Моё сердце — мёртвое море,
даже если ты чувствуешь
что-то большее.

Твои мысли вечно кровавые,
но я рисую
ими на зеркале.

Мы — сборище качеств —
разрушенных, мерзких,
бесчувственных.

Мы — люди
без шансов на исцеление.

***
Моника, Лос-Анджелес, штат Калифорния.

Я всегда знала, что существование нашего мира завязано на трёх вещах: жестокости, лжеучениях и жажде крови. Я была частью этого мира и, к сожалению, ничто не могло это изменить. Моя жизнь была наполнена сплошными эмоциональными качелями, которые в движение без устали приводил мой отец. В детстве — да и не только — он запирал нас с Пайпер в подвале каждый раз, когда мы допускали ошибку в виде разбитого чайного сервиса или неубранной комнаты, и вдобавок наказывал Джонатана, заставляя наблюдать за этим. А на следующие дни, после десятков подобных наказаний, отец делал вид, что ничего такого не происходило, — как будто не по его вине тихие и спокойные дни для нас были наполнены напряжением и тягостным ожиданием. Это каждый раз приводило меня в бешенство; думаю, именно в этом я с Пайпер были полными противоположностями: её легкомыслие и находчивость стали своеобразной защитной реакцией на происходящее вокруг, а моя практичность и буйный темперамент — тем, что отец зачастую не мог контролировать. И я питалась этим, словно манной небесной, наслаждалась его негативными эмоциями, потому что это было почти единственным, что мне удавалось чувствовать последние пару лет. Мама пыталась меня усмирить, но у неё не вышло — и она тут же сдалась.

Сидя на новой, ещё неизведанной до конца кухне моего нового дома, я с отвращением вспоминаю те дни. Моя жизнь, по ощущениям, началась заново, но мои мысли все ещё были прикованы к прошлому. Это как бесконечная карусель, с которой нет возможности сойти, когда тебя продолжает тошнить. Я отложила дневник на край столешницы и, допив свой кофе, сползла с барного стула и вымыла чашку. Сейчас было только около семи утра, а домохозяйка с кухаркой должны прийти, по словам Дина, ушедшего час назад, не раньше восьми, поэтому мое одиночество скрашивало пребывание в этом огромном и безжизненном особняке, который в данный момент находился в моём распоряжении. Проходя мимо небольших зеркал в коридоре, я увидела себя, разрушенную и пустую, как пластиковая бутылка, и поспешила отвести взгляд. Антидепрессанты уже начинали действовать и мне хотелось успеть сделать как можно больше, прежде чем сонное царство настигнет меня. И первым делом я хотела изучить всю просторную двухэтажную библиотеку Дина. Раньше я любила читать. Половина нашей семейной библиотеки была заставлена только моими книгами, каждую из которых я знала почти наизусть. И мне хотелось узнать, испытаю ли я те же самые невероятные эмоции при прочтении книг снова. Сможет ли это воскресить всё, что я похоронила под тонной железных цепей? Я хотела попробовать. Я хотела начать что-то чувствовать, но не могла.

Поднявшись по лестнице, я поняла, что в двухэтажном пространстве мне будет довольно легко заблудиться или забыться на час-другой, любуясь этой искусной резьбой по дереву, расстановкой книг по цветам, алфавиту и изданиям. Я заметила, что дерево действительно помогает домашнему офису выглядеть внушительно и элегантно. А ещё мне нравилась гармония практичности и уюта вокруг. Сделав свой выбор в пользу «Жажды жизни» от Ирвинга Стоуна, я опустилась в удобное мягкое кресло и начала читать. Прочитав около двадцати страниц, я отложила книгу и отправилась искать следующую. И следующую. И следующую. И ещё следующую. Мне казалось, что этот замкнутый круг никогда не прекратится, когда я смотрела, выбирала и переставляла книги; читала их до половины, но всё равно раз за разом возвращала произведения на свои места, ощущая, будто я — яблоко, у которого сгнила сердцевина.

Тяжело села обратно в кресло — это занятие хорошо меня вымотало — и не заметила, как задремала. Не знаю, сколько времени прошло, но мой покой нарушило чье-то осторожное прикосновение к руке, из-за чего я моментально проснулась и подскочила на месте. Женщина, испуганная, отшатнулась от меня. Я изучала её полусонным взглядом, а она — меня. Мы смотрели друг на друга ещё несколько минут, пока та не заговорила первой.

— Извините, я не хотела вас напугать, мисс Уолкер. Меня зовут Ребекка Кэмпбелл, я ваша домработница, — она неловко улыбнулась мне, глядя на меня большими и выразительными светло-карими глазами.

Платиновые локоны Ребекки были собраны в тугой хвост, из косметики на ней были только матовая помада и тушь, морщины возле глаз едва заметны, а её светло-голубая рабочая форма с белым фартуком поверх подчеркивала не совсем складное телосложение. Она создавала впечатление милого, интеллигентного и абсолютно безобидного человека.

