Я почесал в затылке. Оглядел актеров, которые, невольно подслушав разговор, с интересом на меня смотрели.

– Да, почему бы и нет. – Я рассмеялся. – Но еще же не все собрались, верно?

– Еще есть время на сборы. – Худрук открыла двери зала, и на нас пахнуло запахом кулис, грима и сценической одежды. – Как раз можете обдумать детали своего выступления.

Я сел в первых рядах, дожидаясь остальных. Но мысли разлетались в стороны наподобие хлопьев пепла, когда я пытался смастерить хотя бы краткое представление о том, что буду говорить. Молодые люди вокруг были такими оживленными и активными. Полными жизни. Худрук распределила среди них печатные листы со сценарием, мгновенно началось обсуждение. Поглядывая на них со стороны, я вдруг ощутил щемящее чувство ностальгии по собственной студенческой жизни. Как мы ездили на «картошку», как работали в стройотрядах, красили скамейки, парты, стены в школах летом, как собирались в турпоходы и пели песни возле костра. Мы были такими свободными и уверенными в себе. У нас не было решительно ничего, кроме нашей молодости и студенческой жизни. Мы влюблялись, спорили, танцевали, мы даже кого-то женили в общежитии. Маленькая жизнь, за которую я отдал бы сейчас все, чтобы вернуться хотя бы на один день.

Из моих размышлений меня вырвал обращение худрука.

– Сергей Викторович, кажется, почти все собрались. Товарищи передадут потом все тем, кто опоздал.

Я встал и вышел к актерам. Те с готовностью уселись, кто куда: на подлокотники кресел, на стулья, на ступени, уводящие к сцене. Осмотрев их еще раз и снова не найдя знакомого лица, я сказал небольшую речь. Она, на удивление, вызвала восторженный отклик среди собравшихся, но по большей части узнавали детали: какие требования к руководителю, когда надо будет ездить в детский дом, что ставить, дети какого возраста будут участвовать. Я отвечал на вопросы. Каждый раз, когда в зале оказывались опоздавшие, внутри у меня все как будто приподнималось. Чтобы затем стремительно опуститься вниз, потому что это все были не те люди, не тот, кого я так жаждал увидеть.

– Что ж, давайте поблагодарим товарища Бронникова за интересное предложение. – Подытожила наш разговор с актерами худрук, когда вопросы иссякли. – Мы с ребятами все обсудим, Сергей Викторович, и я на неделе Вам перезвоню.

– Да, спасибо большое, что выслушали. – Я поклонился молодым людям, и они со смехом мне поаплодировали. – Ну, не буду вам мешать. Дерзайте!

«Ладно, по крайней мере, партийное задание я выполнил. Надеяться на что-то большее было глупо», – я побрел между рядов к выходу, слушая, как начинается репетиция и гремят отодвигаемые стулья.

– Черт, Гаркуш, уже без нас начали!.. – Донеслись до меня запыхавшиеся голоса, когда я неторопливо шел по коридору к выходу из театра.

– Да что ты стремаешься постоянно, говорил же тебе, что успеем!

Я остановился, чувствуя, как сердце сделало удар, а затем замерло в звенящей тишине. Из глубины коридора, то попадая в оранжевые проблески оконных проемов, то скрываясь в тени, шли двое молодых людей. Вернее, шел Слава и еще кто-то, тот, на кого я даже не обратил внимания. Признаться, если бы не его голос, я бы Славу даже не узнал: на нем были очки и совершенно обычная одежда: серые брюки, такой же бледный пиджак. Только полоска белой рубашки толкнулась во мне воспоминаниями о дерзком курящем пионере у нас в гримерке.

Слава увидел меня и замедлил шаг. Его спутник оглянулся.

– Чего застрял?

– Иди, я догоню. – Его взгляд перешел с товарища на меня, и по телу мгновенно растекся жар, словно от глотка хорошего южного вина. – Здравствуйте.

– Привет.

Мы замолчали, каждый глядя друг на друга. Слава неловко передернул плечами, провел рукой по отросшим, рыжеватым волосам.

– Вы... к нам на репетицию пришли?

– Н-нет, я... – Я поначалу не мог заставить себя не разглядывать его так откровенно. Затем все же собрал остатки самообладания и сказал более дежурным тоном. – Мы решили создать у нас в детском доме актерский кружок. Спрашивал, будут ли желающие вести его.

– У кого? А, у ребят, в смысле... – Слава рассмеялся, пряча растерянность за улыбкой. – И как? Получилось?

- Не особо. – Я усмехнулся. Слава был ненамного ниже меня: всего на полголовы. Но в очках он был словно другой человек. И общался совсем не так, как тогда в гримерке. Я как будто перелистнул книгу на новую главу.

– Идея хорошая, – признал Слава, и тут в его глазах за стеклами очков промелькнул знакомый мне огонек, – но не выгорит.

– Почему ты так считаешь? – Спросил я, мгновенно вовлекаясь в его игру.

– Гаркуш! Вторая сцена! – Крикнул из зала звонкий девичий голос. – Опять всех ждать заставляешь!..

Слава оглянулся на голос, затем посмотрел на меня. Прищурился, снимая очки и складывая их в карман пиджака. Оказывается, он все это щурился не с норовом, а просто потому, что плохо видит.

– Профсоюз нас за горло держит. – Сказал он, двинувшись спиной вперед и все еще глядя в мою сторону. – Шаг влево, шаг вправо – расстрел.

– Это же нонсенс! – Возразил я, не в силах сдержать улыбки. – Идея профсоюза в том, чтобы защищать права трудящихся.

– Партия сказала: «Надо», Комсомол ответил: «Есть»! – Слава салютовал, тряхнув своими патлами.

– Гаркуш!! – Из зала раздалось уже несколько рассерженных голосов.

– До свидания, Сергей Викторович. – Слава еще раз оскалился в улыбке, а затем пропал в полумраке зрительного зала.

Я скоро покинул театр, и только в автобусе вспомнил, что опять не спросил названия труппы. Увидел в отражении стекла собственную мечтательную улыбку. Волчонок, прячущий свою жесткую шкурку под приличным с виду пиджаком. Как же мучительно сладко в груди, как сводит сердце... Я был так счастлив, что увидел его сегодня напоследок таким. Щурящим близорукие глаза. Проводящим рукой по волосам. Улыбающимся растерянно, смущенно, а затем вдруг – дерзко и нахально. Кого он играет в «Гамлете»? Когда премьера? Я должен увидеть его снова.