***

Тусклый солнечный свет пробивался через неплотную золотую листву увядающих деревьев и охряными кляксами забрызгивал белые стены стильной, но в целом безликой и унылой комнаты. Мерно тикали часы, отсчитывая утекающие сквозь пальцы минуты. Тихо шелестел кондиционер, наполняя воздух ионами и какой-то ароматической дрянью, созданной якобы для того, чтобы успокаивать людей, но на деле лишь раздражающей их обонятельные рецепторы.

- Я вспоминал наши прошлые беседы и пришел к выводу, что не все так мрачно, как тебе кажется. Прогресс есть.

Габриэль лишь безразлично пожал плечами и заерзал в кресле, принимая более удобную позу.

Предложенную доктором кушетку он намеренно проигнорировал. Пялиться в неровно выкрашенный потолок ему совершенно не хотелось, а вот с того места, где он сидел, через огромное, почти во всю стену окно, открывался чудесный вид на Первых Императоров и Багровых королев греющихся в лучах Осенних лун*.

- В любом случае, - продолжил доктор, так и не дождавшись ответа, - на прошлом сеансе мы говорили о твоей работе. Что-нибудь изменилось?

Габриэль поморщился, словно его ударили, и покачал головой.

- Нет. Я так и не смог приступить к ней.

«Приступить».

Парень мысленно фыркнул и вздохнул.

Он не включал компьютер уже несколько месяцев. А почту не проверял даже на телефоне. Там должно быть тьма возмущенных писем от заказчиков, куча жалоб, проклятий и угроз затаскать его по судам. Но все это было ему безразлично. Без Джерри все потеряло свой смысл.

- В этом нет ничего страшного, - поспешил заверить доктор. - Однако работа могла бы помочь тебе отвлечься от гнетущих мыслей.

Габриэль рассмеялся.

- Не могла бы, - с горькой усмешкой сказал он и прикрыл глаза, откидываясь на спинку кресла. - Вы не понимаете. Вернее понимаете, но смотрите под другим углом. Все, что есть в моей жизни, неотъемлемо связано с Джерри. Семья, друзья, работа... все это пропитано им. Все это создано им. Даже я. Знаете, я закрыл все зеркала. В некоторых культурах после смерти человека зеркала и все отражающие поверхности закрывают, чтобы дух умершего не заблудился в зеркальном лабиринте и смог найти путь к свету. А я... я сам в них заблудился. Я смотрю в зеркало и вижу Джерри. Я прихожу к родителям, и они видят Джерри. Даже друзья, если я встречаю их случайно, видят во мне Джерри. Он бы справился. Он смог бы справиться с этим. Но я не он. У меня нет на это сил. Во мне нет столько жизни, сколько было в нем. Я лишь его тень. Всегда ею был. И нет, - предвосхищая очередной вопрос психолога, поспешил заверить Габриэль, - так было не всегда. Когда Джерри был жив, я не чувствовал ничего подобного. Но вот его не стало и... я тоже исчезаю.

Габриэль замолчал и вновь уставился в окно.

Большая черная птица приземлилась на кленовую ветку и, покрутившись немного, повернулась к нему. Несколько мгновений смотрела в глаза парня, а потом будто подмигнула и раскрыла свой огромный клюв.

Сначала Габриэлю показалось, что он услышал ее крик, но это была лишь игра воображения. Птица посидела еще немного, а потом мигнула своими черными как обсидианы глазами и, тяжело взмахнув крыльями, сорвалась с ветки.

- Неужели в твоей жизни никогда не было ничего, что отделяло бы тебя от брата? - спросил психолог, вновь пытаясь привлечь внимание Габриэля к себе. - Должно же быть что-то только твое. Мечта, увлечение, влюбленность. Хоть что-то.

- Не знаю, - вздохнул Габриэль и потер глаза, чтобы скрыть от мужчины невольно проступившую влагу.

Он не привык лгать, но в эту часть своей жизни впускать никого не хотел.

Что-то только свое... Габриэль редко задумывался над этим. От самого зарождения в утробе матери он не был один. Он все делил с Джерри. И на самом деле не имел ничего против этого. Но однажды...

Кажется, это тоже была осень. Золотая листва, восковые закаты, неровные отражения улетающих птиц в лужах. Мир полнился тусклым светом, холодными ветрами и острыми каплями дождя. Мир был укутан млечным туманом приближающегося сна, и в этой застывшей дрёме, среди мрачных серых теней, вдруг, появилась цветная клякса. Настолько красивая, что от нее невозможно было отвести взгляда. Настолько яркая, что делалось больно глазам. Но Габриэль смотрел. Сквозь призму слез, с трепетом в едва бьющемся сердце, с восторгом, кружащим душу в безумном танце любви.

