***

Составляя карты, Сарах с Даггером засиделись допоздна. И когда на бумагу была нанесена последняя известная имперцу земля, уже давно перевалило за полночь.

Даггер заметил, что юный правитель выглядит изможденным, и предложил проводить его до покоев. Шах спорить не стал, и пока они шли, продолжал обсуждать перемены, которые произошли в мире за последние триста лет.

Более всего Сараха удивляли многочисленные королевства, которые выросли, вдруг, как грибы после дождя, и даже уже наладили политику и торговлю.

- Поразительно, - продолжал восхищаться он вялым голосом, - и многие из них действительно еще триста лет назад принадлежали к одному народу?

Даггер сказал, что это так.

- Похоже, конец света уже и, правда, близок, - выказал свои опасения шах.

На что имперец посоветовал ему не забивать голову всякой нелепицей, и позволить всему идти своим чередом.

Перепоручив шаха евнуху, Даггер отправился к себе. Но по пути вспомнил, что забыл нанести на карту один небольшой горный массив. Он вернулся в тронный зал, где они оставили карты, зажег свечу и быстро внес необходимые поправки. А когда уже собирался уходить, заметил на столе оставленное письмо от Султана с выдвинутыми шаху условиями.

Даггер взял письмо в руки и несколько раз его перечитал, все больше сомневаясь, что Султан вообще знает о существовании этого ультиматума. И основанием для этого послужило все то же требование отправить в его гарем принцессу Рабику.

Даггер не мог поверить, что Султан осмелился просить о подобном, зная, что девушка уже обещана имперскому королевскому роду. Если бы шах, испугавшись угрозы, действительно отправил сестру в Султанат, то гнев Кристофа Колдвайна обрушился бы в первую очередь не на него, а на Султана, который дерзнул покуситься на нее. К тому же Султан никогда не видел принцессу. С чего бы ему воспылать к девушке столь сильной страстью, что он готов был развязать ради нее многолетнюю войну?

Впервые со дня помолвки Даггеру стало интересно, как выглядит принцесса, обещанная ему в жены, но он не осмелился бы просить о встрече.

Перечитав письмо второй и третий раз, Даггер решил, что Султан определенно ничего подобного не писал.

Любой, кто знал Ансельма, скорее бы поверил в то, что он объединился с чайками и дельфинами ради исследования земель, чем с Султаном ради власти. Да и война... против воли отца... после того, как их чуть не застрелили на мосту... после того, как Бенедикт пожертвовал жизнью ради их спасения... Даггер отказывался верить в подлость собственного брата.

Он скрутил письмо, на котором был очень слабый оттиск печати Султана, задул свечу и направился к Надиму.

Советника имперец нашел на стене, когда тот проверял дозоры. Такой же изможденный как и шах, мужчина едва ли не валился с ног, но все еще отчитывал какого-то наемника за слишком вольное поведение в карауле.

Дождавшись окончания выговора, Даггер попросил советника о приватном разговоре подальше от посторонних ушей, и когда они уединились на открытой площадке в саду, выложил ему все как на духу о том, что произошло в тронном зале, не утаив ни единой подробности, после чего озвучил свое самое сильное опасение:

- Мне кажется, кто-то пытается втянуть наши страны в войну. Причем войну пытаются затеять всех и со всеми. Вы должны предупредить об этом герцога Холдфаста. И утроить охрану Повелителя. А еще вам нужен хороший интриган, который разбирается в политике и правителях, коим я, к сожалению, не являюсь.

Усталость ломила виски Надима. Все тело болело, словно он вел сражение уже несколько суток к ряду. Мужчина был вымотан, но думать ему это не мешало.

Имперец говорил кратко и по существу. И приводил довольно весомые доводы, спорить с которыми не было смысла. К тому же доказательства были у него в руках. Письмо султана, больше похожее на бред умалишенного.

- К сожалению, я тоже не силен в придворных хитросплетениях, - сказал он. - Интриганов среди наемников сложно встретить. Все больше убийцы да преступники разных мастей. Вояки, прохиндеи... есть лекари и пивовары. Пекари и плотники. Да кто угодно есть, а вот интриганов... - Мужчина покачал головой. - К политике, как и к войне, нужен талант. У Повелителя он есть, да только еще не раскрылся в полной мере. А времени ждать совсем не осталось. Этому Солнцу взойти не позволят. И я боюсь, что не смогу его защитить.

Надим помолчал несколько мучительно долгих мгновений, а потом, заметив, что имперец в задумчивости смотрит вдаль и комментировать его слова не собирается, снова заговорил:

- Пришли письма с перекрестков. Гервин, глава Седьмого Перекрестка, согласился принять Вас. Повелителю я пока еще ничего не говорил. Меня тревожит его состояние. Но утром я сообщу ему это известие. Потому что, чем раньше Вы покинете дворец, тем дольше проживет мой господин.

