Остаток дня мы посвятили нашим отрядным делам. Потом был концерт. Признаюсь честно, я не без интереса ждал выступления кружковцев Славы. Вряд ли стоило ожидать его самого на сцене. Но я все равно надеялся на то, что хотя бы увижу его в актовом зале среди остальных воспитателей и руководителей кружков. Хотя бы краем глаза.

Увы, в этом удовольствии мне было отказано. Вначале возникли какие-то трудности с тем, чтобы вывести на сцену часть восьмого отряда – маленькие дети боялись выступать, отказывались принимать участие в концерте, а двое так и вообще припустили во всю прыть, когда вожатая решила вывести их за руки на сцену. Мы с Галиной Арнольдовной бросились было за ними, но немолодая уже культорг знатно отстала, поэтому остаток пути я проделал один. Один восьмилетка, Стас, забрался под деревянную горку и отсиживался там, выглядывая на меня из-под досок со смесью азарта и испуга. Девочка, Ирина, залетела в свой корпус со слезами.

Вначале я провозился со Стасом. Уговаривал, объяснял, рассказывал, что принимать участие в концерте – не страшно, а наоборот почетно. Стас вроде бы слушал, но, когда наставало время вылазить из-под горки, опять мотал головой и, давя улыбку, забивался обратно в свой угол.

К счастью, немного погодя ко мне подоспела подмога в виде воспитателя восьмого отряда, и совместно с ней мы вытащили вначале Стаса, а затем отыскали и Ирину в туалете первого этажа. Но когда я вернулся обратно на концерт, застал выступления последних кружков, среди которых театральный, очевидно, уже успел отстреляться.

Потом были вечерние игры на улице: совместно с нашими соседями играли в Казаков-разбойников, чертили с детьми классики. Вожатые провели несколько игр на сплочение коллектива, но работа пока была не особо удачной. В отряде соединилось несколько звеньев, которые в детском доме жили в разных частях корпуса, и подростки стремились дружить своими «группами».

После были кефир, свечка и отбой, затем – наша методическая планерка с воспитателями. Часов в десять вечера я, наконец, оказался свободен: вначале дожидался в корпусе, пока вернутся со своей планерки вожатые. Наши ребята, конечно, в это время еще не спали. Вначале выпросили у меня пару песен под гитару: набились в третью палату, где были зачинщики неожиданного вечернего концерта в моем исполнении, сбились в группки по несколько человек, накрывшись шерстяными одеялами, сидели и подпевали знакомые слова. Потом я их, наконец, разогнал по палатам, но все равно были слышны разговоры полушепотом, смешки, страшные истории о каменном пионере и красной руке.

Нужно было бы призвать к порядку, но я понимал, что так они пытаются привыкнуть к новому окружению, укрепиться в дружбе и доверии друг к другу. Да и сам вспоминал себя, и свои первые поездки в пионерлагерь. Все эти истории, секреты, раскрытые товарищу под покровом ночи, звон комаров в коридорах и на улице, запах окружающего леса и яркие звезды над головой – все это создавало объемный, трехмерный мир детства, в котором была своя прелесть, несмотря на все тяготы.

В начале двенадцатого я услышал голоса Ани и Насти: вожатые, наконец, вернулись с планерки. К этому времени большая часть отряда уже благополучно спала. Мы обменялись итогами дня с девушками, а потом я вышел на улицу, чтобы вдохнуть немного прохладу летней ночи и наконец побыть наедине.

Было слышно, как шумят деревья в окружающем лесу. Где-то в траве завел скрипучую песню сверчок. К ночи стало холодно, я поежился на крыльце корпуса, оглянулся на освещенный коридор. Комары цеплялись за руки и шею. Надо бы прикрыть дверь, чтобы их не набилась целая туча в корпус, а то детей перебудят.

Я плотно прикрыл за собой дверь, а затем, отмахиваясь от насекомых, спустился на тропинку вниз. На одном месте стоять было сложно, а так они хотя бы не успевали догнать и ужалить. Центральная дорога была освещена фонарями. В роще возле самого крайнего корпуса я увидел группу собравшихся вожатых. Молодые люди курили, смеялись, время от времени оглядываясь, чтобы их не заметили. Я постарался пройти мимо, не задерживаясь и не смущая их.

Добрался до центральных ворот, выглянул на площадку. Желтый свет ложился ровным слоем на крашенные доски автобусной остановки возле входа. Рядом в сторожке сидел за газетой сторож. Было слышно приглушенный звук включенного радио.

– А, Сергей Викторович! – Узнал меня сухой старик, Никанор Петрович. – Здравия желаю! Я думал, гадал, придете Вы на эту смену или нет? Чаю хотите? Только заварил.

Я улыбнулся, приближаясь к нему. Со сторожем мы были знакомы с первого моего года в «Лесной сказке». И часто перебрасывались общими фразами, когда я вот так же выходил погулять по лагерю после отбоя.

– Как Вы? Как жена, как дочка? – Никанор Петрович был очень бодрым пенсионером, на память не жаловался. Бывало, играл с вожатыми в морской бой вечером или резался с ними в подкидного дурака. Несколько раз отговаривал от побега сорванцов, которые добирались ночью до центральных ворот.

– Доброго вечера, Никанор Петрович. – Я привалился плечом к жестяному боку его сторожки. – Да все хорошо у нас. Вот соскучился по Вам, приехал снова работать сюда.

Сторож глухо засмеялся, наливая мне в железную кружку кипяток из чайника. Я отпил крепкий, сладкий чай, скорее похожий на сплошную заварку, почти не разбавленную водой. Никанор Петрович выбрался из сторожки, чтобы закурить.

– В этом году как будто поменьше детей на первой смене?

– Как обычно, кажется. – Я пожал плечами. Кружка приятно грела руки в окружающей прохладе. – А вот лето холодное у нас. Я так надеялся на жару.

– Ничего, будет и на нашей улице праздник. – Сторож хитро прищурился, затягиваясь. – Когда жара и день, и ночь, тоже не особо хорошо. Озеро-то далеко.

– Да в лесу не бывает особо жарко. – Я услышал какой-то звук позади, напоминающий стук копыт, оглянулся. Остатки слов застряли у меня в горле.

– Что, обратно поехал? – Вместо меня обратился к Славе Никанор Петрович, когда тот открыл пошире ворота, чтобы выпустить коня. – Я уж думал, ты до утра коня держать тут будешь.

– Да мне в колхоз Снежка вернуть надо. – Слава улыбнулся старику, а потом его взгляд перескочил на меня. – Отсюда километра три пешком.

– И не боишься по ночи? – Никанор Петрович подошел к коню, погладил его по морде. Конь фыркнул и мотнул головой, почуяв запах Беломора.

– Что со мной будет. – Слава пожал плечами. Еще раз скользнул по мне взглядом и направился к дороге.

Мы со сторожем переглянулись.

– Я... провожу его, наверное. – Промямлил я, торопливо допивая остатки горько-сладкого чая. – По такой глуши и заблудиться недолго.

– Правильно! – Старик кивнул, принимая кружку.

– Спасибо за чай!

– От дороги, главное, не отходите! – Крикнул нам вслед сторож. – А то заплутать в здешнем буреломе – дело верное!