— Селестия! Ты ж моя принцесса! Вот так подарочек... Ты лучше Санта Клауса! Лучше всех рождественских подарков... — его отвратный высокий тембр заставляет желать глухоты.

          Успеваю только чуть выползти из камина и отвинтить череп. Глаза, проморгав слёзы, фокусируются на нём.

Давай, Селестия! Приди в себя! Теперь как угодно нужно попасть ему в кожу, лучше в шею или в живот...

           Ору внутри сама на себя и слегка прихожу в чувство. Он хватает меня за руку, резко вверх. И я, встав на ноги и ощутив боль, всё же успеваю сообразить и, второй рукой перехватив его левую кисть, втыкаю шип кольца в синюю полоску вены на запястье, затем, рванув на себя, ещё и в шею. Он бьёт меня правой рукой наотмашь по лицу. Не кулак, но всё равно тяжело и больно. Хорошо, что лезвие с другой стороны. Голова звенит, особенно после удара об пол, но ещё до этого, когда падаю на ягодицы, боль в копчике отдаётся болезненным землетрясением по всему позвоночнику. Он в момент запрыгивает сверху, чуть не проломив мне рёбра, и перехватывает мои кисти по обе стороны от меня и сводит их вместе над головой. Что-то острое пронзает обе руки с внутренней стороны выше запястий. Он сразу же отпускает их, но боль и спутанное сознание не позволяют мне ими пошевелить.

   — Сейчас я и с тобой поиграю в папочку, принцесса! Ты всегда нравилась мне больше! Как и твоя мамочка, — произносит слишком близко к моему лицу, затем кивает в сторону блондинки, которая, кажется, уже без сознания. — Кто выбрал её королевой? Это же очевидно: ты лучше в сотню раз!

   — Пусти, мразь! — выдыхаю с болью и хрипом. Рукам очень больно при попытке разъединить их, и это неимоверно пугает.

   — Теперь но-ожки... А ну не рыпайся, сучка!

         Острая резь пронзает насквозь одну из икроножных мышц, заставив меня вскрикнуть и тут же втянуть воздух, едва не подавившись слюной. Но по второй ноге боль прожигает только по поверхности. И всё же это немного отрезвляет моё сознание, заставляя брыкаться сильнее.

   — Ты мешаешь мне! — орёт он мне прямо в лицо, брызгая слюной. Ударяю его локтем, за что тут же получаю ещё один прожигающий туннель сбоку на бедре. Сразу чувствую горячие струи крови. Боль рваной раны на одной из рук добавляется к общему списку — я всё же разъединила их. На удивление именно это даёт мне силы для последнего толчка.

   — Я понимаю, почему он хотел именно тебя, но он слабак. Он без меня бы не справился, — успокаивает своё эго этот моральный калека. — Что... что происходит? — он недоумённо смотрит на свои руки и чуть дёргает плечом.

Начало действовать! Теперь удача на моей стороне!...

   — А может, ты без него? Ты бы без него справился, а? Может, это ты хилый слабак? Вспомни нашу школу и как ты скулил от страха! — едко шиплю ему в лицо и коварно улыбаюсь. Но он снова хватает мои руки и прижимает их к полу.

         Ко мне возвращается уверенность. С такими справиться не так уж сложно: самовлюблённый трус, ему нужна слава и позерство. Вспоминаю один из приёмов, чтобы скинуть с себя противника. Начинаю заводить вниз и вперед ключицу с одной стороны, разводя руки вверх с одной и вниз с другой стороны, и он, теряя равновесие и опору, начинает чуть заваливаться на меня. Резко приподнимая и опуская обратно бедра, чуть отодвигаю его от себя и в секунду всовываю колено в освободившееся пространство между нами. Отпихиваю от себя с брезгливым омерзением. И только потом взвываю от боли в разорванных коже и мышце на ноге.

Я справлюсь... 

   — "Румпельштильцхен", мать твою!...