- Как только шах позволит, я в тот же час покину Дэш-Минаб, и оправлюсь служить ему там, где от меня будет больше проку.

Импрец замолчал на несколько мгновений, бездумно глядя в черное полотно небес, щедро усыпанное звездами, а потом спросил:

- Принцесса Рабика стоит того, чтобы мужчина, обладающий сотней самых цветущих женщин, захотел развязать из-за нее безнадежную войну?

Надим усмехнулся.

- Принцесса стоит тысячи женщин, - уверенно сказал он. - Но начинать из-за нее войну с Империей султан не стал бы.

Даггер кивнул удовлетворенно, а потом добавил как бы невзначай:

- В саду, где самые густые заросли терновника, обвалилась стена. За ней отвесной обрыв, но дайте мне хорошее снаряжение, и я без труда заберусь на него. Вам следует укрепить стену в этой части сада. Опасно игнорировать такую прореху.

На это Надиму нечего было возразить.

- Утром покажете мне этот обвал. Я отправлю туда строителей.

Имперец мысленно похвалил рассудительность советника и, распрощавшись с ним, отправился в свои покои, чтобы собрать немногочисленные вещи в дорогу.

Если повезет, и он выживет на службе, через три года он станет настоящим богачом.

От этой мысли Даггер рассмеялся в голос, но на душе у него было так скверно, что хотелось найти и придушить того ублюдка, который пьет силы юного шаха, заставляя его медленно угасать от невозможности справиться с обрушившимися бедами.

***

Тяжелый день закончился не менее тяжелой ночью.

Сарах долго крутился в своей постели, но, несмотря на жуткую усталость, никак не мог уснуть. В голову одна за другой лезли самые паскудные мысли. Страхи оживали, сочились из сердца и мрачными тенями прятались по углам его покоев. Шелестели кисейными занавесками, тревожили криками ночных птиц, пророчили кошмары завываниями одуревших от влюбленности котов. И лишь когда небо на востоке начало сереть, сон все же сжалился над Сарахом, и заключил юношу в свои мягкие объятия, решив в этот раз обойтись лишь темнотой и покоем.

А на утро пришла болезнь. Она скользнула под покрывало, в которое кутался шах, и разбудила юношу сильным ознобом.

Чуть позже явился Надим, обеспокоенный тем, что Сарах отказался от завтрака.

За спиной советника, виновато поглядывая на Повелителя, крутился евнух, но сердиться на старика Сарах не мог.

Он видел, как взволнованы и встревожены его подданные, и не желал создавать им еще больше проблем.

- Прости, что я все еще в постели, - извинился юный шах перед Надимом. – Я еще немного полежу, и вернусь к делам.

- Нет, - отрезал советник, строго глядя на юношу. - Сегодня Вы останетесь в постели. По крайней мере, до тех пор, пока Вам не станет лучше.

- Но как же?.. - начал было Сарах, но Надим его перебил:

- Повелитель, если Вы и дальше продолжите так себя изводить, забывая об отдыхе и сне, забывая даже о пище, то заговорщикам и стараться не надо будет. Вы сами себя к Всевышнему отправите.

Сарах виновато поджал губы. Не согласиться с мужчиной он не мог, а согласиться не позволяла ответственность за королевство.

Однако Надим продолжал:

- Дела подождут. Я распоряжусь, чтобы сегодня Вас никто не беспокоил. Но одно дело все же надо будет решить. Наш имперский гость, он...

Надим замолчал, и Сараха испугало его молчание.

- Что? - обеспокоенно спросил он, не в силах пошевелиться из-за нахлынувших волной дурных мыслей. - Что с Андрэсом?! Что с ним?!

- С ним все хорошо, - вынырнув из задумчивости, поспешил уверить Надим. – Но вчера прибыл гонец с седьмого Перекрестка. Привез письмо от Гервина. Глава седьмого Перекрестка готов взять к себе еще одного наемника.

- Так скоро? – не смог скрыть своего разочарования Сарах.

Юноша понимал, что, оставаясь во дворце в Дэш-Минабе, имперский принц рискует своей головой. И потому должен был немедленно отослать его как можно дальше. Но смириться с этим было не так-то просто.

- Андрэс знает об этом? – спросил Сарах, всеми силами пытаясь скрыть горечь в голосе.

Надим кивнул.

- И что он думает по этому поводу?

- Он готов отправиться в путь, когда прикажет Повелитель, - ответил советник.

Сарах тяжело вздохнул и прикрыл глаза. На сердце было неспокойно. А мысль о расставании с имперцем причиняла ему почти осязаемую боль.

- Пусть готовится к отъезду, - наконец, выдохнул шах, и отвернулся к окну. - На рассвете я провожу его.

