желания. Почему я не переживала, что буду выглядеть доступной пустышкой; или, что он может быть чем-то болен, иметь разлад с головой и нездоровые наклонности; что, переспав со мной, вообразит меня своей секс-рабыней и не выпустит? Ведь именно так поступают зацикленные сталкеры?

        Улыбка невольно отвоёвывает себе власть над лицом. Столько эмоций и необычных ощущений рядом с ним, столько вопросов и новых мыслей. Теперь ещё и личный опыт в зашивании ран. Это очень близко, интимно, то, что он доверился мне... И меня так очаровывает его манера говорить прямо всё, что думает, не скрывать, не играть, не выдавать красное за белое.

Хочу быть так же свободна в своих словах и желаниях. Интересно, получится ли у меня?..

        Что в нём особенного? В прошлый четверг в школе с трудом выносила его присутствие, и вот, спустя неделю уже проснулась с плохо скрываемым желанием. Как это возможно? Обычно я не так легкодоступна, но здесь я пленница, и явно бьёт в голову адреналин от всех опасностей, нервов и изоляции. Или инстинкт самосохранения в виде пресловутого Стокгольмского синдрома.

А может, его особое отношение? Мне столько раз причиняли боль даже без повода, а он, даже имея под сотню поводов и полную власть надо мной, продолжает терпеть и угождать мне...

         Можно сколько угодно говорить себе что "Что-то здесь не то, нельзя ему доверять", но я уже угодила в его сети, добровольно. Он всё верно просчитал: в школе почти не было возможности подобраться ко мне поближе. Здесь же я смогла узнать его лучше, увидеть все его стороны и поступки, его желания и, что важнее, достойную борьбу с этими желаниями. Он мог получить меня ещё в первый или второй день, когда сама себя предложила, и легко обмануть. Отомстить, запугать, мучить и унижать, столько всего со мной сделать, что страшно даже представить... А вместо этого спрашивает чего бы ещё мне принести и как облегчить моё здесь нахождение.

        Пятница... Второй раз меня похитили как раз в пятницу. Если отец обратился в полицию через сутки после моего исчезновения, то они должны были начать меня искать уже в субботу вечером. Негласный закон в полиции звучит примерно так: если пропавшего не нашли в первые трое суток, дальше уже мало шансов отыскать его живым. Именно в первые трое суток они бросают все силы на поиски. Меня не нашли. Но...

Отца ведь ранили! Значит, он не смог заявить в полицию о моём исчезновении. Таэлия в больнице... Остаётся только Ди! Где он сейчас? В больнице с отцом или у мамы?... Будет ли он волноваться за стерву-старшую сестру, что всегда издевалась над ним?... О, Боже...

        Что там творится во внешнем мире, пока я тут взаперти? Насколько изменился привычный мне мир, если некий Охотник похищает девушек и теперь зациклен на той единственной, что ему не досталась? Я так хочу выбраться, но готова ли я к тому, что меня там может ждать? Ведь я хочу вернуться в свой привычный мир, а привычного мира уже, возможно, нет. Если верить Ройситеру...

Рой... Будит во мне столько странных чувств и эмоций, с самого первого дня...

        По неизвестной причине мне напрочь сносит от него крышу. И здесь, наверное, подошла бы гипотеза о том, что все мы неосознанно ищем по запаху физически и химически совместимых партнёров для здорового потомства. Мне казалось, что такой парень (в заношенных ботинках и потёртых джинсах, явно не большого достатка) будет пахнуть чем-то ужасным: сыростью, алкоголем, неопрятностью, трущобами. Вопреки предубеждению его запах для меня воплощение мужественности — никаких Дольче Габбана и Шанель Эгоист. Только аромат здорового   тела... а ещё теплоты огня с ароматом горячего чая, надёжности, уверенности и немного опасности. Тут скучно и одиноко. Возможно, так и сказывается изолированность и отсутствие общения, а я ведь привыкла быть в центре внимания...

        На данный момент я почти освоилась здесь. Не хочу себя заставлять снова и снова воевать с ним. И мне легче от осознания этого, будто неподъёмный груз свалился с плеч. Я жёсткая, да, и часто даже жестокая, но не смогу вечно нападать на того, кто не защищается, более того, кто заботится обо мне...

