– Папа, а что они делают? – Поинтересовалась Нина, когда мы миновали танцующих и пошли дальше по коридору.

– Репетируют. – Я оглядывал красочные плакаты и афиши с названиями спектаклей: «Ромео и Джульетта», «Преступление и наказание», «Чайка». Весьма классический и серьезный репертуар для простого театра, в котором выступают актеры-самоучки.

– А что это значит? – Снова подала голос Нина, когда мы приблизились к раскрытым выбеленным дверям, за которыми открывался просторный зал, уставленный стульями и скамейками.

– Они готовятся, чтобы потом хорошо выступить.

Нина замолчала, оглядывая самодельную сцену, возвышавшуюся перед нами. Затем посмотрела на гипсовые маски Трагедии и Комедии, на несколько люстр на потолке, на людей в рабочей одежде, что-то мастеривших возле ступеней.

– Что они делают? – Спросила она. Я увидел знакомый силуэт. Света говорила о чем-то с высокой девушкой, так же одетой в тунику. Завидев нас, Света помахала нам рукой и сделала знак, чтобы мы поднялись.

– Они украшают сцену, чтобы было красиво. – Вспомнив о вопросе, ответил я.

– У них будет какой-нибудь праздник? Парад? – Нина начала осторожно перешагивать высокие ступени. Я пошел следом.

– Это театр, Нина. В театре дают представления.

– Как в цирке?

– Не совсем. – Мы поднялись на сцену. Зал отсюда казался уже не таким большим. Доски под ногами скрипели, а в некоторых местах краска успела сойти. Очевидно, стерлась подошвами актеров, которые неоднократно здесь выступали.

– Мама! – Нина бросилась к Свете, спеша ее обнять.

– Привет. – Света обняла дочку и кивнула мне, когда я приблизился. – Я пока еще не закончила. Нужно еще примерно час, дождетесь?

– Наверное. – Я с сомнением посмотрел на Нину. – А буфет здесь есть где-нибудь? Мы и слона бы съели с Ниной, да?

– Да, огромадного слона! – Сразу же отозвалась дочка. – Больше, чем этот театр-р-р!

– Там за кулисами сумка моя, в ней пирожки и морс в термосе. – Света указала куда-то за спину. Немного отстранила прилипшую к ней Нину и вернулась к разговору с девушкой в тунике. – Перекусите пока.

С пирожками мы расправились быстро. Потом начали исследовать сцену. За кулисами стояли большие старинные сундуки. Один из них был открыт, и к восхищению Нины мы нашли там всяческий реквизит: монокль, перчатки, шляпу, деревянные рапиры, веер.

– Можно потрогать? – У Нины горели глаза, когда она увидела перья на последней вещице.

– Это вряд ли. – Я огляделся, ища, чем бы занять дочку. – Давай к маме сходим, узнаем, когда поедем домой.

– ...так, и еще Слава остался. – Света наскоро правила что-то прямо на огромных фанерных декорациях с изображениями колонн, статуй и витками виноградной лозы. – Галя, не видела Славу?

– Кажется, он на улице. У них там летучка с Колей. – Отозвалась девушка в тунике.

– Сереж, сходи на улицу, скажи Славе, что товарищ Бронникова ждет утверждения декораций. – Обратилась ко мне Света. – А мы с Нинкой тут пока порисуем, да?

– Да!

– А как я его узнаю? – От мысли, что я хотя бы на минуту останусь один, пока буду выходить на улицу, у меня даже на душе посветлело.

– Да поймешь, Славу невозможно не узнать. – Света рассмеялась. Потом посерьезнела. – Он на ходулях.

– На чем?

– Иди-иди, быстрее начнем, быстрее закончим.

Все еще размышляя о том, зачем этому неведомому Славе ходули, я направился на выход из зала. Неторопливо спустился вниз по ступеням, дыша полной грудью и пытаясь запомнить эту гремучую смесь, запах театра, в котором было что-то мистическое, таинственное.

Под вечер похолодало. Май снова напомнил, что не собирается так просто сдаваться и преждевременно радовать летом. Я с тоской подумал о своем плаще, скрученном в комок на одном из сундуков там, в театре, и поежился.

Площадка перед входом пустовала. Я постоял немного, оглядывая зеленеющие кусты и старую плитку, через которую уже начала прорастать трава. Затем услышал голоса, несущиеся с тропинки справа. Пошел на звук.

– Знаешь, Гаркуш, ты у нас не режиссер, и чихать я хотел на то, что ты там думаешь! – Донеслось до меня.

– Ты не чувствуешь героя. Я тебе говорю, как правильно, как надо. А ты лесом меня шлешь!

– Я еще раз говорю, Гаркуш, ты не режиссер. Для этой пьесы мы утвердили Витю, а не тебя. Какая мне к черту разница, что ты там себе думаешь? Ты завидуешь просто, что никто больше не хочет, чтобы ты руководил постановкой.

Возле неработающего фонтана стояли двое. Оба в туниках, но один выше даже не на голову, а на полтора человека.

– Ты даже слезть с этой штуки не удосужился, чтобы поговорить со мной нормально! – Продолжал возмущаться коренастый актер. Из-под туники торчала зеленая водолазка. – Унизить меня решил, да? Самый умный?

– Как актер ты беден, Коля, просто признай это. – Высокомерно говорил ему, как я понял, Слава. На голове у него был проволочный венок. Рыжеватые волосы, длинные даже для самой отчаянной молодежной моды, шевелил легкий вечерний ветер. – Тебе бы лучше вон декорации колотить, а не Спартака исполнять. Ведь ты же главный герой! Жемчужина постановки!.. А ты что выдаешь: «Опускается медное солнце!» Ха-ха!.. Где ты учился актерскому мастерству? В агитбригаде?

Он зажал зубами тлеющую сигарету, и тут увидел меня.

– Вам чего надо, товарищ? – Спросил Слава свысока.

Говорить с ним действительно было неловко, потому что приходилось высоко запрокидывать голову. Я поначалу даже слегка растерялся.

– Декорации надо утвердить, меня Светлана послала. – Ответил я, разглядывая его венок и волосы. Он был в тунике на голое тело, единственный среди остальных. Наверное, стоять так было холодно. Но Слава не подавал виду. – Ты Слава, верно?

– Я на сцену, надо репетировать. – Бросил на прощание его собеседник. – И нормальный у меня Спартак!

– Ага, для утренника в детском саду. – Съязвил Слава, провожая его глазами и щурясь от сигаретного дыма. Потом перевел взгляд на меня. – Ладно, пойдемте.