Надим на это ничего не ответил. Лишь низко поклонился и покинул покои, оставив Сараха наедине со своими мыслями, которые с каждым мгновением становились все безрадостнее и мрачнее.

***

Стоя перед алтарем в своих покоях, Даггер смотрел на пустой жертвенник и размышлял о превратностях судьбы.

Прощаться с прошлым всегда нелегко, особенно если это прошлое обросло грузом условностей, правил, обязанностей и возлагаемых на тебя надежд и ожиданий.

Прошлое прочно укореняется в твоем сердце, и выкорчевать его оттуда можно лишь полностью избавившись от личности, которая формируется в течение большого периода жизни под влиянием людей, событий и даже банальных погодных условий.

Ты то, о чем ты думаешь и о чем мечтаешь. Ты то, чем ты питаешься и что видишь во сне. Ты то, что говоришь людям и то, что думаешь о них. Ты то, что ты чувствуешь к родным, к недругам, к друзьям, к любимым. Тебя так много в тебе одном, что сбросить все слои и маски практически невозможно. А отказаться от привычек все равно, что изувечить собственную душу.

Но когда дело касается выживания, все становится предельно просто. Привычки уходят на второй план, обнажая голые инстинкты, которые помогут приспособиться к новым ситуациям. А личность обрастает очередной маской - толстокожей, безликой, бесстрастной к переменам. И только глубоко в душе разрастается горечь, которую ты загоняешь все глубже и глубже, пока она не вонзится прямо в сердце и не осядет там тяжелым камнем безнадежности.

До этого дня Даггер не знал, что такое настоящая горечь. Даже покидая дом, он оставался самим собой. Тем, кем родился. Тем, в кого превратился, когда стал мужчиной. Тем, кем его считали все окружающие.

Сегодня же все полетело кувырком.

Он думал, что прощаться с прошлым будет просто. Но, сжимая в кулаке прядь длинных волос, достающих ему до середины бедра, он чувствовал, что еще мгновение, и его решимость даст трещину, и тут же расколется как пустой орех.

Впрочем, минутная слабость, накатив удушливой волной, тут же отступила.

Даггер сжал прядь покрепче, натянул ее как можно сильнее и срезал кинжалом так, чтобы волос осталось ровно по плечи.

Черная прядь, похожая на длинные шелковые нити, легла на алтарь. Через несколько мгновений к ней присоединилась другая. И так до тех пор, пока Даггер не обрезал их все. Его голова показалась ему удивительно легкой, и так и клонилась вперед, лишившись тяжести густых волос.

Потом имперец несколько минут стоял и просто смотрел на дело рук своих.

Узнай об этом отец, и Даггер лишился бы руки, которая посягнула на святое. Сколько существует род Колдвайнов, а это чуть больше двух тысяч лет, еще ни один законнорожденный принц не позволил себе срезать волосы. В их семье это считалось страшным позором, который был хуже смерти, и карался самым жестоким образом. Но сейчас, когда впервые за две тысячи лет их семья была разобщена, и все они вынуждены были искать укрытия от неведомой напасти, Даггер решил, что нужно чем-то жертвовать.

Теперь никто, даже самые хитрые шпионы, не догадаются, что перед ними имперский принц. Конечно, его еще мог выдать редкий оттенок глаз, но избавляться и от глазных яблок тоже было верхом неблагоразумия.

Постояв немного над алтарем, которому все-таки пришлось принести жертву, Даггер попросил у местного бога, чтобы он берег жизнь нового Повелителя И-Станбада, и пошел собирать дорожную суму.

Для службы на перекрестке ему выдали легкую кожаную броню, еще одни кинжалы из королевской оружейной, несколько комплектов нижнего белья, бритвенные и мыльные принадлежности, увесистый мешочек золота и лошадь, которая дожидалась его в конюшне.

Проверив, все ли он сложил в грубо сшитую кожаную суму, Даггер спрятал в ней некоторые личные вещи, и, покрыв голову куфией, отправился в сад, чтобы встретиться с Надимом и показать ему, где обрушилась стена.

Они с советником долго обсуждали, каким образом лучше всего укрепить это место, и в итоге сошлись на том, что придется вызывать во дворец строителей, и выкладывать стену по новой.

Даггер остался доволен подобным решением и, распрощавшись с Надимом, решил прогуляться в саду, который ему вряд ли еще доведется увидеть.

Задумавшись над тем, какая жизнь ждет его на Перекрестке, Даггер не заметил, как забрел туда, куда мужчинам ходить запрещалось. Правда, он почти вовремя спохватился, заметив те самые папоротники, от которых следовало держаться подальше. Но все же по неосторожности он увидел то, что не предназначалось для его глаз.

Когда имперец шарахнулся от папоротников и повернулся, чтобы уйти, его взгляд наткнулся на небольшой шатер, раскинувшийся у садового фонтана.

