1

***

Идея о том, как умаслить оскорбленного посла, пришла к Сараху довольно быстро. А всего-то и надо было, что вспомнить те нелегкие испытания, которые ему пришлось пережить, пока он искал слугу.

Позорный побег из хамама от разъяренных женщин оставил в ранимой душе юного шаха неизгладимое впечатление, которое теперь приносило свои плоды. Немного поразмыслив и воскресив в памяти образ измученного долгой дорогой имперца, Сарах пришел к разумному заключению, что лучших извинений, чем жаркая купальня и сытный ужин в компании прекрасных наложниц, ему не найти. А потому, когда евнух вернулся и с поклоном доложил, что закрыл собак на псарне, шах отдал ему новый приказ: немедленно приготовить хамам и лучшие покои для высокого гостя. И, когда слуга со скоростью выпущенной стрелы умчался исполнять указания, Сарах нехотя поднялся и неспешным шагом направился в свои покои, дабы подготовиться к неизбежной аудиенции с имперским послом.

Переоблачившись в приличествующие случаю одежды, шах еще долго мерил шагами террасу, наслаждаясь ночной прохладой и зачем-то размышляя о том, как, должно быть, холодно и неуютно коротать время в подземелье, дожидаясь, пока на тебя снизойдет чужая милость. И, чем дольше он об этом думал, тем сильнее его мучили сомнения в правильности принятого решения.

Быть может, стоило оставить всё как есть, и тогда ни одна живая душа не узнала бы об этой оплошности? В конце концов, дворцовые коридоры были настолько запутаны, что заблудиться в них не составляло труда. И исчезновение чужеземца в лабиринте незнакомых переходов не должно было вызвать подозрений. Послом больше, послом меньше - подумаешь, невелика беда. Беда была в том, что именно этот посол оказался не совсем послом, и его таинственное исчезновение повлекло бы за собой довольно неприятные последствия.

- Повелитель, всё готово.

Неожиданно раздавшийся за спиной голос евнуха заставил Сараха вздрогнуть и оглянуться. Слуга стоял у входа на террасу и, низко склонившись, ждал дальнейших указаний. Шах с облегчением выдохнул, мысленно прокручивая в голове подготовленную речь, которой он встретит имперца, и гордо расправил плечи. Сделав глубокий вдох, он уже намеревался сказать, чтобы гостя провели в хамам, но евнух его опередил.

- Посол ждёт Вас, – проблеяла наглая сволочь, и Сарах чуть не взвыл от отчаяния.

Впрочем, он тут же взял себя в руки и, улыбнувшись евнуху, нарочито ласково проговорил:

- От чего-то мне кажется, что на рассвете площадь перед дворцом будет усеяна трупами нерадивых слуг.

Подобное заявление подействовало на старика презабавнейшим образом. Он громко икнул и ковром расстелился у ног шаха, моля того пощадить и не оставлять его малюток сиротами, а жён вдовами. Слышать подобные причитания от евнуха было, по меньшей мере, странно, но осознание того, что он вновь заставляет посла ждать себя, побудило Сараха проигнорировать выходку слуги и поспешить к гостю.

В считанные мгновения преодолев с десяток коридоров, шах порывисто распахнул двери в предбанник хамама и ворвался в тесное помещение, всем своим видом выражая сожаление и готовность смиренно принять любые упреки за свой проступок.

Но, стоило Сараху увидеть измученного, осунувшегося и невероятно бледного мужчину, который, невзирая на явное раздражение, низко ему поклонился, как все приготовленные речи выветрились из памяти шаха. Совесть, вновь обнажив свои острые клыки, вгрызлась в душу юноши, беспощадно терзая её. И Сарах, вместо напыщенных приветствий и высокопарных слов, решил просто извиниться перед имперцем.

- Я должен принести Вам свои глубочайшие извинения, любезный посол, - чуть дрогнувшим голосом проговорил шах, когда прожигающий взгляд выпрямившегося мужчины стал почти невыносим. – Слуги истолковали мои слова неверно, и эта ошибка чуть не стоила Вам Вашего драгоценного здоровья. Мне истинно очень жаль! Виновные будут наказаны незамедлительно. И, уж будьте уверены, их ожидает достойная кара.