Это было странное чувство. Всепоглощающее, окрыляющее, пряное. Но, как и осень, оно было лишь мигом. Лишь всполохом ржавого огня почти угасшей свечи. Предсмертным хрипом. Последним проблеском уходящего за горизонт солнца.

Но Габриэль не мог вспомнить, кто стал причиной этого буйства красок и эмоций. Он пытался ухватиться за эту мысль, но у него ничего не получалось. Скользкая подгнившая нить рвалась в его пальцах, рассыпалась тленом, а память каждый раз рисовала все новые и новые варианты произошедшего.

- Кажется, я был влюблен, - после довольно продолжительного молчания все же сказал Габриэль. - Но я не помню. Я слышу знакомый смех, но не знаю, кому он принадлежит. Джерри смеялся по-другому.

Габриэль вновь поморщился от пронзившей его виски боли и до скрежета стиснул зубы.

- Все хорошо, Габриэль, - сквозь шум в ушах услышал он голос доктора. - После полученной травмы такое иногда бывает. Память порой дает сбои. Мозг просто блокирует воспоминания, которые причиняют страдания. Это защитная функция. Инстинкт самосохранения.

- Бред это все! - разозлился Габриэль и ударил кулаком по подлокотнику кресла. - Сказки. Я просто выдумал этого человека. Я знал... я просто знал, что останусь один, и выдумал его для себя. Я боюсь одиночества. Я... должно быть, мне надо обратиться к психиатру. Вымышленные друзья или возлюбленные это уже не ваша компетенция, так ведь?

- Зависит от степени дружбы, - пошутил доктор и улыбнулся. - Если вымышленный друг или возлюбленный толкает человека на преступление или на нанесение себе физического вреда, то да, психолог тут бессилен. Но это не твой случай, Габриэль. Не твой. Ты не болен. Ты просто растерян. И давай вернемся к проблеме одиночества. Я понимаю, что для тебя сейчас это может быть сложно, но тебе стоит развлечься. Сходи на вечеринку. На концерт, в театр. Да куда угодно. Куда-нибудь, где будет много людей. Тебе надо почувствовать, что ты не один. А сделать это, сидя в четырех стенах, не получится. Прошу, подумай над этим. Сделай этот шаг. И на следующем сеансе мы с тобой обсудим твои ощущения.

- Вряд ли у меня получится, - хмуро проговорил Габриэль.

- Не узнаешь, пока не попробуешь. В любом случае, мы рассмотрим оба варианта.

Спорить с психологом Габриэль не стал. И поблагодарив мужчину за терпение и помощь, он попрощался с доктором и покинул его кабинет.

***

Время только перевалило за полдень, а людей на улице было хоть отбавляй. Все куда-то спешили, о чем-то говорили, галдели, смеялись. И эта толпа показалась Габриэлю чуждой и неприятной.

А над городом плыли облака. Тяжелые, массивные, словно налитые ртутью ватные клубы. Они медленно ползли по полотну небесной лазури и, когда закрывали солнце, вокруг становилось темно как в вечерних сумерках. В такие моменты парню казалось, что мир погружается во мрак. В глубокую тень, где нет ни красок, ни звуков, ни чувств. Но Габриэлю это нравилось.

Миновав несколько улиц, парень вышел на широкий проспект, вдоль которого тянулись бесконечные ряды магазинов, ресторанов, кафе и разнообразных офисов. Тут было еще оживленнее. Несмотря на осеннюю прохладу у некоторых заведений все еще работали летние площадки. То там, то тут можно было увидеть жителей и гостей города, сидящих в плетеных креслах и попивающих горячие напитки, кутаясь в предложенные заведениями теплые пледы. Почти из каждой витрины на прохожих взирали перекошенные рожицы монстров, ведьм и призраков. У небольшой сувенирной лавки развернулось целое представление из поющих тыкв, сверкающих пустыми глазницами. Город готовился к предстоящему Хэллоуину, и потому почти у каждого ресторана стоял переодетый в чудовище работник, и раздавал прохожим рекламные листовки и флайера.

Один из таких зазывателей сунулся к Габриэлю, но парень проигнорировал его и немного ускорил шаг. Прошел несколько метров, но, вдруг, остановился, когда кто-то дернул его за полу его короткого пальто.