Край тяжелой ткани, в том месте, где располагался вход, был убран, чтобы внутрь попадал свежий воздух. Из образовавшейся дыры курился едва заметный дым с характерным запахом дурманящих трав. Внутри шатер освещался масляными лампами, которые создавали таинственную и даже интимную атмосферу. И в этом свете, чуть красноватом, тревожном, Даггер увидел четыре тела.

Мужчина, лежащий на подушках, пока еще был одет, а вот девушки уже лишились верхней части своих одеяний, и нависали над своим любовником, целуя его губы, лаская разметавшиеся по подушкам волосы, и позволяли ему ласкать округлые полушария их грудей, тихо смеясь, когда мужчина что-то им говорил.

Конечно же, Даггер догадался, кто развратничает в шатре посреди сада, и уже хотел было уйти, пока его не заметили, но одна из девушек в этот момент отстранилась от шаха и потянулась к стоящей неподалеку вазе с фруктами. Ее шальной взгляд скользнул за пределы шатра, и глаза тут же округлились от удивления.

Даггер, не зная, куда девать взгляд, низко поклонился полуобнаженной анисе, красоту которой он не мог не признать, хоть и относился к женщинам с полным равнодушием.

- Повелитель, - сказала девушка лениво, привлекая внимания шаха. - За нами наблюдают. Что прикажете сделать с этим наглецом?

***

К обеду Сараху стало лучше. Однако заниматься делами ему так и не позволили.

Перечить советнику и евнуху Сарах не стал. И отправился в сад, где уже был приготовлен шатер. Почти сразу же к шаху присоединились девушки из гарема. А услужливый евнух распалил курильницы.

Ароматные травы довольно быстро вскружили голову, и Сарах почувствовал, что наконец-то расслабляется. Да только расслабление было совсем недолгим.

Голос Виам доносился словно издалека, и Сарах не сразу понял, о чем говорит девушка. Но, когда осознал, ловко подхватил невесомое покрывало и укутал в него наложницу. После чего подался вперед и всмотрелся в наглеца. Да только нарушитель их спокойствия оказался совсем не нарушителем, а имперским принцем.

- Позови его к нам, - с улыбкой сказал Сарах и откинулся обратно на подушки.

Виам тихонько рассмеялась и, лукаво подмигнув послу, поманила его изящным пальчиком.

Даггеру казалось, что его лицо опалило жаром кузнечного горнила. Он чувствовал жгучее желание броситься прочь, которое отдавалось огнем в стопах, но шах позвал, и убегать было бы еще безрассуднее, чем таращиться на анисе из гарема.

Стараясь тщательно отводить взгляд от женских прелестей, которые одна из девушек снова бесстыдно обнажила, ластясь к шаху, имперец вошел в шатер и пробормотал какие-то извинения.

В нос ему тут же ударил резкий запах густого дыма, и он закашлялся, и замахал рукой перед лицом, чтобы немного разогнать дурман.

- Присядь, - пригласил Сарах и кивнул на подушки рядом с собой.

Видеть Андрэса было приятно. Но почему-то Сараху казалось, что сам имперец не рад этой случайной встрече.

Виам ластилась к юноше, но он больше не обращал на нее внимания, полностью сосредоточившись на имперце. И девушка в отместку ущипнула шаха за руку.

От неожиданности Сарах ойкнул и тут же рассмеялся.

- Проказница, - одаривая девушку легким поцелуем, проговорил он, - потерпи немного. Не видишь, что к нам пожаловал высокий гость?

- Повелитель, - Даггер поклонился, чтобы не смотреть на девушек, - не нужно прерывать свой отдых ради меня. Я забрел сюда случайно, без какой-либо цели, и, думаю, мне следует уйти.

- Нет, останься! – потребовал Сарах.

И, вспомнив, что имперцу претят развлечения подобного рода, нехотя попросил наложниц уйти.

Девушки повиновались. А Даггер, оставшись с Повелителем наедине, поднял на него внимательный взгляд.

- Не стоило отсылать их из-за меня, - сказал он, теперь открыто разглядывая шаха, внешний вид которого был более чем развязный.

Шнурки рубахи были распущенны, обнажая острые ключицы. Волосы в страшном беспорядке разметались по плечам. Губы алели от поцелуев и дурмана, а в глазах плясали странные огоньки. Возможно отсветы от масляных ламп, но, быть может, и отголоски чувств.

- Они никуда не денутся, а вот ты... - Сарах вздохнул и чуть повернулся на бок, подпирая голову ладонью и рассматривая молодого мужчину из-под полуприкрытых век. - Мне жаль, что все случилось именно так. Очень жаль. Быть может, не случись беды, постигшей наши дома, и нам не пришлось бы расставаться так скоро.