Евнух и стражники, заглядывающие внутрь предбанника через дверной проем, вмиг побледнели и неосознанно переглянулись между собой, но Сарах не обратил на их панику никакого внимания. Его больше заботил ответ имперца, которого он ожидал словно манны небесной.

- Тогда Вам придется наказать себя, Повелитель, - буркнул Даггер неучтиво, в который раз беглым взглядом осматривая комнату в поисках хоть чего-нибудь, куда можно было бы примоститься. - Не бывает так, чтобы слуги неправильно истолковали. Бывает, что господин отдал неверный приказ. Но не мне указывать Вам на Ваши ошибки. У Вас, наверняка, для этого есть толпа советников. Я принимаю извинения, - устало вздохнул имперец, понимая, что в этой комнате даже плинтусов под стенами нет, и перевел обреченный взгляд на шаха, - если, конечно, Вы приказали привести меня сюда для этого, а не для очередной насмешки.

Ответная колкость уже готова была сорваться с языка, но Сарах вовремя одумался и поджал губы. Он, конечно, понимал имперца, и осознавал, что заслужил подобное к себе отношение, но все же... за учтивыми словами скрывалось столько неприкрытой злости, что шаху стало неуютно и захотелось ответить послу такой же «вежливостью». Но, вопреки своим желаниям, шах сдержался. В конце концов, он являлся правителем королевства, и потому не должен был предаваться обидам, свойственным обычным смертным.

- Я рад, что мы смогли понять друг друга, - холодно отозвался Повелитель и подал слугам знак распалить курительные травы, которые должны были расслабить посла и настроить его на более дружелюбный лад. – Думаю, и в дальнейшем мы сможем найти общий язык. Прошу Вас, раздевайтесь. Хамам очистит Ваше тело и душу, и поможет снять усталость, которая, должно быть, очень сильно терзает Вас.

Сарах как можно искреннее улыбнулся и стянул со своей головы куфию, тем самым показывая имперцу, что никакой насмешки нет, и приглашение в хамам было не издевательством, а проявлением благосклонности с его стороны.

- О делах, если Вы не возражаете, мы поговорим завтра, - проговорил шах. - Сегодня был слишком тяжелый и перенасыщенный событиями день для нас обоих. К тому же черная луна не способствует мирному ведению переговоров. Думаю, отдых сегодня будет лучшим решением для нас обоих.

Без белого головного убора, который носили все мужчины И-Станбада, шах выглядел еще моложе. Юное лицо с зачатками мужества, темные волосы, сплетенные в тугую длинную косу, большие светлые глаза, и при всем при этом очень бледная, северная кожа.

Юнец... совсем еще мальчишка.

У Даггера был брат примерно одного с Повелителем возраста, и это казалось ему прискорбным. Оставалось только надеяться, что Сарах ибн Ахмед обладал куда большим умом и сдержанностью, чем болтливый и взбалмошный Алексис.

- Я действительно устал, благодарю.

Имперец вновь поклонился, теперь уже устало, и начал быстро расстегивать застежки на куртке, чтобы как можно скорее освободиться от насквозь провонявшей потом одежды. К тому же перспектива до бесконечности обмениваться с шахом «любезностями», показалась ему ужасающей, и он решил не оттягивать момент, когда, наконец, сможет расслабиться и отдохнуть в обещанной купальне.

Раздеваясь, Сарах краем глаза наблюдал за имперцем. Мужчина действительно выглядел не самым лучшим образом. Стягивая с себя измазанную в грязи и пыли одежду, он то и дело опасно покачивался, и в какой-то момент шаху даже показалось, что посол просто-напросто свалится на пол, обессиленный и измотанный случившимися с ним каверзами. Но, надо отдать мужчине должное, несмотря на слабость и усталость, держался он очень достойно.

Скинув куртку, имперец ловко распустил шнуровку на вороте рубахи и, стянув ее через голову, отбросил в сторону. Грубая, но добротная ткань, на которой отчетливо виднелись застарелые разводы от пота, упала на плиты, и в мгновение ока была сметена прытким слугой, который тут же словно испарился.