        Удивительно, мне даже не сильно хочется видеть других, всех этих людей из моей повседневной жизни. Его тёплые руки так приятно захватывают меня в плен, словно в защитный кокон, а необычные глаза гипнотизируют, немного пугают и заводят... такие трудно забыть... похожих не встречала. И эта деликатность в обращении со мной завоёвывает безапелляционно. Нет в его глазах и движениях этого вечного стремления всех парней облапать меня, едва остаёмся наедине. 

И всё же он хочет меня... Наконец убедиться в этом так приятно... Хочет, несмотря на мои уши и шрамы и жуткий характер... 

         Тревожится о моих ранах от наручников больше, чем я сама; о питании; выносит мои испражнения, в то время пока сплю, хоть это смущает ужасно и бьёт по самолюбию. Каждое утро под кроватью чистое ведро. С момента ухода няни Кэтрин из семьи, обо мне никто больше не заботился. Свои проблемы, Дуэйна и даже мамины с алкоголем я с раннего детства решала сама.

         Но он всё же не отпускает меня! Надо выяснить почему. Мой план разворачивается против меня: вместо того, чтобы влюбить его в себя и завоевать доверие ради спасения...  сама начинаю углубляться в него, оправдывать, притягиваться, как скрепочка к магниту...

Мама бы не одобрила... как и отец...

        Интересно, который сейчас час? Просыпаясь без окон, всегда воспринимаешь окружающее время как утро. Хорошо, что теперь у меня есть часы и дни недели. Он не ограничивает меня, наоборот прислушивается к просьбам. Желудок даёт о себе знать. Начинаю оглядываться: обе прикроватные тумбы пусты.

        Открываю оба выдвижных ящика. Благо, что пристёгнута только нога, а руки снова свободны. В одном нахожу бутерброды, салат в контейнере и сладкую булочку с джемом, во второй - мазь и его планшет. Тут же хватаюсь за него, даже не взяв записку рядом.

        Включаю... Ясное дело: сим-карты нет и интернета тоже. Даже просто связи здесь нет. Иначе он не оставил бы его! Беру записку.

«Сегодня пятница. Уроки отменили с сегодняшнего дня и до выяснения возможной угрозы. Я вызвался одним из волонтёров на поиски пропавших девушек, и тебя в том числе. Почему-то думаю, что среди этих волонтёров может скрываться и наш психопат. Чувствую, он где-то рядом. Плюс буду осведомлён в каких районах ищут. По всему городу паника не стихает. Поешь. Там еще многое есть в пакете на стуле. Там также вещи. Вода под кроватью, большая бутылка, должно хватить надолго, если не вернусь скоро. Там же твоё «оружие». Планшет тебе как лекарство от скуки. Тебя никто не найдёт, обещаю, если не будешь слишком громкой. Но в случае опасности изнутри тоже можно закрыться, ты, наверное, уже заметила. Пытайся выбраться только если меня не будет более двух суток. Не сходи с ума. Ты умная, принцесса, верю, что не совершишь глупостей. Постараюсь выбраться к тебе поскорее»

Слова «только» и «тебе» написаны большими буквами. Гормоны в который раз взыграли во мне и принялись отплясывать, но пытаюсь их утихомирить. Кто здесь извращенец, если я хочу его изнасиловать?...

        Насчёт волонтёрства, согласна, это разумное решение, правда, мне совсем не хочется узнавать, кто именно маньяк. Я бы лучше, как Фел, свалила с родными во Францию или Испанию, на сезон высокой моды и больших распродаж.

        Нет... Сейчас остро ощутила, как лгу себе. Какие к чёрту распродажи, когда исчезло пятеро совсем юных девушек? Неизвестно живы ли они и в каком состоянии. Признаться честно: мне повезло больше всех. Вспоминаю, какие чувства испытала, когда только обнаружила себя здесь.

Меня могло ожидать что угодно... И страх душил до потери самоконтроля...