- Нам бы не довелось встретиться, разве что только на свадьбе, - ответил имперец, немного расслабляясь.

Мальчишка не злился на него за то, что он помешал его отдыху. И Даггер улыбнулся.

- Возможно, ты прав. - Сарах потянулся за персиком и, подхватив пальцами мягкий спелый фрукт, предложил его имперцу. - Попробуй. Это лучший сорт во всем И-Станбаде. Сладкий как губы возлюбленной, и сочный как... как... персик.

Даггер взял подношение и впился зубами в округлый бок. Сок тут же побежал по подбородку, и имперец стер его ладонью, при этом блаженно жмурясь.

- Вкусно... - признал он, так же немного откидываясь на подушки, так как в его голове начал сгущаться туман, а в глазах, наоборот, стало проясняться.

- И все же, тебе стоит быть поосторожнее с подобными развлечениями, когда рядом нет охраны, - после короткого молчания проговорил Даггер. - Почему нигде не выставлен караул? Я забрел сюда, размышляя о всяком, и никто даже не подумал меня остановить.

- Ты просто их не видишь, - заговорщицки проговорил Сарах и придвинулся к Андрэсу очень-очень близко.

- Вот, взгляни, - юноша легким взмахом руки указал на густые заросли цветущей бугенвиллии. - Там, среди цветов... почти не видно, но иногда они чихают от слишком сильного аромата.

И, правда, среди малиновых бутонов различалось слабое шевеление, которое можно было легко принять за ветер, играющий с ветвями. Но шутка заключалась в том, что ветра никакого и в помине не было.

- Хорошо, что ты соблюдаешь осторожность.

Даггер посмотрел на Сараха, глаза которого озорно блестели. И, вдруг, осознал, что однажды уже видел этот сон. Возможно, ему снилась другая, вольная жизнь, где он ходил под парусом и ловил жемчуг. Но, быть может, дурман снова играл с ним в свои причудливые игры.

- Ты должен беречь себя, когда меня не будет рядом, - Даггер протянул руку к волосам шаха и коснулся пальцами густой, черной пряди. - Последний мужчина в своем роду, ты не имеешь права на ошибку. Пообещай, что будешь бдительным. Иначе я не смогу оставить тебя.

Сарах печально улыбнулся.

- Сможешь, - почти беззвучно сказал он и прикрыл глаза, уткнувшись лбом в плечо мужчины.

Соль... от него всегда пахнет солью и морем. Горечью полыни и теплым солнцем. Ветром восточных берегов и цветущим багульником...

- Сможешь. - Голос звучит чуть громче, и теперь в нем отчетливо слышится дрожь. - И сделаешь... как всегда... как тогда...

Даггер не знал, что сказать. Не понимал уже, где явь, а где дурман. В голове все спуталось, но сердце по-прежнему отзывалось на слова юноши тоскливой нотой.

- Это все травы... - сказал он негромко, почти невесомо поглаживая Сараха по голове, чтобы успокоить и вселить в него уверенность. - Играют в игры с нашей памятью, с нашими душами. Я останусь, если прикажешь. Или уйду, если прогонишь. Я не тот, что прежде. Уже не тот.

Он поцеловал юного правителя в макушку и прикрыл глаза, слушая, как его прерывистое дыхание становится ровным и спокойным; чувствуя, как молодое, но истощенное тело тяжелеет, заваливаясь назад.

Даггер подхватил шаха под спину и осторожно уложил на подушки, убирая с бледного лица упавшие на него прядки. А потом просто сидел и смотрел, как он спит, тревожно морщась во сне. Тяжело вздыхая, постанывая и покрываясь капельками пота.

Даггеру и самому становилось дурно от густого дыма, заполнившего собой шатер. Дышать становилось все тяжелее. Все чаще хотелось кашлять. А в ушах появился неприятный звон.

Имперец решил, что тоже отключится, если не впустит внутрь чуть больше воздуха. И, поднявшись на ноги, подошел к выходу, откидывая полог пошире и махая рукой, чтобы дым как можно скорее развеялся.

***

Огромный и безграничный мир вокруг Сараха, вдруг, сузился до маленькой точки. Тряпичные стены шатра потяжелели, обрастая мхом и камнем. Снова послышался вой, и Сарах вздрогнул, вскидываясь. В нос ударила сырость. Запах гнилой воды и... крови.

А вой нарастал. Шумел ветром, закручивающим песок воронкой, громыхал обваливающимися на голову камнями. Дышать было трудно. Пыль застилала глаза, делая все вокруг мутным и нечетким. За спиной кто-то царапал острой веткой по каменному полу, а впереди...

- Стой! Стой, не ходи! Вернись!

Сарах бросился вперед, чтобы удержать... чтобы не позволить вновь... Но пальцы схватили лишь тонкий край куфии Андрэса. Ноги подкосились, и шах, споткнувшись, рухнул на колени, срывая голос от крика.