Сарах уже хотел было закричать, чтобы ловили вора, при этом искренне недоумевая, зачем евнуху с его-то жалованием понабились эти старые жалкие тряпки, но не произнес ни звука, засмотревшись на блаженно прикрывшего веки посла, который облегченно поводил плечами, разминая напряженные мышцы спины.

Тело имперца было невероятно красивым. Стройное, подтянутое, наверняка гибкое, явно свидетельствующее о том, что если он и был воином, то предпочитал легкие виды оружия. К примеру, кинжалы. Такие изящные, с рукоятями, украшенными россыпью драгоценных камней и с лезвиями, яростно полыхающими на солнце. Шах отчего-то был уверен, что за прошедшие годы этот человек не изменил своим пристрастиям, и все так же отдавал предпочтение даггерам, владение которыми требовало необычайной ловкости и сноровки.

Даже при самом легком движении мышцы на худом жилистом теле имперца начинали перекатываться, рождая в душе Сараха благоговейный трепет и восторг от созерцания подобной красоты. Смуглую кожу выгодно оттеняли черные, длинные волосы, чуть вьющиеся от влаги. Правильные, немного резкие черты лица притягивали к себе взор, пленяя своим несовершенством. За годы стоящий перед шахом мужчина сильно изменился, и узнать в нем худощавого и нескладного юношу было достаточно сложно. Впрочем, вспоминать и узнавать Сарах не хотел. Ему вполне нравилось то, как изменился имперец, и он искренне надеялся, что и душевные качества посла так же претерпели значительных метаморфоз.

К сожалению и дальше любоваться великолепным телом не позволяли проклятые приличия. И потому, стоило имперцу вновь обратить на него свой взор, Сарах чуть склонил голову к плечу и сделал приглашающий жест рукой, предлагая мужчине пройти в хамам.

Стоило им только войти в жарко натопленное помещение, благоухающее душистыми испарениями, смешанными с пока еще малозаметным ароматом дурмана, как их окружила стайка наложниц в полупрозрачных одеждах. Девушки мягко проводили посла к широкой скамье, располагающейся у стены, и настойчиво усадили его на теплый мрамор. Сам же Сарах, обогнув гебек-таши, сел напротив имперца и, расслабившись, позволил оставшимся рядом с ним наложницам омывать себя.

***

Когда Даггер вошел в распахнувшиеся перед ним двери и оказался в достаточно просторном помещении, которое полностью было затянуто тяжелым, клубящимся паром, он, наконец, осознал, что шах решил-таки добить его, призвав к себе на помощь демониц в полупрозрачных покрывалах, которые совершенно не скрывали соблазнительные округлые тела.

Имперец не успел и рта раскрыть, чтобы сказать, что не желает ничего подобного, как женские пальцы впились в кожу на его руках, и ему пришлось повиноваться и последовать за шумными и суетливыми наложницами. Девушки заставили имперца сесть на очень теплую скамью, на которую ему тут же захотелось прилечь и немного вздремнуть, но не тут-то было. Едва он облегченно выдохнул, надеясь, что здесь, как и в имперских банях можно будет просто отлежаться и отогреться, а, следовательно, выспаться, как одна из демониц, радостно оскалившись, опрокинула на его голову целый ковш горячей воды, а вторая тут же принялась натирать его кожу жесткой, скользкой мочалкой.

- Не надо, я сам могу помыться, - возразил было Даггер, но девушки защебетали что-то на своем певучем гортанном языке и с еще большим остервенением принялись тереть его кожу, при этом позволяя себе совсем уже неуместные вольности.

Они намыливали тело имперца, оглаживая и лаская всё, до чего могли дотянуться, терли мочалками его подмышки, грудь и живот, и подбирались к паху...

- Я сам могу... - без конца повторял Даггер, глядя на девушек раздраженным взглядом.

Но, несмотря на внутренний протест против подобного с собой обращения, прекратить это издевательство он так и не смог. Потому что в этом густом жарком пару его тело и вовсе расклеилось, и только чудом не растекалось по скамье безвольной лужицей. И, чтобы не уснуть от разморившей его усталости, Даггер развлекал себя тем, что с непередаваемым наслаждением предавался ненависти к сидящему напротив мальчишке, коего и прожигал бешеным взглядом, пытаясь таким образом донести до Повелителя, что предпочел бы остаться в подземелье, нежели терпеть «почести», о которых совершенно не просил.

