Я слез следом. Я снова не понимал, что произошло: буквально только что он позволил мне трогать себя, он позволил мне наслаждаться его телом, его возбуждением. Если бы я был более настойчив, он бы впустил меня и внутрь, в расстегнутую ширинку странных модных штанов, позволил бы дотронуться до самого сокровенного, того, что только и ждало прикосновения, чтобы пролиться прямо в мою ладонь.

Теперь же он шел впереди, не оглядываясь на меня, словно ничего и не было. Скомканное возбуждение во мне закисло и отозвалось болью в паху. Невозможно идти в таком состоянии быстро. Надо как-то справиться с эрекцией.

Я схватил его за руку и бросил к себе, развернув. Но поцелуй вышел странным: напуганным, поспешным. В грудь мне уперлись острые локти.

– Пусти! – Слава отстранился, глядя на меня с непониманием. Как будто не было только что нашей поездки, сводящей с ума своим жаром!..

– Подожди, скажи мне, – произнес я, снова поймав его за руку, – мне казалось, тебе этого хочется.

– Я... – Он заставил себя молчать. Снова принялся кусать губы. Снежок, как будто почуяв, что происходит между нами, начал рыть копытом землю. По трассе, разрезая фарами темноту, пронеслась очередная машина.

– Слава, я не понимаю. – Честно признался я. – Что с тобой происходит? Тогда, в кабинете... И сейчас... Ты же говорил, что хотел взаимности... Я ничего не понимаю.

Он вдруг замотал головой, затем бросился на Снежка, едва сумев справиться с его ростом, и припустил галопом до колхоза, что виднелся вдали. Я остался стоять в пыли и полнейшем смятении. Благо, эрекция немного прошла. Но лучше от этого не стало.

«Что творится у него в голове?», – задал я себе вопрос, на который явно не было ответа. И что делать теперь? Ждать, пока он вернется? А если он не вернется? В этих темных глазах было столько ужаса и непонимания. Как у ребенка, которого вынудили сделать что-то гадкое. Я вынудил.

Внутренне скривившись от такой мысли, я развернулся и направился обратно к дороге. Другого пути по лесу до лагеря, скорее всего, нет. Он сможет меня нагнать, если захочет. Или переночует в колхозе, чтобы вернуться в лагерь с утра.

«Что я сделал не так? Разве он этого не хотел? Но этот трепет, его тело... В паху у него все было горячо и туго, так же, как и у меня. Он хотел этого, точно хотел. Но почему сбежал? Почему оттолкнул меня? Испугался? Решил отомстить?».

Мысли ворохом роились над моей головой, отгоняя комаров. Я в кромешном одиночестве добрался до лагеря, и таким же одиноким ушел в свой корпус. Славу я в тот вечер так и не видел.

У себя в комнате я лег на кровать с намерением мгновенно заснуть, но этого, конечно, не произошло. Непонимание роилось во мне и ползало внутри, словно выводок слепых котят, тыкаясь мокрыми носами в углы и окружающую мебель. Что я сделал не так? Слишком резко остановил его? Тогда в кабинете он спрашивал, почему я медлю. Значит, у него уже были такие отношения, он уже знает, как мужчины могут с ним обращаться. Но почему тогда сбежал??

Наверняка, начнет меня избегать. А то и вообще больше не появится в лагере. Может быть, он приехал, чтобы узнать меня лучше, а я сразу полез к нему в штаны. Хотя тогда, опускаясь передо мной на колени, он вряд ли хотел поговорить по душам. И это выражение непонимания. Слишком знакомое. Слишком болезненное.

Я встал со скрипучей кровати и зашатался по комнате. Мысли против моей воли увлекли меня в Узбекистан 1960-го, в зеленое Закарпатье, в 81-ю артиллерийскую дивизию, где я служил. К своему совершеннолетию я уже осознал свою дефектность и понял, что в мужской компании мне нравится проводить время гораздо больше, нежели в окружении женщин. Поэтому мне не составило труда завести себе друзей в среде сослуживцев, таких же бойких, задорных парней, каким и я был. Мы вместе драили плац, сдавали нормативы, травили истории, выходили в наряды. Все у нас было общим: идеи, шутки, планы на жизнь.

Конечно, среди всех них был один, который в моем мысленном взоре был на голову выше остальных. Его звали Сашкой, он был крепким, русым, загорелым, с глазами, в которых когда-то отразилось поднебесье. Сашка был заводилой в нашей компании, знал тысячу и один анекдот, был не промах в меткой стрельбе, а еще виртуозно играл на гитаре. Говорил, что музыкальной школы не посещал, всему выучился сам от своего отца. Мы верили. А еще понемногу усваивали от него почти знакомые украинские словечки и особенную интонацию.

У нас с ним с самого начала отношения были особо доверительными. Не знаю, почему: в том, как мы общались, в какие секреты друг друга посвящали, как держались друг друга – было в этом что-то от настоящей, крепкой дружбы. Такой, которую люди проносят через года.

Именно Сашка научил меня играть на гитаре, но до его высот мне было, конечно, не добраться. Там, где он выдавал баррэ и витиеватую мелодию, от которой заходилось сердце, я мог повторить лишь простой бой и пару самых незамысловатых аккордов. Впрочем, чтобы петь армейские песни, нам хватало и этого.