        Встаю, освободив руки, и бью в нос снизу и второй рукой пальцами наотмашь по глазам, как учил Мэт. Ничтожество начинает моргать и ощупывать себя, хренов маньяк-неудачник! Насмехаясь, бью ногой ему выше живота в солнечное сплетение. Тяжелые ботинки очень кстати добавляют силу удара, хоть движения и причиняют боль ещё одной раны на ноге. Вынимаю из менее повреждённой руки свисающий заострённый крюк-карабин. По телу пробегает оторопь: гже он их взял и как такое в голову могло прийти? Сразу же пытаюсь вынуть такой же из кожи ноги, рыча сквозь зубы от боли и сбоку из кожи бедра сбоку. С омерзением отбрасываю острые железки. Кровь начинает сочиться сильнее, но это уже не имеет значения, главное выбраться в безопасное место.

А-а-а-дски больно! Но нужно бежать, чтоб не стало хуже!...

   — Фел! Фел, приди в себя, — уговариваю и трясу девушку, разрезая её путы лезвием. Держусь изо всех сил, чтобы не расплакаться, только ради неё. Хотя у самой темнеет в глазах от слабости и боли.

         Вспоминаю про наручники и подбегаю к нему. Мне всё ещё страшно, но важно действовать очень быстро.

   — Гадкая шлюха, что ты сделала со мной? Я не чувствую рук и... что с моими глазами?! — противно визжит уродец.

   — Ещё не такое сделаю, — злорадствую с гордостью за себя. Цепляю наручники на него позади и, с помощью острого шила в своём ключе на цепочке, зажимаю блокировку наручников. Затем хватаю один из отброшенных острых карабинов и со всей злостью так же протыкаю им насквозь часть его руки.

Попробуй теперь их снять, ничтожество!...

          Затем полностью разрываю своими острыми ногтями скотч на Фел, пытаюсь поднять её на ноги, но они её едва слушаются. Сама она рыдает и что-то неразборчиво мычит. На секунду останавливаюсь. О себе всё время напоминает пронизывающая боль в лодыжке и проколотые крюками раны. Встряхиваю её хорошенько, жёстко и грубо произношу:

   — Прошу, заткнись, если хочешь чтобы тебя спасли. Мы спустимся в подвал и спрячемся. Помоги мне вывести нас обоих. Договорились?

   — Ага, — отвечает уже более спокойно, но неожиданно вновь начинает рыдать: — Сили, спаси меня, пожалуйста... умоляю, я больше не могу... Пожалуйста, очень прошу, сделай что-то... Умоляю, спаси меня. Я хочу домой, к маме...

         Спотыкаюсь и прикусываю губу. Только не это: я не готова сообщать такие новости.

Она не знает? Их не вместе похитили? Что сказать? Как такое сказать?...

   — Он мучил меня... Умоляю, помоги. Ты настоящая? Селестия? — девушка вдруг умолкает, останавливается и начинает всматриваться в меня. Продолжает уже шёпотом: — Пожалуйста, помоги, я больше не выдержу. Хочу домой. Я буду вести себя хорошо, Сили, буду очень хорошей девочкой, я так хочу пить... Не хочу умирать...

— Просто доверься мне, — уже спокойнее прошу её.

— Куда ты меня ведёшь? Нет, пожалуйста, только не туда... — она останавливается как вкопанная перед подвалом.

Этого ещё не хватало!... Куда тогда бежать?...

— Фел, там — безопасное место, я смогу тебя спрятать, — стараюсь сдерживаться от грубости и крика.

— Нет, нет... ты — не Сили, — она вдруг толкает меня и пытается убежать.

— Фел, стой! Я — Селестия. Хочу помочь тебе, но если убежишь — наткнёшься там на одного из них! — больше не могу быть спокойной и терпеливой. Мне надо затащить её в тайник. Выходить в лес и к дороге опасно: он может вернуться в любой момент. И вообще, ко мне уже закрадывается безумная мысль, что не знаю сколько у Охотника сообщников. Вдруг Марвин не единственный?

Она застывает в коридоре на полпути и оборачивается.

   — Это правда ты? Ты... ты сможешь мне помочь? — полные слёз глаза меня не видят. Она смотрит на дверь, ведущую в подвал из коридора.

   — Конечно! Фелисити, иди сюда, глянь на меня. Пойдём, я спрячу тебя там, где они тебя точно не найдут!

   — Они толкнули её туда, я видела... Кинули туда, в тёмный подвал. Она ждёт меня? Я умерла? Не надо... Хочу домой, Сили, пойдем домой, пожалуйста... — бессвязно мямлит, с ужасом глядя на подвал.