***

Тихое приглушенное освещение хамама дарило Сараху истинное удовольствие: он мог беспрепятственно глазеть на пленительные изгибы и резкие линии великолепного мужского тела, и при этом не нарваться на грубость. Хотя, что-то подсказывало шаху, что на неё он все равно нарвется. И гневный, ненавидящий взгляд имперца, обращенный в его сторону, был явным тому подтверждением.

Сарах не понимал, чем именно вызвал такое ярое раздражение, но ситуация накалялась как воздух в парной, и напряжение мужчины ощущалось все явственней.

- Я Вас чем-то разозлил? - неожиданно даже для самого себя поинтересовался Повелитель и, взмахнув рукой, велел девушкам расступиться и оставить посла в покое.

На лице мужчины тут же появилось выражение облегчения и удовлетворения, и Сарах заподозрил, что ошибся с выбором компании для имперца. Возможно, будь здесь наложники из мужского гарема, лицо гостя выражало бы куда больше радости?

- Нет, что Вы, Повелитель, я вовсе не злюсь, - чуть хрипловато и устало отозвался Даггер, чувствуя себя не просто злым, а разъяренным, и, что уж греха таить, смущенным тем, что с ним только что вытворяли. - Я не привык, чтобы мне помогали в купальнях. Мужчина всё должен делать сам, тем более мыться. Это не требует особых усилий, так почему бы не заняться этим без постороннего вмешательства? – проговорил он, брезгливо отстраняясь от вновь протянутой к нему когтистой женкой лапки, с зажатой в ней мочалкой.

Сарах удивленно вскинул брови и призадумался, впрочем, не торопясь отсылать наложниц из хамама.

- А как же удовольствие? Как же радость от подаренного тепла и ласки? Разве Вы не любите нежность? Мне кажется, во всем мире нет человека, которому были бы неприятны такие милые мелочи, - нарочито растягивая каждое слово, проговорил шах, не без интереса продолжая наблюдать за тем, как изгаляется имперец в попытке избежать женского прикосновения.

- Сейчас мне был бы приятен сон, - отозвался Даггер кисло, подозрительно косясь на притаившихся в пару девушек. - Я не имею ничего против нежности и прочих утех, но всему свое время.

- Хм... - многозначительно протянул Повелитель и тут же спросил: - Так, значит, единственное, что мешает Вам насладиться моей компанией, это усталость?

Ожидая ответа, Сарах внимательно следил за мужчиной, который сейчас больше напоминал загнанного в угол тигра. Ну разве что уши к голове не прижимал да хвостом раздраженно не дергал, хотя... дергать было чем.

- Что Вы, желание спать не мешает мне наслаждаться оказанной Вами честью, - дипломатично ответил имперец, сощурив глаза, чтобы пар не раздражал их еще сильнее. - Я всего лишь предпочел бы мыться самостоятельно: так, как я привык. Я не хочу оскорбить Вас, но после утомительного перехода через пустыню, нежности и ласки кажутся изощренными пытками.

Сарах нахмурился, вглядываясь в недовольное лицо мужчины, и с сожалением осознал, что тот врет. Ложь - плохое начало. Вернее, не самое лучшее продолжение изначально не заладившихся отношений. Но уличать имперца в обмане сейчас было бы слишком глупо и безрассудно.

- Впредь я буду внимательнее к своим гостям. - Кивнул Сарах, подавляя совсем уж нелепую обиду на посла за то, что тот пренебрег его стараниями, и тут же постарался увести разговор в более мирное русло. – Вы, верно, голодны? В купальне ждут угощения и арак.

- От ужина не откажусь, - совершенно убитым голосом проговорил Даггер, понимая, что за этим самым ужином, скорее всего, и уснет, чем нанесет мальчишке непростительное оскорбление и проснется уже насаженным на кол.

Если, вообще, проснется.