- Повелитель! - Даггер, сердце которого ушло в пятки от истошного вопля мальчишки, обернулся и тут же присел, вглядываясь в его бледное, насмерть перепуганное лицо. - Что случилось? Вам плохо?

- Не ходи туда. - Сарах с силой сжал ладонь имперца и потянул его к себе, крепко обнимая и утыкаясь лицом в его шею. - Там тьма... там буря... слышишь ее? Я не могу ее остановить. Она меня не слушает... после того, как... она никого не хочет слышать...

- Я не пойду... никуда не пойду...

Сердце имперца забилось с утроенной силой, отвечая на объятия Сараха и его ласковый шепот в шею.

Кожа от этого нехитрого действия вся покрылась мурашками. А руки, против воли и здравого смысла сомкнулись за спиной юного шаха, да так крепко, что молодое, жаркое тело оказалось непозволительно близко.

Стражники, выбежавшие из своего укрытия на крик Повелителя, узрев, что творится в шатре, быстро вернулись на свой пост. Но ни Даггеру, ни Сараху не было до них никакого дела.

Мальчишка дрожал и всхлипывал, переживая то ли воспоминание, то ли дурной сон. Его пальцы комкали куфию имперца, пока она не свалилась у него с головы. Правда, Даггер не обратил на это никакого внимания, бездумно целуя сначала макушку, а потом и лоб Сараха, еще крепче прижимая его к себе в попытке показать, что ничего плохого не происходит.

Они вместе... снова вместе, несмотря ни на что... они всегда будут вместе, пусть даже снова придется расстаться на тысячу лет. Такова уж их судьба. Но сейчас он не хотел думать о прошлом и будущем. В его объятиях был заключен целый мир в одном человеке, и он не хотел отпускать его. Не сегодня... не в эту ночь. Ведь однажды он уже сделал такую глупость. В своем самом страшном кошмаре он побоялся переступить черту, и дал глупое обещание, которое не смог исполнить. В этом кошмаре он был таким идиотом.

- Я больше не тот идиот, - сказал Даггер сипло, чувствуя, как внутри него разгорается пламя, вспыхнувшее от близости юноши.

Его ладонь скользнула под рубаху Сараха и сжала кожу на его спине, влажную и горячую, усеянную мурашками.

- Я больше не исчезну, - жарко пообещал имперец. - Ничего не бойся.

Шепот обещаний, пылкие объятия, обжигающее дыхание, вмиг, ставшее одним на двоих. И уже не важно, что за пределами шатра рушится мир. Не важно, что этот корабль тоже разобьется о скалы. Совсем не важно, что будет дальше. Главное то, что происходит сейчас.

Мягкие подушки под спиной. Нависающее над имперцем гибкое тело шаха. Стройные ноги юноши, крепко сжимающие бедра мужчины. И поцелуй со вкусом ночного неба.

Вот всё, что было важно в этот момент. Однажды, их мир уже был уничтожен, но возродился вновь. Они умерли во имя чужой мечты, и воскресли ради своей. Так пускай катятся в пропасть все те, кто захочет вновь втянуть их в чужую войну. В этот раз они не позволят этого. В этот раз у них есть силы для борьбы.

Тело Сараха было сильным, но податливым и падким на ласку.

Даггер, овладев им, в тот же миг оказался где-то далеко за пределами шатра, далеко за пределами всего сущего. Сплетая свои пальцы с его, кусая сладкие, стонущие губы Сараха, зовущие его по имени, имперец раз за разом окунался в глубокий омут безграничной нежности, которую испытывал к юноше. Медленно, но ритмично взбираясь на вершину удовольствия, он задыхался от переполняющих его чувств, не в силах поверить, что его сердце способно вместить столько всего... столько всего к нему одному. А когда в итоге он сорвался в пропасть, где распускались лепестки огненных цветов, то больше не мог таить от мальчишки то, что пробудилось в нем, то, что зрело так долго и, наконец, проросло, давая крепкие молодые побеги.

- Будь моим навсегда, - шептал Даггер, крупно содрогаясь от невозможного, неземного удовольствия. - Моим миром... моей любовью... моим дыханием... Ты хочешь? Ты согласен?

- Да... - выдохнул Сарах, вжимаясь в жаркое, обжигающее тело имперца. - Навсегда... твоим миром.

Тысяча лет... столетие за столетием... высохнут моря, вырастут новые горы... там, где была пустыня, расцветут плодовые деревья, там, где зреет урожай, останется лишь каменистая бесплодная земля. Мир изменится. Перевернется с ног на голову. Небо окрасится в алый. Солнце на севере золотом устелет свою колыбель. И только немыслимое всепоглощающее чувство в сердце Сараха останется неизменным. Так было... и так будет.