        И каково сейчас другим девушкам? Живы ли они? Колотит от мысли, что сейчас привязанная латиноамериканка может страдать от ужасных ран и извращений больного ума, молить Господа о скорой смерти; от видения хрупкой рыжей девочки с косичками, изнасилованной и убитой; или от изуродованного тела азиатки Эллы. Накатывает весь ужас и реализм ситуации, и я начинаю сотрясаться от рыданий и просить Бога поскорее спасти их или избавить от мучений. Всё о чём я думала все эти дни — это только о себе и том, как бы досадить и усложнить жизнь Рою.

Я жива... Да, на привязи, но в тепле и безопасности, с едой и кроватью... Мне не причинили вреда...

        Через время успокаиваюсь, изгнав все страшные фантазии, и вытираю слёзы. Принимаюсь есть и снова размышлять. Пережив сама всего лишь страх и предвкушение издевательств, беззащитность и безнадёжность своего положения, совершенно по-другому теперь смотрю на ситуацию. И понимаю, что я не выше и не лучше других, мне просто чуть больше остальных везёт: обеспеченная семья, неплохой набор генов, известность фамилии. Моих личных заслуг не так-то и много. Резко захотелось вкусного чая Роя...

Кого я обманываю? Мне его одного было бы уже достаточно. Без еды и чая... Почему не знала, не видела его раньше?...

        Или он правда новенький? Но мы бы с Фел первые об этом знали. Новенькие в нашей школе редкость, и последней была я.

        Заглянув в планшет, нахожу несколько пособий по психологии патологий, социальной психологии, семейной психологии (сплошная скукота, но в этом мы с ним похожи). Ещё пару фантастических рассказов, первая часть фильма «Один дома», ещё несколько фильмов и игр. Открываю первую попавшуюся, и она, что странно, затягивает меня надолго.

        Одна из игр на внимательность. Карта, разные здания, помещения и комнаты. Необходимо на изображении комнаты, в куче хлама, найти заданные вещи и предметы, на скорость - отлично развивает внимательность, аналитические способности и зрительную реакцию. Я просидела, точнее пролежала, за этой ерундой несколько часов. Начало клонить в сон и я, укрывшись оставленным пушистым пледом, решила поспать. Время 15:25. Не стоит переживать заранее, пока не так много времени прошло.

         Проснувшись, понимаю: его всё ещё нет. Нехорошие мысли начинают подкрадываться. Съедаю рис мясом со стула и часть сладкой булочки, остальное прячу в ящик. Воды выпиваю гораздо меньше чем хочется, с мыслью, что её должно хватить надолго, в случае чего. Время 18:07. Открывая книгу по психологии, я, естественно, уверена, что уже знаю оттуда всё самое важное и необходимое, но, по прочтении первых же двадцати страниц, убеждаюсь, что переоценила размах своих знаний.

        Когда слышаться звуки открываемой двери-люка, я едва не вскакиваю. Сердце мельтешит радостной птичкой. Геллофри, спускаясь, улыбается мне так открыто и притягательно, что во мне салютуют эндорфины.

   — Принце-есса, — ласково говорит, растягивая это слово, — радуешь мои глаза. Принёс тебе обувь, кстати.

   — Как успехи? — мои щёки начинают гореть от удовольствия. Вдыхаю глубоко. Слава Богу, он вернулся и не заставил меня биться в панике.

Парень ставит свой тяжелый рюкзак на стул и почему-то долго не оборачивается.

   — Рой? — осторожно называю его имя, пока не зная, чего именно опасаться, но ощущая его напряжение.

   — Да, — оборачивается с вымученной улыбкой.

   — Не заставляй меня произносить этот тупой банальный вопрос...

        Хочу встать и прикоснуться к нему, но ноги отчего-то не слушаются. Он подходит к кровати и приседает на корточки, прямо передо мной, берёт мои руки в свои и нехотя начинает говорить.

   — Думал, будет проще. Решил, что быстро смогу определить, кто он, ведь мы встречались и дрались уже два раза... — нежно гладит пальцами мои, отчего вдруг начинаю чувствовать окружающий меня холод и острую нехватку его объятий. — Но пока не имею понятия, где искать и как опознать преступника... — лицо и голос сосредоточенные, напряжённые. — Знаю, как тебе невыносимо здесь и хочется на свободу. Не хочу твоей ненависти, я не так всё представлял.

Обними меня, пожалуйста... я не могу просить, догадайся... обними...