Шах не понимал, отчего голос посла звучит так, словно ему только что сообщили о смерти всех его родственников и любимой канарейки, которая, не выдержав удара, повесилась в собственной клетке. Но, во избежание недоразумений, решил не обращать на это внимания, и, расплывшись в искренней улыбке, спокойно проговорил:

- Тогда, прошу за мной, мой друг. Вы не останетесь разочарованным.

Даггер кивнул и поднялся вслед за Повелителем. С трудом переставляя гудящие от усталости ноги, имперец направился к распахнутым настежь резным дверям, и уже через мгновение они вместе с шахом окунулись в пряную дымку благовоний.

Комната, в которую они вошли, была намного меньше самого хамама. Абсолютно круглая, с куполообразным потолком, она вызывала в душе странные ощущения нереальности происходящего. Казалось, что стены пульсируют, готовые вот-вот сжаться и раздавить жалких смертных, потревоживших их покой. Да и само помещение раскачивалось так, что Даггеру чудилось, будто он оказался на корабле в ужасный шторм. Парню стоило немалых трудов устоять на ногах, но все же он справился, и, поборов приступ дурноты, смахнул со лба выступившие на нём капельки пота.

Шах, заметив, что с гостем творится что-то неладное, ободряюще тому улыбнулся и, указав рукой на круглое углубление в мраморном полу, которое, по всей видимости, и служило купальней, пригласил посла окунуться в прозрачную воду, подернутую млечной пеленой пара.

Даггер с тоской посмотрел на раскиданные под стенами разноцветные подушки, которые лежали на небольшом, обитом бархатом возвышении, опоясывающем комнату, и подошел к купальне.

Присев на гладкий бортик, он опустил ноги в теплую воду, и опасливо соскользнул вниз, на самое дно, с удивлением отмечая необычайное удобство и-станбадской купальни.

Неровности дна, которые имперец сперва принял за неумелую работу камнетёсов, на самом деле оказались лежаками, вырезанными в камне. Повторяя изгибы человеческого тела, они позволяли принять самую удобную для себя позу и полностью расслабиться. Наполняющая бассейн вода доставала Даггеру до середины груди, и ему в какой-то миг даже показалось, будто он укрыт мягким теплым одеялом. И имперцу снова пришло на ум, что шах просто издевается над ним и делает все, чтобы его усыпить.

***

Сарах внимательно следил за каждым движением имперца. Ему было очень важно знать, что тот доволен оказанным ему гостеприимством. Но чем больше он старался угодить послу, тем чаще на лице мужчины появлялось выражение обреченной досады.

Шах недоумевал. Он никак не мог понять, в чём причина подобной реакции, и почему в ответ на каждую его вежливость, он был вынужден лицезреть кислую рожу недовольного гостя.

Впрочем, учитывая сложившиеся обстоятельства, выбора у Сараха не было. И ему приходилось терпеть. А потому, наверное, уже в тысячный раз проигнорировав неуважительное к себе отношение, шах так же погрузился в теплую ароматную воду, и с безразличием проговорил, подавая знак слугам, чтобы те несли ужин:

- Хорошая еда – залог хорошего настроения. Угощайтесь. Эти блюда были приготовлены специально для Вас.

Даггер с трудом приподнял слипающиеся пекущие веки и окинул изумленным взглядом подносы с разнообразными яствами, которые стояли вокруг бассейна, источая непередаваемый аромат. Рот мгновенно наполнился слюной, а желудок отозвался требовательным урчанием, и имперцу ничего не оставалось, кроме как подчиниться инстинкту и протянуть руку к ближайшему к нему окороку. Крепко сжав в ладони обернутую белоснежной тканью кость, он с блаженством вонзил зубы в сочное мясо и, оторвав приличный кусок, крепко зажмурился.

«Вкусно! Вкусно и мягко, словно ешь вымоченного в винном соусе ягненка».

Даггер быстро проглотил толком не пережеванное мясо, и снова впился в окорок, искренне надеясь, что шах не оскорбится таким звериным пожиранием пищи в его присутствии. А, если и оскорбится, то имперцу сейчас, по правде говоря, было уже все равно. Он так долго питался одной солониной, что готов был запросто обменять на нормальную пищу свободу, а, быть может, и жизнь.