   — Сучка сбрендила и не разговаривала с нами сутки, после того, как грохнули её мамашу! — смеётся довольный собой сукин сын с бледным лицом и такими же светлыми блеклыми волосами.

         Подхожу и пинаю уродца со всей дури ногой. Скоро он сможет двигаться и тогда раскроет наше секретное место. Нельзя этого допустить. Но я вдруг вспоминаю о других девушках.

   — Королева и принцесса элитной школы... Я буду хвастаться, что поимел вас обеих, всеми доступными способами, — он упивается своей фантазией, и от этого мечтательного тона хочется подойди и врезать с ноги по морде, но меня воротит от одного его вида.

   — Слишком забегаешь вперед, дорогой! В тюрьме ты окажешься быстрее, чем получишь меня. А там уже тебя поимеют по полной программе!

   — Знаешь, что я делал с твоей подругой? Расскажи ей, крошка, расскажи, как мы развлекались? — он масляными глазами шарит по фигурке дрожащей Фел, и у меня возникает неосознанное желание спрятать её за своей спиной.

   — Сили, убей меня, пожалуйста, ты должна мне помочь... Я не смогу с этим жить... — девушка говорит негромко, но очень чётко, глядя на пол перед собой. — Мне нужно домой, к маме, лучше убей меня, пожалуйста, ты же обещала меня спасти...

   — Что ты говоришь, дурочка?! — подхожу и обнимаю её, но она начинает драться и истерить, отбегает от меня.

Что может заставить желать смерти позитивную и жизнерадостную Фелисити Хоукингс?!...

          Для неё всё это слишком, я понимаю... Тяжёлая непоправимая травма. Сознание не может справиться с тем, что произошло, и я не могу ей ничем помочь. Отвожу её к Артуру — у него всё ещё есть сердцебиение — даю ей указание считать пульс на руке, позвать меня, если исчезнет. Её нужно занять чем-то... Что буду делать? Не знаю. Сейчас нужно справиться с насущными проблемами.

Джейсон уехал в город, время у нас ещё есть. И значит, могу допросить урода Марвина. Достаю из подвала ещё один канцелярский нож и скотч, чтобы заклеить свои раны на руках и ноге, и отправляюсь к нему. Времени всё меньше, он отчаянно дёргает шеей, но не остальными частями тела. Хорошо понимаю, что нужно сделать, чтобы обезопасить нас всех: пусть прочувствует то же, что они сделали с Артуром. Подхожу и хватаю одну из его ног, пока решимость не покинула меня.

   — Кто из девушек ещё жив?

   — Никто-о. Этот процесс — искусство! — говорит мерзким возбуждённым голосом с интонацией садиста. — Думаешь этот индюк Джейсон сделал хоть что-нибудь стоящее? Только тупые вопросы с этой своей шкатулкой. Зато я распоряжался всеми девочками, пока он искал тебя! Я украшал их и придумывал интересные игры. Все занятные места для пыток и для захоронения — всё моя заслуга... Трудно дышать...

        Меня мутит от него, но догадываюсь, как вести беседу. Прикладываю лезвие ножа к суставу над пяткой.

   — Кто ещё жив, я спрашиваю?! Тебе трудно дышать, потому что скоро сдохнешь от яда-паралитика. И только у меня есть антидот, — произношу самым ехидным своим тоном. Он гадко ухмыляется, и я, еще больше разозлившись, начинаю резать ему ту самую часть ноги.

        Канцелярский нож, хоть и острый, но гнётся, застревает в мясе и кости. С трудом извлекается, часть отламывается. Моё лицо искривляет от ужаса необходимых действий, но продолжаю, сцепив зубы, пока он орёт и матерится. Что естественно, ведь паралитик не снимает боль, только лишает управления телом.

   — Говори или всего исполосую! — мне самой страшно сейчас от своего голоса.

