– Что ты вообще делал здесь у нас так поздно? Кстати, успели закончить декорации?

Мне показалось, я слышу свой голос со стороны, как будто из динамика радио. Слава выпустил мою фигуру взглядом, отвлекся на запекшуюся кровь на губе, принялся отдирать успевшую схватиться поверх раны пленку.

– Да, все успели. – Наконец, сказал он. Поморщился, когда губа снова заныла. – Первого числа премьера. Придете?

Я покачал головой.

– Нет, у меня смена в лагере начинается с первого числа. Буду за городом. В «Лесной сказке».

– М-м... – Слава кивнул, не глядя на меня. Продолжил свое мучительное занятие. Я увидел у него в кармане брюк сложенные очки.

– Не сломали тебе твои стекла? Какое вообще у тебя зрение? Сильно плохое?

Слава прикусил нижнюю губу, слизывая с нее выступившую кровь. Запоздало прижал ватой и обжегся.

– Сильно. – Помолчав, ответил он, как будто не сразу расслышал вопросы.

– Насколько? С такого расстояния отчетливо меня видишь?

Он повернул ко мне голову, ухмыляясь и морщась от боли одновременно.

– Нет, не вижу. Сейчас покажу. – Он повернулся и начал медленно сокращать расстояние между нами. Шаг, за ним еще один, еще. Бросил под ноги кровавый комочек ваты. Снова провел рукой по ежику на голове. Он был в облегающей кофте, очень тонкой. Ткань заботливо вычерчивала стройное юношеское тело: широкие плечи, переходящие в перевернутый треугольник к узким бедрам.

- Теперь вижу. – Он встал очень близко, неприлично рядом, практически вплотную. Поднял на меня развязный взгляд. – Отчетливо. – Облизнул покалеченную губу в последний, контрольный раз.

Когда я смял его в своих руках и вжал в стену возле окна, он не сопротивлялся. Мне даже показалось, ему хотелось, чтобы я это сделал. Его поцелуи отдавали металлическими нотками, словно за щеку попала копеечная монетка. Он целовал жадно и горячо, открывая рот, впуская мой язык, прогибаясь под моим напором. Мы словно варились в жерле плавильной печи. Жар в несколько тысяч градусов развевал волосы, сливал нашу кожу и наши тела в единое целое. Мы буквально упивались друг другом, черпая страсть ложками, не в силах насытиться.

На мгновение я потерял себя в этих глазах, в этом горячечном тепле, лихорадке наших объятий. Как можно устоять перед тем, кто явился прямиком из моих юношеских тетрадей, стыдливо затолканных под подушку году эдак в 1955? Оторвался от него, пытаясь восстановить дыхание.

– Ну, чего ты медлишь? – Его смех полушепотом обдал мне щеку разгоряченным дыханием. Он прижался ко мне бедрами, и я почувствовал, что он в таком же нетерпении, что и я.

– Я... на самом деле... – Пробормотал я, готовый провалиться на месте от стыда. – Никогда не был с мужчинами.

Он удивленно вскинул брови, отвел взгляд, все еще сбивчиво дыша. Но когда снова посмотрел в мои глаза, я увидел там азарт.

– Тогда я покажу, как надо. – Сказали разбитые губы перед тем, как Слава, потянув ремень, расслабил его и расстегнул на мне брюки.

Сердце колотилось у меня в голове настолько сильно, что, наверное, и на улице было слышно. Не успевая соображать, я оперся о стену, где только что был Слава и слегка наклонился над ним. Света никогда этого не делала. Ничего из того, что я читал в пошлых книжонках, которые находил и отбирал у воспитанников. Кажется, Слава тоже был в числе читателей подобной литературы. Уверенным движением он стянул с меня исподнее. Все ниже пояса налилось кровью и пульсировало, готовое взорваться от самого легкого прикосновения.

– Нет, подожди!.. – Я шатнулся от него, как только почувствовал его разгоряченное дыхание у себя в паху. – Стой. Мы не должны.

Света... Мысли о жене, появившиеся так некстати, вдруг открыли мне мерзкую правду о том, что я делаю. Я отвернулся от Славы, торопливо застегиваясь и чувствуя, как краснеют уши. На что все это похоже?! И не где-то, а в детском доме, в месте, где я работаю, где воспитываю детей! Разве может советский педагог так себя вести??

– Ты серьезно? – Ошалело спросил Слава, поднявшись на ноги. На лице застыло недоумение. – Ты меня буквально глазами сжирал с первого дня, как мы встретились.

– Да, я понимаю, прости... – Я заметался по кабинету. Бросился к окну, открыл его, надеясь, что вечерний воздух внесет ясность в мои взбудораженные мысли. – Но я женат, понимаешь, у меня дочь, и здесь... Невозможно заниматься таким здесь, ведь буквально за стеной дети, и... Любой может войти в кабинет. Ведь я же... – Догадка молнией пронеслась в голове. – Черт, я ведь даже дверь на замок не закрыл!..

Слава все еще озадаченно смотрел на меня, кусая губы. Потом плюнул себе под ноги, произнес презрительно:

– Динамо.

Сунул в зубы сигарету, прикурил. Сощурился, затягиваясь и глядя в мою сторону. Повернулся к выходу и, не прощаясь, ушел.

Когда дверь за ним закрылась и удаляющиеся шаги в коридоре стихли, я со стоном упал за стол. Отвратительное ничтожество. С какой стороны ни посмотри. Впервые в моей жизни я встретил того, кто, кажется, хотел того же, что и я сам. И я сразу же его оттолкнул. А Света?.. Как бы все это выглядело для нее? А если бы к нам в разгар всего заглянули воспитанники?

Я добрался до раковины, возле которой на тумбочке стояла так и не вылитая бутылка портвейна. Осушил все в несколько залпов, икая и морщась. Затем торопливо скидал в портфель книги, наглядность. Оглядел кабинет еще раз, выбросил бутылку. И бежал, не оглядываясь назад.