Сарах смотрел на своего гостя, чуть приподняв в изумлении брови. Он, конечно, понимал, что за время своего долгого путешествия имперец проголодался, но, чтобы голод превращал человека в животное, он видел впервые. Хотя, чего уж греха таить, шаху нравились эти резкие несдержанные проявления мужчины. Было в его дикости и порывистости нечто притягательное, нечто очаровывающее и приковывающее к себе взгляд. Но все же долго пялиться на гостя было неприлично, и потому Сараху пришлось отвести глаза.

- Быть может, любезный посол желает выпить? - осторожно поинтересовался Повелитель, когда имперец с жадностью проглотил очередной кусок мяса, с вожделением косясь на другие блюда. - У меня есть замечательный арак. Хотя, если Вы не поклонник южных вин, то, думаю, в моих кладовых найдется бутылка другая имперского вина.

- Арак подойдет, - отозвался Даггер, бросая на поднос обглоданную кость и хватая с золотой тарелки маленькую круглую лепешку и тонкий кусок козьего сыра. - Я буду Вам весьма признателен.

Он быстро проглотил еду и, прикрыв глаза, тут же откинулся затылком на бортик бассейна, так как стены и потолок стали раскачиваться еще сильнее, опасно кренясь то в одну, то в другую сторону.

Пока они ждали арак, имперец все думал о том, что юный шах оказался тем еще садистом. Сперва мальчишка игнорировал его, потом прогнал прочь, потом приказал заключить в темницу, после чего, не дав как следует отоспаться, выдернул из сна и томил в парилке около четверти часа. Омовения в хамаме вполне хватило бы, чтобы почувствовать себя лучше и пойти отдыхать, но шах настоял на продолжении. И теперь Даггеру пришлось сойтись в неравном бою с собственным сознанием, которое под действием горячей воды и сытного ужина, упорно пыталось ускользнуть во тьму забвения. На какой-то момент из состояния тяжелой дремы его вырвало дребезжание струн, неожиданно раздавшееся за спиной. Но уже через мгновение нежная мелодия растворилась в блаженной тишине глубокого сна.

***

В ласкающих слух переливах кануна слышалась грусть. Нежная тоска по чему-то давно утраченному и исчезнувшему в густых туманах прошедших столетий. Крики чаек, кружащих над сверкающей в солнечных лучах гладью воды. Вкус соли на языке. Сладость, патокой растекающаяся по сердцу.

Струны поют. Рассказывают старую сказку о волшебстве розового перламутра, сокрытого за прочной оболочкой. Шум волн вторит этой легенде. И тело словно качает на волнах...

Сарах приоткрыл глаза и улыбнулся, глядя на задремавшего мужчину.

В резких чертах угадывается смелость и решительность. Безмятежность покоя не может спрятать живой характер, отпечатавшийся легкой усмешкой в уголках сомкнутых губ.

«Устал. Как же, должно быть, он устал, что уснул так скоро. Да еще и в воде. Опасно».

Тело мужчины клонилось на бок, и Сарах поспешил придержать его.

И вот он уже сидит рядом с послом, удерживая его от падения, и глубоко вдыхает исходящий от мужчины аромат пряностей и моря. И эта странная смесь ароматов кружит голову. Хочется вдыхать ее глубже, чтобы навсегда запечатлеть в памяти. Чтобы не забыть...

Пальцы тянутся к потяжелевшим прядям смоляных волос имперца, ласкают их, наслаждаясь шелковистостью и мягкостью. И на губах расцветает улыбка.

- А раньше ты вплетал в них травы, - с какой-то грустью проговорил Сарах и поглубже втянул в себя запах волос имперца, от которых почему-то больше не пахло полынью и мятой.

Музыка смолкла, и тишина, воцарившаяся в хамаме, ударила по сознанию, заставляя юного шаха вздрогнуть. Он заозирался по сторонам, вынырнув из странного видения, а потом изумленно уставился на своего гостя, который уснул довольно крепко и, кажется, совсем не намеревался просыпаться.

А вот это уже было нехорошо. Долгое пребывание в воде могло плохо сказаться на коже имперца, да и на здоровье в целом. А этого никак нельзя было допустить.

