– Онуэко – воссоединение с мёртвыми, – Андрей с удивлением прочитал брошюру рекламы санатория Плантэис, пока он и Эйл теснились в маленьких капсулах, раскиданных по всему космическому короблю для пассажиров. Они направлялись на планету Онуэко.

– Они там сектанты что ли? – спросил он, подняв взгляд с бумажки, но ответа не последовало, ибо Эйл уснул неподалёку. Капсула была небольшая – настенный холодильник с тумбой, кровать вместо пола и противный холодно-синий свет наверху. Андрей тут же дотянулся до пульта и переключил свечение на тёмно-фиолетовый, чтобы его друг мог спокойно спать, а сам продолжил лежать, закинув ногу на колено. Он грустно высматривал карбоновый потолок, находящийся в метре от него, и вспоминал весь пройденный путь с тех пор, как узнал правду и обрёл «товарища» в своём теле. Ноктюрн всегда искал повод вторгнуться во владения Андрея, он с каждым днём становился всё сильнее, и Красса уже не удивляло, когда его левая нога болталась сама по себе или что правая рука чесала ягодицы без причины, а порой он даже говорил непроизвольно, что-то в духе: «Абобобо». То ли Ноктюрн издевался, то ли не до конца язык подчинялся ему.

     Но они ещё ни разу не беседовали друг с другом по душам, ибо оба не слышат в голове никого постороннего кроме собственных мыслей. Лишь когда Ноктюрн взял тело в свои владения, он написал лишь одну фразу в записной книжке Андрея: «Мы мыслим одинаково».

       Ещё на спине Красса Эйл обнаружил чёрную полоску вдоль позвоночника, уходящую от шейного позвонка до самого копчика. Андрей ещё никак не мог сказать учёному, что внутри него находится вторая личность, ибо Нокт просто-напросто не давал ему это сделать – затыкал его рот, затвердевал руки или ноги, иными словами, делал всё, лишь бы остаться пока в секрете. Солдат это терпел, потому что хотел верить, что человек внутри него такой же, если верить записи Ноктюрна в блокноте.

Мы мыслим одинаково... Эта фраза не давала Андрею покоя, он всё думал о том, чувствует ли вторая личность ту же боль от правды? Стоять на коленях у тех, кто вовсе не велик душой, а кровожаден сердцем. Пораздумав обо всём, он взял из рюкзака свою записную чёрную книжку, подаренную Эйлом на его двадцатилетие, и начал в ней писать чёрной пастой по жёлтым листам:

« Империя – твой враг?»

      Андрей старался расслабиться, чтобы Нокт мог взять его руку в свой контроль и начеркать ответ, но его не последовало. Пока что. Когда Андрей уснул, то Ноктюрн раскрыл его блокнот и своим резким почерком набросал пару фраз: « Есть человек, который мне дорог. И он против Империи. Получается, я тоже. Я боюсь, что ты не захочешь реально действовать».

На следующее утро галактический корабль доставил учёного и военного в Плантэис. В его гелиотроповом куполе уже был полдень, хотя для Эйла с Крассом ещё казалось утро по космическим часам корабля. Серебряно-аквамариновые звёзды освещали планету и даровали благодатное тепло. На космической станции золотая статуя посреди колонного зала с вывесками и расписаниями отлётов и прилётов показывала пальцами на алмазный циферблат в своих руках, отображающий неоновыми цифрами время. Эйл бегло взглянул на часы статуи, поднял руку на уровне груди и стал на своих наручных крутить заданные цифры.

       Андрей в своём привычном темпе шагал за Эйлом и нёс все багажи сам, попросив работников станции себя не утруждать. Даниелс не возражал, а даже напротив, спокойно добавлял на тяжесть друга ещё парочку бумажных пакетов, внутри которых находились онуэковские продукты и сувениры, местные журналы и большая карта города в бумажном виде.

– Зачем нам бумажная карта, когда твои часы спокойно могут вывести на экран план местности? – хоть Андрей был несколько озадачен, но вовсе не раздражён покупкой учёного.