- Всегда. До скончания времен.

Тихая клятва Сараха нежностью затеплилась в сердце имперца, и он накрыл губы юноши своими, скрепляя этот договор своеобразной печатью. Сейчас это был всего лишь поцелуй, но в будущем он найдет способ скрепить его более прочными узами. Узами, что будут крепче любого земного брака, любого земного союза. В этот раз он найдет способ остаться рядом с Сарахом, без которого его жизнь, оказывается, не имеет ни малейшего смысла.

Ночь накрыла И-Станбад мягким, расшитым жемчугом покрывалом. Снаружи пели сверчки. Теплый ветер фривольно заигрывал с сочной листвой цветущих кустарников. Где-то шумели волны. Сарах не мог их слышать, но почему-то очень ясно представлял, как вспенившиеся валы воды целуют острые скалы берегов. Травы давно истлели, курильницы погасли, но в шатре все еще стоял тяжелый пряный аромат.

Сарах смотрел на лиственный узор, нарисованный на куполе шатра ярким светом полной луны, и кончиками пальцев ласкал обнимающую его руку имперца. Андрэс спал. Крепко, спокойно, его лицо было умиротворенным и, кажется, немного счастливым. Сначала, по пробуждении, шах решил, что все случившееся между ними лишь сон. Но и собственное тело, и сердце, и наличие обнаженного имперца рядом, убедили шаха в обратном.

И сердце трепетало в груди. Рвалось наружу, обливаясь кровью и требуя оставить Андрэса при себе. Не отпускать его на Перекрестки. Да только здравый смысл твердил обратное.

Отпустить, чтобы уберечь. Отправить на риск, чтобы дать шанс выжить. Так правильно. Так необходимо. Это не первая их разлука и, видит Всевышний, не последняя. Но она необходима.

Понежившись еще немного, Сарах все же поднялся. Быстро оделся и задержался лишь для того, чтобы оставить на губах имперца нежный поцелуй, стараясь запомнить вкус его губ.

- Эти дороги однажды станут единым путем для нас, - тихо проговорил он, убирая прядь сильно укороченных волос Андрэса ему за ухо. - До скончания времен. Я не забуду.

Выдохнув это обещание едва слышным шепотом, Сарах вышел из шатра, оставляя принца и дальше видеть нежные, солнечные сны.

***

Даггера разбудили перед рассветом.

Евнух и девушка-наемница, одна из тех, что присматривала за гаремом, вошли в шатер и поставили на раскладной походный столик поднос с плотным завтраком.

- Повелитель будет ждать Вас у ворот через час, чтобы проводить в дорогу.

Евнух зажег несколько свечей, и спросил, хочет ли гость искупаться.

Даггер кивнул, молчаливо принимаясь за еду, которая сейчас почему-то с трудом проталкивалась в горло.

Слуга поклонился и сказал, что чан с водой будет ждать гостя в его покоях. После чего удалился, забрав с собой девушку.

Оставшись в полном одиночестве, Даггер попытался собрать разбегающиеся мысли в один целенаправленный поток, но у него ничего не получалось.

Еще даже толком не проснувшись, он почувствовал, что мир вокруг него изменился и больше никогда не станет прежним. Да и сам он стал каким-то другим. Эгоистичный и одинокий в прошлом, теперь имперец обрел нечто важное, ради чего стоило жить, сражаться и достигать прежде ничего не значимых вершин.

Он лишь надеялся, что слова Сараха, которые тот шептал в полусонном бреду, были правдивы. Мысль о том, что в юноше говорил всего лишь дурман, вызывала у имперца приступ тошноты. Впрочем, он тут же затолкал свои опасения куда поглубже, и заставил себя позавтракать, прекрасно зная, что, какие бы чувства ни одолевали его сейчас, в пути они будут только помехой, равно как и голод.

Съев все до последней крошки, Даггер оделся и направился в свои покои, чтобы искупаться и забрать свою дорожную суму. И к назначенному времени явился к воротам, где его ждали шах, советник и эскорт из трех устрашающих наемников.

Один из мужчин держал под уздцы его лошадь.

Когда Даггер приблизился к ожидающим его людям, на востоке только-только начало светлеть. Он чувствовал, как утренний холод пробирается ему под одежду. Чувствовал запах цветущей воды и все еще гниющих трупов на воротах. А еще он чувствовал, что его сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и это было так странно, что он вымученно улыбнулся.

- Повелитель... - сказал Даггер, и его голос дрогнул от подкатившего к горлу болезненного комка.

Он не мог оставить юного Повелителя на произвол судьбы. И остаться тоже не мог, как бы ни хотел. Ему придется пойти на этот риск ради того, чтобы сохранить свою жизнь, и, тем самым, уберечь Сараха от многолетней кровопролитной войны с Империей.