   — Ирен, рыженькая, любимая моя девочка. Я не отдал её... И Камилла Венсби не нужна ему. Шелли Уильямс, возможно, ещё жива, но недолго, — снова гадкая злорадная улыбка с искрами самолюбования. — Я так славно придумал накормить её собственной кровью. Но ты даже не представляешь, что я придумал для тебя, Селестия Сизли. Я с детства дрочил на твою мамочку, но ты превзошла её, стала моей потайной мечтой... — давится от смеха дикий псих. Сглатываю и сжимаю зубы, борясь с рвотными позывами.

         Снова, борясь с собой, режу его ногу, теперь уже вторую, давясь всхлипами, слезами и тяжёлым смрадом его крови, искусывая до крови губы. Стоит сделать это основательно, наверняка, чтобы он не смог нас догнать! Он начинает дёргать первой ногой: действие препарата ослабевает. Марвин вопит, режет мои уши, будто тупой зубастой пилой. Но меня подогревает собственная боль свежих ран. Тут же прикладываю нож под колено и с нажимом погружаю его внутрь, пачкая руки. Слезы заливают всю видимость происходящего, и я благодарна влаге за это. Во рту привкус крови.

   — Где. Живые. Девушки?! — медленно, крепко сжав челюсть, задаю в который раз вопрос. Прикладываю нож под второе колено.

   — Не надо-о, а-а-аа-аа-аа-а-а-а, су-у-у-ка, я скажу-у! Чтоб ты сдохла... тупая самка! — вспоминаю о поясе и включаю диктофон. Позволяю себе рыдать, не сдерживаясь, отчаяние на записи мне поможет. В голове зреет важная мысль.

— Ире-ен... в лютеранской церкви... Святой Троиц-цы. Под колокольней внизу пог-греб для вина, — он пытается отдышаться и расшевелиться, — и там под-дземный тайник... Джейсон думает, она мертва, но я не мог её отдать. Хо-хо... Я принёс ему другое сердце, не её. И там... её стережёт и ублажает твой друг Рой, — вздрагиваю, как от тока, пока он урывками хватает воздух от боли, но всё равно продолжает глумиться и смеяться.

         Нажимаю кнопку отключения записи, пока пытаюсь прийти в себя, и озлобленно тыкаю ножом уже в запястье, но уродец продолжает на азарте, будто не чувствуя боли.

   — Он же люб-бит подземелья и беззащитных девочек! Может, он и тебя туда запустит, а я присоединюсь к вам позже... Слабаки, ни на что не способные! — истерический смех пугает меня и заставляет дрожать от волнения. Мне хочется причинять ему боль... Включаю снова диктофон, видя восторг и азарт в его глазах.

   — А видела, что я делал с Сандрой, чёрной уродиной? У-у-у, как я радовался, заполучив её. Столько экспериментов!

   — Закрой рот, мразь, ты — просто подонок. Скажи мне, хотя бы перед смертью, где остальные живые девушки? — со стороны можно подумать, что я о своей смерти.

   — Хочешь знать детали? — он так радуется моему любопытству. — Эллу я долго мучил... такая непокорная, характерная. Люблю таких. Но придурок Джейсон перерезал ей глотку, когда я доставал её кишки, чтобы измерить, чем меня си-и-льно расстроил! — тон приобретает нотки ненависти и зависти. — Я ещё расквитаюсь с ним за то, что он обманул меня. Не позволяя баловаться с ними, он спутал мои планы, а ведь мне приходилось выполнять всю грязную работу и прятать их.

          Я творю ужасные вещи против своей воли. Скулы сводит от напряжения, и дёргается нерв на щеке, но я обязана закончить начатое и выпытать у него всё, пока есть время. Помимо основного, важно лишить его возможности снять наручники, потому, сцепив зубы, режу запястье, всадив канцелярский нож очень глубоко. Он орёт и угрожает мне, но потом снова смеётся, заявляя, что не боится боли. Это пугает.

   — Где Шелли? Что ты сделал с ней? — задаю вопрос тонким осипшим голосом, шмыгаю носом и резко достаю нож из окровавленной руки.

Нет времени бояться, Сили! Действуй! Потом себя пожалеешь и выпустишь пар и боль...

   — Мелкая сучёнка, ты не представляешь даже, что я с тобой сделаю!... — смакует он свои нереальные фантазии. — Тебе достанется почище всех, а я уже многое испробовал.