– Онуэко – это место, где я хочу забыть о технологиях и отдаться той древности, о которой люблю читать в классике, – непринуждённо ответил Эйл, широким шагом направляясь в санаторий. Он находился поблизости от вокзала.

– Разве здесь есть что-то древнее? – всё также озадаченно спрашивал солдат, поглядывая на цифровые телевизоры с рекламами, которые просто облепили громадное здание.

– В отличие от многих планет Онуэко сохранило свои традиции. Например, они до сих пор в старости уходят умирать на огромный вулкан, куда падают вниз, подобно звёздам на небе, а затем их камень, что находится около сердца и питает их душу энергией планеты, перерождается в обсидиановых рудах у вулкана, и там уже его откапывают и даруют достойным детям, в частности это аристократы и чистокровные и выдающиеся ученики школ. Они принимают камень и наполняют своё тело энергией обетованной Онуэко и получают здоровье, силы и так далее... И да, чем менее смешанная кровь онуэковца с другими расами, тем зеленее его волосы и сильнее связь с планетой. Обычно в наше время зеленоволосыми являются только аристократы.

      Андрей с округлёнными золотистыми глазами, как два королевских блюдца, с восторгом слушал друга и удивлялся, насколько великолепен мир вокруг. Эйл в чёрном ситцевом пальто с орнаментным рисунком цветов на подоле нерасторопно шёл среди улиц под звук чемоданов, которых катил за собой Красс. Андрей наслаждался видом перед собой: расписные магазинчики с приветливыми продавцами; запах диковинных цветов кружили по всей будто бы планете; перламутровое небо с лавандовым оттенком к горизонту светлело от ясных громадных звёзд, виднеющихся из родного космоса; и прекрасный Эйл шагал впереди в таком красивом летнем наряде, от которого Андрею вдруг позабылись все печали. Эгоистичности в нём было мало, как одуванчиков в спаханном поле, отчего для него было необычным вдруг почувствовать равнодушие ко всему происходящему в мире и к самому себе при виде такого уютного учёного в ситцевом пальто и простецкой картой местности.

Желание любить своего друга, его кроткую улыбку и элегантно-мудрую натуру побудили в нём простого человека. Вовсе не копию какого-то когда-то живущего мальчишки, а вдруг будто бы он сам приобрёл свои чувства и эмоции.

Он тут же резко встал посреди дороги. Эйл обернулся тут же.

– Эйл, почему мы поехали сюда?

– Я думал, ты уже никогда не спросишь.

Они остановились оба. Даниелс подошёл к нему, пока люди вокруг проходили мимо и порой даже имели наглость стукнуться плечами с широким солдатом.

– Боюсь, что внутри тебя живут недобрые мысли. Что ты ослеп от ярости и несправедливости. Я понимаю, как обидно существовать, зная, что вся твоя жизнь – всего лишь иллюзия, но я стараюсь изо всех сил делать её ярче, и сейчас я делаю то же, что и всегда – делаю тебя счастливым.

– Эйл, откуда у тебя столько доброты к тому, к кому тебе с детства Империя внушала лишь равнодушие?

– С того момента, как ты сам показал мне, как важно быть чутким по отношению к другим. А теперь пошли в санаторий, нас ждет отдых.

Эйл говорил искренние слова без капли смущения и каких-либо посторонних эмоций, он преподносил правду в том виде, в каком она звучала с его уст. Андрей принял её, а в сердце отдавало теплом...

Он заботится обо мне... Возможно он прав. Я должен заботиться о нём в ответ и не думать о том, что будет дальше с этим миром, пусть это решает кто-то другой.

     С таким умозаключением Андрей бросился в свою постель в номере и задремал. Даниелс тяжко вздохнул, увидев заснувшего солдата. Он развернулся и закрыл дверь в его номер, решив прогуляться тогда в одиночку.

В мыслях был Исаия, который обещал увидеться с ним в санатории, однако знакомых лиц учёный пока не находил.