Оглянувшись, Габриэль никого не увидел, но неожиданно откуда-то снизу послышался тонкий и ужасно неприятный голосок:

- Приходите к нам на огонек, мистер! Вам понравится! Всем понравится! Это будет незабываемо! Это будет потрясающе! Это будет волшебно! Это будет чарующе!

Габриэль нахмурился, разглядывая кружащегося вокруг него словно волчок мальчишку лет семи, облаченного в странный костюм то ли шута, то ли клоуна, то ли пажа из средневековых сказок. Волосы мальчонки были взъерошены и торчали в разные стороны неопрятными спутанными космами. Лицо было грязным и с синюшным оттенком. А прикрепленные к ботинкам колокольчики при каждом шаге мальчишки издавали нестройный отвратительный звук, режущий по ушам.

- Возьмите приглашение, мистер! Возьмите! Возьмите! Возьмите! Приглашение! Приглашение на бал! Бал маскарад! Там вы сможете снять свою маску! Там вы сможете надеть новую! Там вы сможете быть! Там вы сможете не быть! Возьмите!

От бесконечных криков и суетливости у Габриэля закружилась голова. К горлу подступил рвотный ком, и парень прикрыл глаза, стараясь успокоить взбунтовавшийся организм.

А мальчишка все кричал и дергал его за пальто. И чтобы этот кошмар прекратился, Габриэль выхватил из рук мальчонки листовку.

И стоило только гладкому листу оказаться в его пальцах, как мелкий отстал.

Габриэль приоткрыл глаза и оглянулся, но мальчишки уже не было рядом. Теперь он крутился вокруг какой-то женщины, чья дочь, напуганная костюмом назойливого говнюка, рыдала в три ручья и просила маму поторопиться и скорее уйти отсюда.

В отличие от женщины, чье внимание, казалось, было полностью сосредоточенно на рекламе приглашения, Габриэль решил послушаться девочку и, спрятав листовку в карман, быстрым шагом направился в сторону своего дома. Но, прежде чем свернуть с проспекта в переулок, он невольно оглянулся и встретился взглядом с надоедливым мальчуганом.

Быть может, в этот миг тучи снова наползли на солнце, и в сгустившейся тени раскрашенное красками лицо мальчишки-клоуна показалось Габриэлю старым, сморщенным и невероятно пугающим. А, быть может, это его уставший разум генерировал совсем уж безумные видения.

Холодная дрожь пробежала по телу парня, и он поспешил отвернуться и ускорить шаг. А через двадцать минут он был дома. В своей пустой квартире с закрытыми зеркалами, перевернутыми фотографиями и подгнивающими фруктами в подарочной корзине, на которой висела записка «Скорейшего выздоровления».

Бросив листовку рядом с корзинкой, Габриэль прошел к дивану и, как и был в одежде, завалился на сиденье и прикрыл глаза.

Усталость навалилась на него монолитной плитой. Тяжелая, похожая на надгробный камень и такая же безликая и холодная.

«Наверное, быть мертвым не так уж и плохо», - подумал Габриэль, но в тот же миг автоответчик на его домашнем телефоне пронзительно пискнул, и после короткого приветствия по квартире разнесся голос мамы.

«Габи, это мама. Ты давно не звонил, поэтому... я волновалась. Знаешь, завтра День всех Святых, и мы с папой собираемся навестить Джерри. Ты поедешь с нами? Я знаю, ты все еще злишься на него, но... я думаю, он был бы рад тебя увидеть. Я скучаю по тебе. И папа тоже скучает. Приезжай к нам. Ну или хотя бы звони. Я... я очень волнуюсь о тебе, и... мы будем тебя ждать».

Сообщение оборвалось, и в комнате повисла царящая до этого тишина. В ней было хорошо. В ней было уютно. В ней было тихо и спокойно.

- Ты ненавидел тишину! - вдруг закричал Габриэль и ударил кулаком по спинке дивана. - Ты, черт бы тебя побрал, ненавидел тишину и покой! Так какого беса, Джерри?! Какого Дьявола ты обменял весь этот шум на вечную немоту?!

Последние слова сорвались с губ парня и осели на щеках горячей соленой влагой пролившихся дождем слез.

Габриэль тяжело вздохнул и, отвернувшись к спинке дивана, закрыл глаза, чувствуя, как безысходность и пустота поглощают его сознание, пряча гадкую реальность за пеленой невнятных и размытых снов.