   — Продолжай... —  настороженно отвечаю, скорее от нетерпения. Ясно же, что и так продолжит.

   — Не могу всё время находиться здесь — нельзя вызывать подозрений, что хоть кто-то из учеников надолго пропадает из виду. И дома бабушка, её нельзя оставлять без еды и внимания... и тебя отпускать опасно. Мне так жаль, что ты здесь в одиночестве, но это лучший выбор. И... сегодня на болотах нашли останки Сандры Эдельстайн... Её опознали с трудом, но безоговорочно... А до этого — Милену Эрнандес...

        Вдыхаю так резко, что в груди прорезается болезненный укол от мгновенной вспышки их фотографий в голове. Должна бы сказать что-то типа «О, Боже!», закрыть рот рукой и начать истерить, но не выходит. Снова замираю... уже выплакалась днём. Сейчас внутри что-то неведомое, пустое и серое. Трудно поверить в это всё, не присутствуя там, со всеми. Я изолирована от мира и словно слушаю жуткую историю, от неё не по себе, но не принимаю её как нечто близкое ко мне и реальное, просто не могу. Девушку убили — ужасно... Ученицу из моей школы, мою ровесницу... Мышцы шеи и скул сводит, в горле нарастает ком, но слёз нет.

Это могла быть я. Уже была бы, наверное...

    — Покажи мне... всё что есть...

        Он берёт смартфон и устраивается на кровать чуть позади, обнимает. Я на секунду прикрываю от удовольствия глаза. И всё же... Когда наши отношения так поменялись? Молниеносно... Я стала с ним откровенна до неприличия, почему? Как вышло, что я позволила ему быть рядом и вести себя так просто и уверенно? Теперь он сидит рядом, обнимает меня, как свою девушку... И мне нравится быть так близко... И хочется ещё ближе...

А ведь у него почти не было шансов...

        Рой открывает папку и пролистывает чуть вниз. Моё же внимание привлекают видео, что он пропустил.

   — А вот эти? Это же тоже из школы? Покажи, — едва не выдираю гаджет, видя его нежелание.

   — Эти более старые... — хмурится. Что ему скрывать? Я ведь уже знаю, что он следил за мной.

Следил...

   — Что-то секретное? Покажи, — настаиваю с большим нажимом. Я привыкла получать то, что хочу.

   — Там ты. Думаю, это сейчас не так важно, — говорит спокойно, но вызывает во мне подозрения.

   — Чем больше ты ищешь доводы «против», тем сильнее хочу их посмотреть, хоть пару, — настаиваю, и он отдаёт мне смартфон. Включаю первое попавшееся из списка ниже.

        В нём я стою и отчитываю девушку из школы, насмехалась над ней и унижаю. Она тихо глотает обидные слова и слёзы. За мной стоят девчонки из свиты Фел, сама королева и несколько парней. Все смеются и подначивают запуганную школьницу, один и вовсе грубо держит её за предплечье, чтоб не могла уйти. Энди бросает в неё одну и ту же смятую в мячик бумажку..... Поднимает и бросает. Прямо в лицо. Сильно. Снова и снова. Она вздрагивает и терпит. Бедная выглядит очень жалко. А я, по окончании, вынула изо рта жевательную резинку и со злой улыбкой приклеила ей на переносицу. Селестия Стенсон видится красивым самодовольным монстром со своими волнистыми блестящими локонами. Выгляд противно.  Мерзко и отталкивающе...

        Ещё пара подобных видео, показывающих меня не с лучшей стороны... Я вспоминаю глаза другого красивого монстра, что, причинив мне много боли, смеялся над моей девственностью, ушами и нескладной фигурой. Вижу картину как сейчас, даже вспоминаю песню, что нарочно играла на повторе: You make me wanna die... Тогда мне действительно хотелось умереть, пока не закончился этот многочасовой кошмар. Вздрагиваю. Он издевался надо мной и в школе почти месяц, пока у родителей не потребовала после нервного срыва устроить меня в другую частную школу... Они благополучно забыли о просьбе, и я разгребла всё дерьмо сама.

        Снова дёргаюсь от вмиг накатившего флэшбека. Рой в ответ прижимает меня чуть крепче и утыкается мне носом в шею. Волна нежности и приятной слабости разом разгоняет мираж прошлого, и я так благодарна ему за это.