***

В городе было тихо. Пока еще тихо. Обычный люд только просыпался, торговцы готовили свои лавки, и только пекари уже стояли у печей, поглядывая на зарумянивающиеся корочки хлебов и булок.

Сарах смотрел на имперца с невыносимой тоской в сердце, но изменить ничего не мог.

- Ты отправляешься на Седьмой Перекресток, - сказал он негромко. - Местечко то еще, но там... да, наверное, только там ты и будешь в безопасности. Глава перекрестка, Гервин, был хорошим другом моего отца. Он определит тебя в лучшую команду. Вот, - Сарах протянул Андрэсу небольшую резную шкатулку, великолепно украшенную цветами и бабочками и инкрустированную драгоценными камнями, - отдашь ее своему мастеру.

Имперец принял шкатулку, и Сарах в каком-то безумном порыве накрыл его руки своими ладонями.

- До скончания времен, - повторил он негромко и отпустил Андрэса, отступая на шаг назад, чтобы не мешать ему взбираться на лошадь.

Очередное обещание кузнечным молотом ударило по броне отчуждения, которую Даггер годами выстраивал вокруг своей души.

Он сделал тихий, глубокий вдох, чтобы успокоить взбесившееся сердце, и посмотрел на юношу.

- Береги себя, - проговорил имперец, и тоска когтистой лапой сжала его горло. - И помни то, что я сказал тебе вчера. Я сдержу обещание.

Он низко и со всем почтением поклонился, а потом, сжав повод своей лошади, глубоко вздохнул и произнес клятву, которой научили его наемники, слегка изменив ее:

- Отныне и до конца света клянусь служить шаху И-Станабада Сараху ибн Ахмед аль-Рахалу. И вверяю воле его свою кровь, свою жизнь и свою душу.

И, так как клятва наемников не требовала ответа или благословения, запрыгнул в седло и направил лошадь прямиком в ворота, не оборачиваясь и не прощаясь. За ним, небольшим эскортом, выдвинулись три головореза, вооруженные до зубов и готовые защищать имперца ценой собственной жизни.

Сарах еще долго смотрел вслед удаляющемуся отряду, а в ушах все звенел голос Андрэса, произносящего клятву. Сердце шаха, безумно отбивающее сумасшедшую дробь, успокаивалось. Дыхание выравнивалось, и только кулаки продолжали сжиматься с неистовой силой. А когда силуэт имперца исчез на горизонте, Сарах тяжело вздохнул и на миг прикрыл глаза. После чего отвернулся от всё еще распахнутых настежь врат и скомандовал:

- Запереть городские ворота!

Стражники, введенные в курс дела еще накануне вечером, потянули на себя тяжелые створки, и вскоре ворота Дэш-Минаба были наглухо закрыты.

Теперь шаху оставалось сообщить подданным о своем нелегком решении. Горожан уже собрали на площади. Из домов повыгоняли всех, даже детей, стариков и калек. Никто не должен остаться в стороне. Иного выхода у Сараха не было.

Взойдя на помост, юный шах окинул своих подданных взглядом. Людям не нравилось то, что происходит. И по толпе волной поднималось возмущение и ропот. Впрочем, он стих, как только Сарах поднял руку вверх, призывая жителей Дэш-Минаба к молчанию.

И, когда над площадью повисла тишина, сказал:

- Я, Сарах ибн Ахмед аль Рахал, повелеваю запереть городские ворота. Отныне никто не покинет пределы города и не въедет в него без моего личного дозволения. Всем жителям надлежит получить отличительный знак. Неповиновение будет караться незамедлительной казнью без суда. Таково мое слово!

Звук его голоса еще не стих, как толпа взорвалась криками и ропотом. Люди хотели знать, в чем причина. Требовали ответа. Громче всех, конечно же, кричали и возмущались торговцы, в то время как на лицах простых людей читались удивление и страх.

- Вы мои подданные, - ответил юный шах, глядя на ропщущую толпу бесстрашным твердым взглядом. - Я несу ответственность за жизнь каждого из вас. И я сохраню ваши жизни, пусть даже и такой ценой.

И, больше не говоря ни слова, он покинул площадь.

Люди за его спиной возмущались и даже выкрикивали проклятия. Но у Сараха не было иного выхода, кроме как запереть город от идущей извне опасности. Ему требовалось время, которое у него бессовестно крали желающие развязать войну. Сарах был молод и неопытен, но это не значило, что он был слаб. И кучке подковёрных интриганов вскоре предстояло убедиться в этом.

Андрэс был прав. Его предок основал И-Станбад в таком же юном возрасте. Он принимал жесткие меры и отчаянные решения. Он смог по песчинкам, по крупицам создать целое королевство, и Сарах не мог позволить, чтобы эти колоссальные труды пошли прахом.

Только не в его правление.