— Ничего страшного, можно просто Моника, — тихим голосом произнесла я и встала. Мне не было до этого никакого дела, но, возможно, стоило сделать вид ради приличия. Не хотелось, чтобы первое впечатление обо мне состояло из определений «стерва» и «невежда». Наоборот, я должна была быть женой, достойной своего мужа, как мне всегда вдалбливали в голову с детства.

— Как пожелаете, — ответила женщина и мы вместе спустились по лестнице вниз.

За окном уже стемнело и первые молочные звезды сверкали на шоколадном полотне. Пайпер любила звезды в детстве, а Джонатан всегда недолюбливал, говорил, что завидует их безучастности и властности, с которыми они наблюдают за нами. А я завидовала их независимости и спокойствию. Могуществу, что скрывалось за этими качествами. Пайпер всегда было интересно, можно ли попробовать звёзды на вкус, а мне — что они чувствуют, смотря на нас, увязших во тьме и не умеющих светить так же ярко. Сейчас мне интересно, способны ли они вообще чувствовать или же это глупости и они такие же, как мы?

Мы с Ребеккой зашли сначала в пустующую кухню, а потом оказались в столовой с тёмно-синими расписными стенами, где уже хозяйничила кухарка, и я немного опешила от количества еды на накрытом столе. Не празднично, но немного деловито. Как будто бы подготовлено для встречи гостей.

Я вздрогнула, когда из динамиков телефона, лежащего в кармане у Ребекки, неожиданно полилась громкая незамысловатая мелодия. Она тотчас подняла трубку и отняла от уха в ту же минуту, хмуро смотря на меня.

— Да, она здесь, все в порядке. Сейчас передам, — она передала мне телефон со словами: — Это господин Дин. Думаю, он недоволен.

Я с безучастным выражением лица взяла в руки мобильник и мысленно приготовилась слушать его тираду. Действие таблеток после сна почти закончилось, но этого мне хватало с лихвой, чтобы оставаться спокойной.

— Да?

— Моника, чёрт возьми, почему ты не берешь трубку? — недовольно прорычал он.

— Я просто уснула, телефон с собой не брала. Вот и всё. Не понимаю, почему тебя это беспокоит, — мой голос был ровным, хотя что-то внутри меня треснуло.

— Я звонил тебе последние три часа. Ты могла бы взять с собой телефон и все было бы проще. Почему я должен отрываться от дел из-за твоей глупости?

— Ах, вот оно что, — неизвестное мне ранее чувство охватило меня. Как будто мне предложили попробовать леденец с новым вкусом, а я не могла его распробовать. — Ну что вы, дорогой муж, могли бы вообще не утруждаться. Незачем мне звонить. Это всё, что вы хотели сказать, надеюсь? Потому что мне совсем некогда тратить время на разговоры по чужому телефону.

Я выпалила всё на одном дыхании, поражаясь самой себе. Что это было — укол обиды или что-то другое? — распознать у меня не получалось. Я затаила дыхание в ожидании ответа Дина.

— Моника, мне сейчас не до этого. Моя мать и бабушка приезжают к нам буквально через час. Я еду за ними в аэропорт, — он тяжело вздохнул. — Успокойся, будь так добра, и надень платье, которое приготовила Ребекка. Оно наверху. Ты должна быть готова к нашему приезду. Моя многоуважаемая бабушка наверняка устроит тебе какую-нибудь проверку, — мне показалось, он ёрничал. — Постарайся пройти её, пожалуйста. Тебе же лучше.

И с этими словами он завершил звонок. Я, опешив, ещё неопределённый промежуток времени слушала длинные гудки в трубке и пыталась переварить сказанное, прежде чем отдала вещь владелице. Что он только что сказал? Кто его бабушка? И что за проверка, черт побери? Эти и ещё миллион вопросов витали в моей голове беспорядочным вихрем. Застегивая платье и продевая сапфировые серьги, подходящие к кольцу, в уши, мне не удавалось понять, как пройти эту самую проверку... После звонка я, конечно же, быстро догадалась, что его бабушка — непростой орешек, иначе бы муж не был так озабочен этой проблемой. И раз на то пошло, то я не отступлю. Всем известно, как устроены бракосочетания в нашем мире, и, я уверена, бабушка Дина, зная, что я ему абсолютно не близка, будет всячески меня провоцировать без зазрения совести. Я не могла знать точно, но интуиция мне подсказывала, что так и будет.

Мысли в голове путались, когда я вспоминала рассказы матери о её сложных отношениях со свекровью... Мы редко замечаем, как судьбы наших родителей проецируются на наши собственные. Это часто бывает быстрый и безвозвратный процесс. И, спускаясь по лестнице, я ловила себя на мысли, что мне не хочется быть в числе таких людей. Хотелось, чтобы меня минула чаша, под тяжестью которой я сломаюсь, как фарфоровая статуэтка.