Неужели я такая?...

        Включила другое, поновее: тот самый день, когда все узнали о пропаже старшеклассниц. Меня снимали сзади: мы с Кайлом пробирались через толпу. Вспоминаю, как сильно толкнула девушку внутрь шкафчика. Она отклонилась уже с окровавленным носом, посмотрела мне вслед и, прислонившись спиной к железным шкафчикам, тихо осела вниз. А я обернулась и начала выяснять, кто меня обозвал. Камера приблизилась к девушке с разбитым носом и съёмка прекратилась на картинке пола. Он явно присел с ней рядом и пытался помочь.

   — Она глухая... — очень тихо произносит, чтобы скрыть осуждение в голосе.

   — Что? — я не заметила слёз в своих глазах и того, как осип мой голос.

   — Эмили Хенриксон — она глухая. Иногда в аппарате садится батарея, и до замены она оставляет его дома, практикуется читать по губам.

   — Откуда знаешь?

   — Живёт напротив меня. Мы раньше вместе ходили в среднюю школу и в магазины, я помогал ей.

   — Зачем ты это снимал? — в груди режет, ещё между рёбрами и даже в спине, под лопатками, не давая мне дышать.

   — Я часто снимаю, что происходит в школе и везде. Люблю наблюдать за людьми. Но больше — за тобой...

   — За мной? Это же отвратительно!... Что... что ты нашёл во мне? — шмыгаю носом и боюсь услышать "ничего". — Хотя, не отвечай. Я каждое утро вижу это миленькое лицо и свою фигуру в зеркале, горжусь этим... только, похоже... кроме этого, мне больше нечем гордиться.

   — Ты не всегда была такая. Хочешь покажу, когда увидел тебя впервые? Твои нежные беззащитные уши, которые ты всё время так не любила и пыталась спрятать, привлекли меня и вызвали желание целовать их. Твои озёра грусти и беспомощности в глазах...

        Он пролистнул далеко вниз. Открыл видео. Мой первый день в этой новой школе. Рой явно сидел на поляне перед входом — там многие любят сидеть, валяться, читать и есть компаниями. Я была очень растеряна, нервничала, на ходу просматривала множество листов с планом школы и классов, с расписанием уроков и факультативов, а также именами учителей. Я наклонилась над ними и выглядела одинокой и слабой. Не красивой, стильной и яркой, а именно испуганной, отчаявшейся серой мышью. Не могла найти форму для заполнения, всё время кусала губы, перебирала листочки, рылась в сумке и заправляла волосы за ухо. Ветер снова и снова возвращал их на лицо и загибал листочки. Но я не могла собрать волосы в хвост, ведь именно эти уши я всегда боялась показать...

        Смотрю сейчас... Обычное ухо, ничем непримечательное, даже с заправленными за него прядями. По крайней мере, сбоку выглядело совсем неплохо. Ветер сильно растрёпывал и так уже спутанные волосы, и я обречённо закрыла глаза и просто завалилась на колени, поняв, что я всё равно уже пропустила звонок и опоздала. Скинула стопку на асфальт и взялась за голову обоими руками, убирая волосы с лица. Ко мне подошла Фел: такая милая, хотела мне помочь. Когда все листочки начали улетать, мы вдвоём с ней со смехом начали бегать и ловить их. Улыбаюсь. Такой чудесный день.

        Я сделала Фелисити королевой школы, что полагалось ей по статусу, а сама стала холодной злой принцессой. Всегда считала, что она обязана мне за то, что я наставила её на путь истинный и показала, какой ей надо быть, как себя вести. Как много заблуждений... Смотреть больше нет сил... отключаю его.

   — Тогда ты и зацепила меня. Я не спешил к тебе подойти, хотел сперва изучить. Ты эволюционировала в более уверенную в себе принцессу, и я начал опасаться, что если не рискну сейчас, то никогда уже не дотянусь до тебя...

   — Я деградировала. Называй вещи своими именами, — стараюсь сохранять отстранённый тон, несмотря на слёзы.