В его планах пока была лишь столовая. Как раз принесёт в номер Андрея обед. Эйл уже представлял, как зайдёт в его комнату и обрадует голодного военного свежеиспечённой выпечкой.

     Светская столовая с зеркальным потолком в высоту пятиэтажный дом находилась в самой солнечной стороне Плантэис. Эйл спускался по винтовой позолоченной лестнице с края своего спального крыла. Разные расы гуляли по санаторию в одних тапочках и меховых халатах, кто-то рокотал с медицинскими работниками санатория, кто-то диктовал список продуктов у кухни, которые ему выписал лечащий врач, а кто-то из толпы заметил Эйла и постарался уйти в тень, чтобы появиться в неожиданный момент. Он хищнически высматривал со стороны беззаботно гуляющего учёного, примостившись в самом дальнем углу обеденной.

Эйл подошёл к меню и стал рассматривать блюда.

– Булочки с картошкой... думаю, Андрею будет самый раз. И ряженку. А себе... – бормотал Даниелс себе под нос, вычитывая состав каждой стряпни. Ему вдруг захотелось чего-то сладкого и воздушного, он перебрался в раздел мороженого и чизкейков.

– Советую «Койперонову чернику» – довольно прохладный десерт в сочетании ягодного чизкейка и мороженого внутри, – резко вдруг издался голос того «хищника» за его спиной.

     Эйл слегка скривил губы от некого отвращения: он явно не любил непрошенные советы, однако тут же избавил незнакомца от неловкого положения и состроил уважительно-спокойное лицо в адрес стоящего сзади мужчины.

– Благодарю, но я ещё подумаю.

– В сочетании с таким обедом я бы взял для Вас «Онуэковский холод» - бодрящий напиток с кусочками льда, но что самое главное, так это зелёный цвет, который так подойдёт Вашим глазам.

– Спасибо, уважае... – Эйл тут же нервно повернулся к нависшей сзади него тени и потерял на мгновение дар речи: перед ним стоял... – ...уважаемый Джо Вагнер.

– Я всегда рад Вам помочь, Эйл, – Вагнер аккуратно уже взял поднос с заказанным им меню с койпероновой черникой и онуэковским холодом. – За мой счёт, угощайтесь.

Бешеный стук сердца вдребезги разбил всю радость дня, заставив всё тело онеметь, стоя под тенью того, с кем рядом страшно даже дышать.

Но страх вдруг как-то резко отступил и перешёл в безрассудную ярость. Даниелс вспомнил, как из-за этого террориста-дипломата его добрый друг помчался без зазрения здравой мысли вдогонку и, в конечном счёте, погиб.

Эйл тут же взял мужчину за локоть и повёл за собой из столовой, гневно обходя стороной посетителей. Кто-то недовольно бурчал им вслед, но Джо лишь еле заметно кривил улыбку и шёл следом, давая учёному чувствовать себя главным.

       Они шагали по длинным светлым коридорам, их топот эхом разносился по зданию. Джо аккуратно держал в руках поднос и не упускал случая попить из трубочки напиток. Эйл же искал взглядом укромное место. Ему попалась комната с особым инфракрасным свечением и шезлонгами на солёном песке. Внутри играла приятная музыка, стены заменяли аквариумы с лиловыми рыбами. Повсюду отливало оттенками фиолетового и синего. Сейчас здесь никого не было, так как в начале дня мало у кого есть желание находиться в тёмной комнате с песком.

Эйл показал жестом на шезлонг.

– Сядьте, Вагнер, мне нужно с Вами поговорить.

Джо без возражений сел, устремив зоркий и внимательный взгляд на учёного. Даниелс продолжил стоять, ибо только там ему было комфортно разговаривать с этим высоким и пугающим человеком.

– Я был удивлён, когда узнал, что Вас не арестовали. Словно все военные полки забыли о Вашем существовании, и никакого повстанца с украденными документами не было.

