– Ребята, я должен вам кое-что сообщить. – Говорил я на следующий день, когда те воспитанники, за которых я нес ответственность, вернулись с уроков домой. – В день открытых дверей, который происходил, как вы помните, в начале этой недели, произошел один неприятный случай.

На меня смотрело пятнадцать пар детских глаз. За окном еще горел светлый майский вечер. Многие были в школьной форме, не успели переодеться после занятий. Все немного уставшие, растрепанные, с пятнами чернил на пальцах, а Пушкова – с испачканным в чернилах кончиком носа. Рыжик, сидевший на диване с краю, стыдливо опустил взгляд и смотрел себе под ноги. Виль глядел на меня прямо, в упор – все еще демонстрировал свою силу и независимость. Некоторые с опаской переглядывались. Они понимали, что рано или поздно до меня донесут на них, но в глубине души надеялись, что не в этот раз. Я специально тянул с разговором всю неделю: нужно было, чтобы те из них, кто считали себя виновными, устали от тревоги, стыда и невеселых мыслей.

– Случай этот, я бы даже сказал, безобразный. – Вздохнул я, все еще оглядывая своих подростков. – Не подобающий пионеру. Не соответствующий идее коммунизма. Ужасный случай. Мне все еще совестно, что такой случай, о котором я говорю, произошел не где-то там, на Западе, в американской школе, а у нас, среди советских детей.

– Что случилось, Сергей Викторович? – Искренне заволновалась Ника. Она отвечала за четвертое звено в нашем пионерском отряде.

– Да, мы ничего не знали. – Подал голос Паша, руководитель второго звена.

Я выдержал паузу, оглядывая всех. В этот момент в нашей общей комнате для занятий разлилась целая палитра эмоций – от непонимания и растерянности до настоящего страха.

– Саша Рыжиков и Виль Иванов, встаньте со своих мест, пожалуйста.

Рыжик подскочил, как будто его ударили. Виль нехотя поднялся, но в лице уже поселилась тревога. Я указал на место перед собравшимся отрядом.

– Выйдите сюда и расскажите ребятам, что произошло.

Они подчинились. Рыжик снова встал в армейскую стойку. Мне со стороны было видно, как трепыхаются концы красного галстука у него на груди – так сильно колотилось у него сердце. Виль сунул руки в карман, чтобы скрыть свои эмоции.

– Саша, начни ты. Покажи пример Вилю, как надо говорить с товарищами.

Рыжик начал было говорить, но голос у него дал осечку. Он сжал руки в кулаки, наклонил голову, прочистил горло. Остальные ребята смотрели на него, широко открыв глаза. Тишина в кабинете сгустилась такая, что можно было кусать – уехал бы домой сытым.

– Третьего мая мы... – Рыжик снова кашлянул. – К нам... Третьего мая... – Он опустил голову, не зная, как начать. Лицо у него стало пунцовым.

– Третьего мая, как вы уже знаете, к нам перевели новенького. – Решил прийти ему на выручку я. – Это Виль Иванов.

Детские глаза взметнулись на рядом стоящего Виля, словно по мановению палочки дирижера. Затем возвратились ко мне.

– Алиса Анатольевна добавила Виля в список третьей комнаты. – Продолжил я. Услышав мой спокойный тон, Рыжик поднял голову и немного посветлел. Ему показалось, что опасность прошла, и я сам сейчас все расскажу. Рано обрадовался. – В комнате Виль отказался занять свою кровать. Ребята из третьей комнаты, поднимите руки.

Поднялось несколько рук. Я тоже попросил их встать. Из-за плеч блеснули очки Коли – хозяина кровати, которую незаконно занял новенький.

– Николай, выйди сюда, пожалуйста. Остальные можете садиться.

Сразу занервничав, он тоже вышел. Посторонился Виля и встал рядом с Рыжиком.

– Расскажи, как все было, когда вы находились в комнате.

– Ну... – Коля поправил на носу очки. – Мы показали ему, где он будет спать. Новенький сразу отказался и сказал, что на этом месте спят только «опущенные». А почему опущенные? Там раньше Золотов спал, он был настоящим другом и надежным товарищем. Он вообще самый лучший был!

Большинство присутствующих при упоминании Золотова опустили головы. Другие помрачнели, сжав губы. Золотов пропал в конце прошлого года, когда решил сбежать. Говорил, что поедет в Магадан искать своего отца, который отбывал там срок. Мы так его и не нашли.

– Потом он сложил свои вещи на мою кровать и сказал, что будет спать здесь. – Голос Коли стал звонким. Он все еще переживал произошедшее. – За меня заступился Рыжик... Рыжиков. Сказал, что мы должны занимать кровати согласно распоряжению. Показал листок. А Виль его по руке ударил.

– Спасибо, Николай. – Я кивнул, ощущая, как сгустившийся воздух начинает медленно закручиваться по мере того, как все вовлекаются в суть происходящего. – Можешь занять свое место.

Коля сел, все еще возбужденный после своего выступления. Начал приглаживать растрепанные волосы и поправлять на себе одежду. Я повернул голову к Рыжику.

– Саша, расскажешь дальше, что произошло?

– А что там рассказывать? – Бойко начал Рыжик, видимо, собравшись с мыслями. – Он меня, значит, по руке. И говорит: «я, – говорит, – мол, чихать хотел на ваши распоряжения. Рядом с парашей спать не собираюсь. Сами ее мойте». И залез на Колину кровать. Прямо в ботинках! Тогда я вызвал его на бой. Я не мог по-другому, Сергей Викторович! Понимаете? – Он повернулся ко мне. Брови были сведены в страдальческой гримасе. – Мы его принимаем к себе, даем возможность стать настоящим человеком: учим, кормим. А он драться лезет!..

– Саша, с причинами мы разберемся немного позже. – Сказал я все так же спокойно. – Большинство ребят не знают, что произошло. Нам нужно всем рассказать, чтобы потом принять меры.

Рыжик опустил голову, сжав кулаки и кусая губы.

– Виль, – продолжил я, – расскажи ребятам, что было дальше.