        Вытираю щёку, шмыгаю носом. Уставившись в тумбу, начинаю понимать строки из психологии патологий. Я становилась не сильнее, а несчастнее, злее, хладнокровнее, коварнее. Чем меньше любви и понимания в семье и окружении, тем красивее внешне и тем чернее внутри. Такой же маньяк... Я превращалась в него постепенно, спокойно причиняя боль и наслаждаясь властью. До какой жестокости смогла бы дойти? Ведь спокойно восприняла фото избитого за свою смелость и открытость Роя. Скольких избили до него! И даже не задалась вопросом тогда, куда подевалась девушка с разбитым носом. Я не отреагировала, когда в нашей школе одна из учениц покончила с собой. Меня никогда ничто не волновало и было плевать на уже мёртвую к тому времени Сандру Эдельстайн и остальных, пока сама не оказалась похищена и беззащитна. Меня так растили, но я же помню, что когда-то хотела быть другой. Внутри всё рассыпается, рушиться на камушки, на мелкий песок и пыль.

Что же я за монстр?... Я ведь обещала себе... не быть как они...

        Стараюсь отвлечься, включаю более свежее видео: толпа в школе, гул голосов в коридоре; двое преподавателей что-то говорят, но их не слышно. Зато слышно разговор неподалёку:

«Фелисити прислали фото чьих-то останков и запугали, что она будет выглядеть так же, если не расскажет, куда подевалась наша кошмарная принцессочка Стенсон. Я рада, что наконец кто-то накажет эту гадину!»

«Не надо так! Ты слышала, кто-то запугивал её маму прямо в больнице, и её в полном шоке перевели в отделение психологической реабилитации? К ней приставили охрану полиции. А ещё напали на отца Селестии. Это ужасно, даже она такого не заслужила».

«Даже она»...

«Интересно, чем провинились остальные девчонки? Наверняка тоже редкими стервами были, раз кто-то начал отлавливать их, как собак»

«Стейси, прекрати! Я знала Анжелику: она милая, общительная и очень добрая. Дело не в этом совершенно. Что, если ты будешь следующая?»

        Ещё несколько подобных разговоров учеников и преподавателей. Большинство с неприязнью и открытой ненавистью ко мне. Это ошарашивает, но стараюсь сохранить бесстрастность и спокойствие, хотя бы видимые. И вдруг моё сердце подпрыгивает внутри.

   — О Боже! Рой! А о моём брате что-то известно? Ты его видел? Или, может, кто-то говорил о нём?

   — Я ничего не знаю, но в школе о нём говорить и не будут, ты ведь запретила ему признаваться, что он твой брат. Никто не знает, и потому он не так популярен, как ты. Просто парень с такой же фамилией.

   — Пожалуйста, навести его завтра.

   — Ладно. Будешь ещё смотреть?

   — Нет, с меня хватит, — отвечаю надломленным голосом. Такой тяжёлый камень разочарования и стыда внутри, а я сама рассыпаюсь, кажется, даже его объятия не спасут...

   — Я сохранил для тебя ещё два телерепортажа. Один с выступлением родителей Анжелики. Не хочу, чтобы ты смотрела, он не понравится тебе, но снял его, решив, что ты мне просто не поверишь. А второй — о найденных останках.

   — Нет... Больше не могу...

       Чувствую себя опустошённой и ненавидимой всеми. И очень хочется спросить «за что?!», но ведь и так знаю. Уже увидела себя со стороны, и мне мерзко: не такой хотела быть... просто сильной... А стала «гадиной, которую наконец накажут».

         Разворачиваюсь к Рою и тянусь к нему сама. Он бережно привлекает меня к себе и целует. Затем встаёт и выключает свет.

   — Не хочешь на меня смотреть? Самой от себя тошно... Но, внешность — это всё, что у меня есть, — жалобно мямлю, уже не скрывая, как мне плохо.

   — Не хочу потом выпускать тебя из объятий, ради того, чтобы выключить свет. Лучше сделать это сразу, — терпеливо объясняет и подходит к кровати, на ощупь отстегивая наручник с моей ноги.

        Решила, что он переоденет его на вторую, но Рой уже двинулся ко мне и начал покрывать поцелуями и прикосновениями живот и рёбра. Слабость и тупая внутренняя боль разрушают меня, создают узор из мелких трещинок на моих внутренностях, но я так хочу спрятаться от этого в его объятиях.