– Какой ужас, как я ещё не оказался в имперской тюрьме, сам ума не приложу. Но бьюсь об заклад, Вы сами знаете, почему я на свободе.

– Знаю. Среди правительства есть предатели.

– И Вы даже знаете кто? – Джо был расслаблен: развалился на шезлонге, опираясь сзади рукой за край.

– Конечно.

– В таком случае мне нужно Вас убить.

Мужчина медленно поднялся, пока Эйл сначала неуверенно отшагнул назад, а затем выпалил:

– Я не настолько дурак, чтобы угрожать Вам и забыть о собственной безопасности! Близкий мне человек поплатился жизнью, и Вы были причастны в его погибели, я Вам это не прощу!

Даниелс засунул руку во внутренний карман пальто и вдруг осознал, что кроме чека из магазинов там не было той самой подаренной ему вещи Исаии.

– Вы кошелёк ищите, чтобы расплатиться за меню? Бросьте, я же сказал, что угощаю Вас. Перестаньте нести чушь, я дипломат и никакой вовсе не террорист, забудьте об этом, Вам никто никогда не поверит.

Вагнер заботливо поправил воротник ситцевого пальто, и тут же с удивлением стал разминать ткань в своих руках.

– Какое приятное изделие, я до сих пор не могу понять, влюблён я в Вас или в Ваш вкус?

– Только в самого себя, – процедил сквозь зубы учёный, потеряв страх. Ему хотелось ругаться и кричать на Вагнера, не разбирая последствий и сценарий развития его столь бурного поведения, но в то же время ему почему-то казалось, что тот его не тронет. Даже угрозы Вагнера ему показались пустыми словами. Джо же потерял интерес к спору и вернулся к той теме, которая явно больше интересовала учёного. Он проговорил с той долей сарказма и в то же время искренностью, которая сама себе противоречила и наоборот дополняла к истине.

– Поплатился жизнью? Как жаль. А сейчас у Вас есть человек, к которому мне стоит ревновать ваше Имя?

– Как бы мне хотелось назвать Ваше же имя, чтобы Вы со всем своим наигранным благородием задушили самого себя.

Вагнер злорадно усмехнулся, не отводя цепкого взгляда с Эйла. А тот продолжил гнуть свою линию:

– Перестаньте меня преследовать, иначе я найду способ прекратить Вашу карьеру, Джо Вагнер. Это меньшее, чем я могу отомстить.

      Джо его будто и не слышал. Он стоял в полумраке и ощущал прилив сил от одного лишь вида этих ярких зелёных глаз, которые с гневом смотрели на дипломата. Вагнер почувствовал себя хищником, наблюдающим за жертвой, которая сама себя привела в опасное место, где только они вдвоём. Мышцы начали сокращаться в нетерпении наброситься и оставить роковой след на жертве. Остаться наедине с Эйлом – самое сокровенное желание Джо. Его мысли, как медная проволока, начали накаляться и дымить развратными желаниями, как яблочное послевкусие от сгорающей проволоки. Именно с экспериментом добычи чистой меди сравнил бы Даниелс тот жуткий и напряжённый взгляд Джо, выжидающий момента нападения. И это Эйл понял, но было поздно. Лицо мужчины было приподнято, а его жгучий взгляд смотрел сверху вниз на разгорячившегося Даниелса. В голове мелькнула грозой последняя мысль: «Ну, всё, я больше не могу...», и Джо сорвался с места, толкая учёного к стене. Ужасная ноющая боль разлилась по телу, пульсируя в спине.

        Вагнер тут же приблизился к испуганному и онемевшему парню, схватил его за правую руку и поднял её вверх к стене. Эйл не нашёл ничего лучше, как с безнадёжностью созерцать на тяжело дышащего мужчину перед его лицом. Тот обольстительным движением ловко расстегнул рукава, оголяя тонкое бледное запястье Эйла, и вцепился с рычанием в него, оставив устрашающе больной след «поцелуя».