***

В старом парке было темно. Тусклый свет уличных фонарей, раскачивающихся под порывами колючего ветра, освещал лишь небольшие островки пространства вокруг столбов, с прикрепленными к ним плафонами, которые держались на толстых проржавелых звеньях старых цепей.

Габриэль сидел на подгнивших мокрых досках ветхой кованой скамьи и наблюдал за тем, как сгущающийся вокруг туман протягивает свои липкие щупальца, заключая все вокруг в свой сырой млечный кокон.

В голове было пусто. Мысли, обычно гудящие нестройным роем взбесившихся пчел, молчали, погружая парня в тишину. И оттого едва слышные шелестящие по опавшей листве шаги показались Габриэлю невероятно громкими. Сначала парень подумал, что это всего лишь ветер, играющий с осенними дарами, но когда звук приблизился, Габриэль повернулся.

Зеркала не отражают суть. Зеркала передают лишь видимость правды. Но это отражение было иным. Оно было живым. Улыбалось оскалом смерти. Сверкало молниями, рвущимися из грозовой серости глаз, которые при жизни были светло-карими, но после смерти почему-то поменяли свой цвет. Дышало могильным холодом, и все же было теплым.

- Давно не виделись, - со свойственной веселому характеру легкостью заговорило зеркало. - Кажется полгода, да?

- Семь месяцев, - хмуро ответил Габриэль и отвернулся от своего отражения.

- Эй! Ну что ты опять куксишься? Вот же вредный ребенок! - рассмеялся до боли родной голос.

- Я младше лишь на пару минут. Хватит называть меня ребенком!

- Посмотрите на него! - смех звоном разбитого стекла прокатился по парку. - Взрослый нашелся. А чего тогда дуешься как малявка, которой печенье не оставили?

- Я не дуюсь, - ответил Габриэль и поморщился.

Странный разговор. Словно из далекого прошлого. Будто из прошлой жизни. Обычный разговор, которого не должно быть. Которому уже никогда не суждено повториться. И все же он повторялся.

- Дуешься, дуешься, я знаю. - Отражение вскинуло руки вверх и лениво потянулось, словно разминая затекшие мышцы.

Джерри всегда так делал, когда долго сидел за скучной и нудной работой. И Габриэль улыбнулся, вспомнив эту привычку брата.

- Тебе снова скучно со мной, да? - спросил он и вздохнул. - Ты поэтому ушел? Я просто тебе надел?

В этот раз призрак не смеялся. Лишь вздохнул печально и посмотрел на брата пустыми глазницами.

- Я скучаю по тебе, Габи, - признался он.

И сердце Габриэля сдавило от щемящей тоски.

- Если бы скучал, то приходил бы ко мне чаще, - с толикой укора заметил парень. - Я не понимаю. Ты мог бы остаться. Ты мог не ходить... не было никакой необходимости идти на тот идиотский карнавал! Хотя, знаешь, это была самая паршивая твоя шутка. Что может быть веселее, да? Умереть.

- А это и, правда, было весело, - вдруг, засмеялся Джерри. - Все ведь подумали, что это шутка. Тот карнавал был веселым. И...

- Хватит! Хватит шутить!!! Это не смешно! Это совсем не смешно, твою мать! - разозлился Габриэль и из его глаз брызнули слезы.

- Это смешно, - возразил Джереми. - Не смешно то, что ты хоронишь себя. Очнись же, Габи! Вспомни, что жизнь хороша. Повеселись. Прошу тебя...

Габриэль хотел возразить, но зеркало подернулось туманом.

Тончайшие нити шелковой паутины покрыли образ брата, и его бледная фарфоровая кожа пошла мелкими трещинами.

- Нет... нет, Джерри, не уходи! - выкрикнул парень.

Но образ родного человека уже таял, истончаясь на глазах.

- Приходи... там будет незабываемо! Там будет потрясающе! Там будет волшебно! Там...

- Замолчи!

- Там будет!..

Смех старшего брата разносился по пустому парку, путался в голых ветвях деревьев, сливался с вороньим карканьем, и в шепоте ветра Габриэль слышал прощальное «приходи».

***

В комнате было темно и сыро. Проснувшись, Габриэль еще слышал голос брата и странную мелодию какого-то незнакомого ему вальса. В сердце было пусто. На душе было холодно. А в ушах все звенел и звенел противный детский смех и зазывания.

- Чертовщина, - тихо выругался парень и сел на диване.

Вскинул руку к лицу, чтобы стереть со лба проступившие капельки пота, и только теперь обратил внимание, что крепко сжимает в пальцах листовку-приглашение на хэллоуинский бал маскарад.