Как же обманчиво первое впечатление!...

        Он не спеша раздевает меня, покрывая поцелуями. Стягивает юбку, поглаживая и целуя ноги, и это так приятно, словно залечивает на поверхности все мои внутренние душевные раны и трещинки... но они трескаются вновь.

        Меня распирает изнутри тупая разрушающая боль разочарования, и того взрыва ощущений, что был вчера, уже не чувствую. Слишком слаба для этого, нестабильна, расколота изнутри от чувства дефектности в себе, ложности своих идеалов.

        В прошлую субботу я могла участвовать в пробной фотосессии для одного из лучших мировых модельных агентств, но даже не жалею о том, что не попала туда.

Что я? Кто я? Что из себя представляю? Какая я внутри? Какой видят остальные?...

        Хочу верить, что где-то внутри меня есть «неГадина». Личность, которая могла бы жить в мире со своей совестью, уважать себя и знать, что ей есть чем гордиться. Личность, которую любят, а не боятся, и которую есть за что любить... Я же, не борюсь с собой, чтобы стать лучше, а убегаю от мнимой слабости и становлюсь той, которую ненавидят. Чувствую себя обманутой — в этом нет превосходства: подчинять слабых, унижать и подставлять, использовать и вызывать страх. Ещё одна слабость, только подлая. Власть и деньги портят людей, сбивают с толку, вселяя веру, что они лучше других, достойнее, особеннее. Я только хотела чтобы меня любили и уважали...

   — Селе-е-сти-и-я, что с тобой, Солнце? Где ты сейчас? Почему плачешь?

   — Ненавижу себя, и они все ненавидят меня, и в моей семье все ненавидят друг друга... Монстры растят монстра... Может, я заслужила попасть к нему в лапы? Может, он — "Каратель" и наказывает таких, как я?

   — Не говори так! Ты ошиблась, пошла в неверном направлении, запуталась, но не смей отчаиваться. Всегда можно всё исправить. Это твой выбор, — успокаивает меня и нежно скользит пальцами по щеке, уху, волосам.

   — Никто не поверит. Все знают Селестию Стенсон... Пожалуйста... поцелуй меня...

        Он смеётся, не злобно, скорее, чтобы побороть неловкость момента, не обвинять меня в прохладности.

   — Я целую, а ты всё больше тонешь в слезах. Так не пойдёт. Где моя огненная опасная пленница, что ломала руки и ноги, чтобы выбраться; которая чуть не заколола меня косточкой от лифчика и разбила об меня глиняный ковш? — пытается меня рассмешить. Но не смешно. Мне больно, а обвинить в этом некого.

   — Прости...

   — Нет, — он отвечает резко и пламенно, чуть крепче сжав мои плечи, — никогда не извиняйся за то, что пытаешься вернуть себе то, что тебе принадлежит. В данном случае: твою свободу и права. Ты — само совершенство, плевать, если кто не согласен.

         Вцепляюсь в него отчаянно, начинаю целовать и прижиматься всем телом. Даже если не получится, смогу изобразить страсть и удовольствие. Просто хочу забыться...

   — Пожалуйста, мне это нужно, — шепчу ему в губы, уже чувствуя, что он не отвечает и мягко отстраняет меня.

   — Принцесса, давай спать. Я вымучен сегодняшними приключениями, а ты своими внутренними переживаниями. Не хочу вот так: от отчаяния, от безысходности. Я желаю тебя так давно, так сильно... Но мне важно, чтобы ты целиком была моей, а не затянута в болото своих комплексов и переживаний. Засыпай. Утром будет лучше. Я буду рядом, когда ты проснёшься.

        Рой укладывает меня на бок и крепко обнимает. Целует в шею и гладит по плечу. Затем просовывает руки под кофту и чуть натягивает резинку лифчика. 

   — Думаю, нужно снять его. Так будет комфортнее, — слышу нежный шёпот, потому чуть привстаю в темноте и сняв с плеч шлейки майки, легко снимаю лиф. Снова укладываюсь и возвращаю себе его обнимающую руку, прежде чем погрузиться в мир снов.