Будто бы в бреду он продолжил наслаждение прикосновениями и укусами, при этом в припадочном состоянии со вздохами и рычанием говоря:

– Эйл, я думал о Вас, Вы мне не давали сна, покоя, я был голоден. Мне так приятно, что Вы вините меня в смерти, но ничуть не обижаетесь, что оставил Вас одного после долгой ночи. Вы пустили меня. Вам понравились цветы? Я долго искал чай, который Вы мне наливали, чтобы вернуться в атмосферу того дня. Если бы не обстоятельства, я бы Вас ни за что не покинул, поверьте!

Эйл, заколдованный его полубредом, прижался к стене и лишь рукой иногда пытался убрать от себя приближающееся лицо Джо, однако тот быстро же выпрямился и взял его за подбородок, медленно растягивая фразу:

– И вот теперь снова Ваши зелёные глаза.

       У Эйла побежали мурашки, взглянув в ответ в его очи, в которых будто залили марганцовку, и оставили наблюдать, как белок превращается в эту розово-токсичную жидкость. Но в то же время от его слов в сердце что-то отдало щекотливым скрежетом, захотелось слушать его речь.

        Я будто вернулся в ту ночь, когда пил с ним чай и восхищался его стилем общения. Это неправильно всё, но почему-то у меня не получается на него злиться. Я не чувствую страха. Почему? Скорее нервозность, потерю рассудка. Нормальный учёный давно бы сделал его жизнь адом, а я продолжаю лишь огрызаться на него и наблюдать, как он вновь меня раздевает. Держу пари, будь кто-то другой на его месте – он давно был бы раздавлен, но Вагнер как всепрощающая монополия – только ему одному разрешено всё и в то же время ничего.

        Джо в этот момент размышлений Эйла совсем распоясался, забылся в своих страстных наваждениях, отчего не удержался облизать левую щеку Даниелса. Учёный от омерзения вздрогнул, ощутив к тому же, как приторно пахнет алкоголем со рта дипломата. Пьяный и прекрасный даже в своей уродливой похоти.

Но в тот же миг у Джо зазвонил телефон, а судьба подкинула на счастье Эйла звук топота приближающихся людей. Вагнер на миг поколебался, нервно выискивая в кармане этнифон, чтобы выключить его к чертям, и Даниелс этим тут же воспользовался, проскользнув мимо Джо, начав по пути говорить несвязную чушь с научными терминами:

– О, мне нужно спешить! Homo floresiensis нуждается в проверке их способности к аккомодации, иначе дендриты начнут поспешную ионизацию, да и что хуже процессы полимеризации часто путают с вулканизацией или конденсацией. Миотубы разрушаются под действием эндогенных последователей, приводя к запуску трансляции в рибосомах, как говорится, наука не дремлет или «Nature via nurture».

       Он говорил это в спешке и в неком самодурстве, не соображая вовсе и не разбирая фраз, лишь бы сказать что-то такое, чтобы Джо призадумался, не чушь ли его дорогой учёный морозит? Но Вагнер, на удивление Эйла, поверил сказанному и в ступоре смотрел ему вслед, пытаясь понять хоть что-то. И тут же в комнату собиралась зайти парочка, как вдруг Даниелс выбежал из комнаты, чуть ли не врезавшись в них.

        Потеряв свой объект вожделения, Джо ощутил чётче то самое проклятое и всепоглощающее чувство задыхающегося в штанах рассудка. Хотелось удовлетворить себя прямо здесь, наслаждаясь Эйлом, но он убежал, а его красота и элегантность до сих пор рябит в глазах жемчужной картиной в голове. Он, потеряв самообладание, сполз к стене в объятие мрака и закрыл глаза, потерявшись в экстазе.

       Эйл бежал по коридорам так, словно Джо за ним гонится. Но никого, кроме собственных иллюзий, сзади него не было. Он удачно добрался до номера Андрея, отпёр дверь трясущимися руками, желая поскорее попасть к тому, с кем никогда не бывало страшно, однако в номере было пусто. Смятая постель и одиночество.

Куда подевался Андрей Красс?