– Сергей Викторович, давайте про маму? Ну, пожалуйста! Пожалуйста, давайте про маму!

После свечки ребята упросили меня сыграть пару песен на гитаре. Договорились громко не петь, чтобы не будить отряд, живший над нами. Так и сидели: пели вначале «Эх, дороги», потом почти шепотом «Юного барабанщика», «Взвейтесь кострами синие ночи». Затем они слезно выпросили у меня сыграть «Шута и Королеву», песню, которую не особо поощряли в среде воспитателей. А под конец начали просить песню про маму.

– Опять плакать будете, а вам спать надо. – Для меня все еще загадка, почему дети из детского дома так любят песни о маме.

– Мы не будем! – Несколько рук сложились лодочкой. – Сергей Викторович, пожалуйста! Давайте про маму!

– Если увижу, что кто-то ревет, играть сразу перестану. – Я оглядел лица детей. Те мгновенно просветлели.

– Мы не будем! Не будем, честное пионерское!

– Ладно. – Я улыбнулся, взяв первый аккорд и проведя пальцами по струнам: первая, третья, пятая... – Коля, начинай.

У Николая был отличный голос. Пусть и ломался ввиду возраста, но все же звучал превосходно: чисто, уверенно. Он посещал вокальную студию, поэтому нередко становился солистом и в наших совместных песнях.

Вытянув голову, словно цыпленок, Коля запел:

– Постарела мать за тридцать лет,

А вестей от сына нет и нет.

Но она все продолжает ждать,

Потому что верит, потому что мать.

– И на что надеется она? – Подхватили его голос остальные.

Песня была тяжелая, грустная. Я видел, что дети держатся, сжимают кулаки, перестают петь, чтобы сглотнуть нахлынувшие чувства. Некоторые отворачивались, начинали смотреть в стену или в потолок, чтобы не дать слезам скатиться вниз по щекам. Другие пели задумчиво, прислонившись виском к плечу товарища или подруги. Да, исполнять такую песню вечером в отряде было не совсем педагогично. С другой стороны, иногда детям нужен был выход этим эмоциям, которые они переживали в себе. Нельзя так долго молчать и терпеть. Это я знал не понаслышке.

В какой-то момент я оглядел нашу комнату и увидел тень в дверях. Присмотрелся внимательнее. Сердце екнуло. На пороге, сунув руки в карманы, стоял Слава. Он устало оперся плечом о дверной проход. Тоже слушал и тоже внимал этой песне. И переживал точно так же, как остальные в круге передо мной.

Когда последние аккорды умерли в окружающей тишине, дети захлопали в ладоши. Вряд ли мне, скорее самим себе, что сдержались, что не дали своим слезам испортить песню. Я встретился взглядом со Славой. Он был в очках.

– Так, ладно. – Сказал я, возвращаясь мыслями к детям. – Давайте «Колыбельную медведицы» и по кроватям.

Эта песня детям тоже нравилась. Мультфильм вышел буквально в этом году, и дети сразу растащили его на песенки и присказки. Они обнялись, покачиваясь в такт ласковой музыке, проговаривая добрые слова и вспоминая о белых медведях. Были друг для друга и заботливой мамой, и непослушным ребенком, и другом, и товарищем. Это был миг удивительного единства, которое не боится мелких ссор и надуманных обид.

Когда песня кончилась, и я снял с плеча лямку гитары, они на все лады начали меня благодарить. Я отправил их умываться, а затем спать. Слава за это время спрятался в тамбуре, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Что ж, я к нему не пошел. Отправился к себе в комнату, повесил гитару на гвоздь, начал готовиться к отдыху.

– Что тебе надо? – Спросил я, почувствовав его приближение и обернувшись. Слава застыл на новом пороге, не зная, куда деть руки и самого себя. Так и остался там стоять, словно черт из старинных сказок, который не может войти внутрь без приглашения. – Зачем ты пришел?

– П-поговорить. – Слава растерянно повел плечом, пряча от меня взгляд. – Можно?

Я пожал плечами.

– Дверь закрыть? – Спросил Слава, войдя ко мне.

– Не нужно. – Я перехватил его удивление во взгляде. Но решил следовать своему плану. – У меня от отряда секретов нет.

Он остановился посреди комнаты, ломаясь от неловкого чувства.

– Садись куда-нибудь. – Разрешил я.

– На подоконник можно?

Его неуверенность была милой. Потому что я его таким еще не видел. Снова новое лицо.

– Я не особо поощряю такое поведение. – Заметил я, прибираясь на столе. – Но, если тебе действительно хочется, сядь.

Он занял свое место. Поставил ноги на батарею, сложив руки на коленях. Кусал нервно губы, не зная, как начать. Я дождался, пока шаги детей из санузла в палаты стихнут, затем повернулся к нему.

– Почему не начинаешь разговор? – Я не говорил с ним жестко, но с достаточной долей выдержки, чтобы подчеркнуть дистанцию между нами.

– Я... объясниться хотел. – Слава провел рукой по немного отросшим волосам. Поднял на меня виноватый взгляд, поправил очки.

– Вперед и с песней. – Я пожал плечами и снова повернулся к столу, не зная, чем еще себя занять, чтобы не выдать такой же нервозности, что скакала сейчас вокруг сердца наподобие дикарей с Острова невезения.

– Я н-не хотел... Тогда.

– Чего не хотел?

Он замолчал. Снял очки, потер переносицу. Надел очки. Принялся рвать пересохшую кожу с губ.

– Я не хотел тебя... останавливать. – Он сказал это даже не мне, а углу, в который отвернулся.

Я вскинул брови, отважившись приблизиться к нему на несколько шагов.

– Так чего же остановил? Да и еще как. Мне пришлось одному возвращаться через лес. Та еще прогулка, знаешь ли. Едва не пропустил нужный поворот, а так бы и до Свердловска добрел.

Он свел брови, будто ему стало больно от моих слов. Пристыженный щенок. Слава дернул корку с губ так, что выступила капля алой крови. Зажмурился. Наверное, это неприятно.

– Не надо. – Я взял его руку и опустил к коленям. – Так делать не нужно. Это дурная привычка.

Мы посмотрели друг на друга, чувствуя взаимное тепло и дыхание.

– Пошли. – Я кивнул в сторону выхода. – Пройдемся с тобой немного.

Строчки песни «Баллада о матери» А. Дементьева