         В этот момент я больно и громко хлопаю себя по щеке. Ублюдок наверняка считает, что пытаюсь привести себя в чувство, и отчасти это так , но также это сделано для записи. Вскрикиваю и продолжаю рыдать и всхлипывать.

    — Не, не хочу слышать, ты — просто псих! Не хочу знать, где они и что с ними! Просто не вынесу, — нарочно истерю навзрыд, с нотами страха в голосе. Всё должно звучать так, будто не я хозяйка положения, а он. Заодно надеюсь спровоцировать его рассказывать дальше.

   — Шелли в школе Хабершам, в котельной. Скрытый кабинет за полкой с инструментами. Знаешь, она ведь умирает прямо сейчас. Хочешь навестить её? Посмотреть? У меня встаёт, когда представляю. Полностью в моей власти, как и твоя Фел, только потому, что Джейсону нужны умные. А я люблю красивых и с характером кобылок... — он нечленораздельно рычит, неясно, от боли или получая удовольствие от воспоминаний своих издевательств. — Я привязал её и вставил в обе руки систему для забора крови, а трубки протолкнул в пищевод. Она умрёт от кровопотери, не упустив ни капли крови! Как смешно: любительница вампиров съела сама себя. Знаешь, кто написал книгу Франкенштейн? Мери Шелли. Правда символично? Я хотел по окончанию попробовать её оживить, так же, как в фильме!

   — Как в фильме! Вот именно!! Ты же не сам всё придумал? Ты — больной псих, но с фантазией у тебя полный ноль. Зачем вы втянули Артура?! Тебе что, изврашенец, мужики тоже теперь интересны? — отчаянным обвинительным тоном требую ответа.

   — Нет, но это было дико весело, подстроить для него ловушку. Мы обхитрили шотландца: он же думал, что Охотник один, а нас — много! Уснул за секунду, а проснулся уже без языка и с подрезанными лапками. Я всё придумал! У Джейсона нет фантазии, он не Охотник, — кривится мерзкое чудовище в человеческом обличии. — Я — Охотник! Я лично вырвал зубы, чтобы он захлебнулся кровью, два даже заставил проглотить! И этот ублюдок оторвал меня, сказал, что надо перевезти двух оставшихся девок, освободить место для тебя... А как тебе Молли? — он вновь вспыхнул своим извращённым вдохновением. — Давно приметил эту химеру, жаль, она быстро сдохла. Он сказал лишь, что в ней должны распуститься цветы. Первая его хорошая идея! Я подошёл к процессу со всей поэзией, надеюсь, ты оценила? Ты должна это увидеть! Весь мир должен! Это ведь подарок для тебя и Роя! Я знал, как эта сучка тебе завидует, даже пыталась тебя копировать, я всё видел!

   — А Камилла?...За что она пострадала?! — спрашиваю жалким, испуганным голосом.

   — Ками-и-л-лла... в тайнике лагеря для бойскаутов... Coastal Georgia Council Boy Scouts of America. Я был в нём в детстве, но только сейчас наконец наказал всех, кого стоило. А эта надменная крыса нахамила мне... Ты не найдёшь его, дорогуша, тайника... Ведь нужно найти сосну бесконечности. Но там и так достаточно трупов. Всё сделал я! Он выбрал меня, но я превзошёл его, понимаешь?! Джейсон липа, самозванец, трус! Он не умеет убивать красиво. Всё приходится делать за него! Я старался: показал ему лучшие тайники Саванны, нашёл самых умных девочек, запутал полицию! Всё я, не они! Я продумывал всё годами, а придурок не оценил. И потом я понял: он не из нас, он обманул всех! Просто псих, одержимый какой-то бабой, которую хочет воскресить, понимаешь? — Марвин теряет над собой контроль от злости и возмущения, дёргается всё активнее. — Этот мир ещё узнает деяния Марвина...

         Слушая его, рыдаю, сотрясаясь в ознобе, представляя весь кошмар, через который прошли жертвы. Этот моральный инвалид всё продолжает самозабвенно изливать поток самовосхваления, задыхаясь от восторга и возбуждения, а я уже понимаю: нет смысла вызывать сюда полицию...

Его признают больным... Нельзя допустить... Теперь знаю, что должна сделать, даже если придётся жить с сожалением всю оставшуюся  жизнь...