Несколько минут Габриэль пялился на разноцветную бумажку, а потом с яростью скомкал ее и, хотел было выбросить, но почему-то не смог.

- Весело тебе было?! Ты веселился?! Какой же ты говнюк, Джерри! Бессердечный, эгоистичный говнюк!

Чтобы успокоиться, Габриэлю потребовалось время. Часы медленно отсчитывали минуты, иногда застывая на одной отметке, а иногда сразу перескакивая через несколько делений вперед. Но Габриэль этого почти не замечал. Что-то тревожное поселилось в его груди. Что-то странное и неправильное. Обреченное. Он устал тосковать. Устал грустить. Ему хотелось смеяться, но каждая вымученная улыбка неизменно заканчивалась слезами. Он не понимал, почему так происходит. Потеря брата - тяжелое испытание, но почему-то Габи казалось, что он потерял что-то большее.

Тоска сжимала сердце, рвала душу острыми когтями безумного зверя и погружала мир в вечную тень, из которой, сколько ни карабкайся, не выберешься.

«Но ведь когда-то было солнце!» - мысленно воскликнул он. – «Оно светило и согревало, несмотря на осенние холода. Оно было! Было!»

Габриэль чувствовал это, но вспомнить, что зажгло искру этих ощущений, не мог.

Виски вновь прострелило болью. Такой яростной, что перед глазами поплыли кровавые круги. Парень вскинул руки к голове и сжал виски ладонями. Тошнота вновь подступила к горлу. На языке почувствовался горький привкус желчи, и стало трудно дышать. Стены квартиры словно бы начали медленно съезжаться к центру и немыслимо давить на сознание. И Габриэль не выдержал. Вскочил с дивана и, сорвавшись на бег, вылетел из квартиры, даже не озаботившись закрыть дверь.

На улице ему стало немного легче. Открытое пространство позволяло дышать полной грудью, и Габриэль с жадностью вдыхал пропитанный дождем холодный воздух.

А вокруг царило веселье. Переодетые в хэллоуинские костюмы дети и взрослые ходили по улицам, стучали в двери домов, выпрашивая конфеты и сладости, и всячески пытались напугать друг друга. К Габриэлю тоже несколько раз подходили, но он не обращал ни на кого внимания. А потом его взгляд привлек плакат с приглашением на бал-маскарад, точно такой же, как был обозначен в его флаере. И что-то, вдруг, щелкнуло в голове. Что-то как вихрь пронеслось в сознании, и Габриэлю нестерпимо захотелось поехать на эту вечеринку.

- Там будет незабываемо, - сами по себе произнесли его губы, и в глазах на миг потемнело. - Там будет восхитительно...

Габриэль отвернулся от афиши и направился к стоянке такси.

- Там будет потрясающе... там можно будет снять маску... там можно будет надеть новую... там можно быть... там можно не быть...

- Куда вам, мистер? - водитель такси обернулся на занявшего заднее сиденье пассажира, который выглядел немного отрешенным и странным.

- Там будет потрясающе... - Габриэль протянул водителю флаер с адресом. - Там будет незабываемо...

Водитель только пожал плечами и, отвернувшись от чудаковатого парня, тронул машину с места.

Примечания:

* Император Первый, Багровая Королева и Осенняя Луна – сорта японских кленов.

Персонаж:

Габриэль Доунвэйл (Габи)

Арты: совместное творчество LeniNeohota и ИИ

Имя взято от «Гавриил» — архангел, известный как ангел вестей и божественного откровения. Имя Гавриил переводится как «Божья сила» или «Бог — моя сила». Он является одним из главных ангелов в христианской, иудейской и исламской традициях. В христианстве Гавриил известен как ангел, который принес Деве Марии весть о рождении Иисуса Христа, в иудаизме он упоминается в пророческих видениях Даниила, а в исламе известен как Джибриль, передавший пророку Мухаммеду откровения Корана.

Ангел откровений и пророчеств: Гавриил передает людям волю и знание от Бога, выступая как посредник между небесным и земным мирами.

Защитник истины и праведности: Его облик ассоциируется с чистотой, праведностью и силой воли, он направляет людей на путь истины.

Символ надежды и вдохновения: Гавриил ободряет и вселяет надежду в сердца людей, напоминая о божественной поддержке.

Гавриил изображается как ангел света и истины, играющий центральную роль в передаче божественных посланий и поддержке человечества на духовном пути.

Фамилия Доунвэйл – «Dawnveil» с английского переводится как «Вуаль рассвета».