Сарах вновь оглянулся, но никого из слуг в помещении не оказалось.

Ну и где они прячутся каждый раз, когда ему нужна помощь? Бездельники!

- Хасан! Хасан, куда ты уже запропастился?! - позвал Сарах шепотом, чтобы не разбудить посла.

Впрочем, тот, кажется, и не думал просыпаться.

Шах еще немного покрутился, пытаясь руками разогнать пар, чтобы лучше осмотреть помещение в поисках спрятавшегося евнуха, но ничего не вышло. Пришлось действовать самому.

Кое-как выбравшись из бассейна, Сарах встал на четвереньки за спиной гостя и, подхватив его под руки, принялся тянуть оказавшееся тяжеленным тело вверх.

Вода немного помогала, но и мешала одновременно. Налившаяся под колени Сараха лужица заставляла ноги скользить и разъезжаться в стороны. Растрепавшиеся волосы шаха елозили по мраморному полу, лезли в глаза и покрывалом закрывали лицо имперца. Но Сарах не сдавался. Он пыхтел и тянул мужчину вверх, кряхтя от натуги. А, когда все же сумел с горем пополам вытащить тяжеленную тушу из бассейна, повалился рядом с гостем, искренне завидуя его беспробудному сну.

Отдышавшись, шах приподнялся на локтях, и только теперь заметил стоявшего в сторонке слугу, который почему-то повернулся к нему спиной.

- Ах ты, сучий пес! - возмутился Сарах гневно. - Стоишь там и смотришь, как Повелитель надрывается?!

Евнух вздрогнул и, прикрыв глаза, уже прощался с жизнью.

Когда он зашел в хамам, глазам его предстала картина, которую лучше было бы никогда не видеть. Мужчина чуть не разрыдался и быстро отвернулся, зажмурившись, но образ белых ягодиц и болтающихся чеснот шаха никак не хотел стираться из памяти.

- Я не смотрел, мой Повелитель! - залепетал евнух. - Я ничего не видел! Всевышним клянусь, я не смотрел на Ваше... на Вашу... на такую белую... с нежно-розовым...

- Ой, да заткнись ты! - отмахнулся Сарах, не понимая, что там лопочет этот бездельник. - Лучше помоги мне. Надо уложить посла на подушки.

Сарах присел на корточки рядом со своим гостем и, хотел было примериться, как бы лучше и удобнее взяться за него, чтобы приподнять, но, стоило ладоням коснуться твердого как камень тела, как Сарах вскинул руку.

- Нет! - воскликнул он, с беспокойством всматриваясь в лицо имперца. - Иди-ка за слугами, Хасан. Пусть принесут носилки и... приведут лекаря. Живо!

Слугу словно ветром сдуло, а Сарах с ужасом приложил ладонь к мокрому и безумно горячему лбу посла.

- Вот только попробуй мне тут помереть, гад имперский! - с обидой прошипел Сарах, не в силах помешать страху заползти в свое сердце. - Я тебя подниму и убью собственноручно!

2

***

В Аметистовом зале Императорского Дворца давали бал в честь Верховного Бога, прародителя и покровителя династии Колдвайнов.

Знать всей Империи собралась вместе, чтобы отпраздновать день Великой Тьмы, когда на солнце опускалась теневая завеса, обрамленная огненной короной. Мужчины были одеты во все черное, женщины - в золотое. Их лица были скрыты алыми масками с россыпью драгоценных камней, а головы украшали заколки и шляпы с перьями красного ибиса.

Все в этот день были равны и безлики перед взором могущественного Бога. И только император и его сыновья не прятали своих лиц, являя подданным свое божественное происхождение.

Даггер обычно избегал подобных сборищ, откровенно презирая всех этих напыщенных уродов, которые окружали его с самого детства. Но в день Великой Тьмы положение обязывало его присутствовать на балу и чтить Верховного Бога вместе со всеми.

Он, не изменяя своей натуре, держался особняком ото всех, игнорируя любые попытки окружающих завести с ним беседу или вовлечь его в игру за карточным столом. И ловко избегал внимания женщин, которые роями слетались на него, несмотря на то, что он уже был связан обязательствами, и вел себя довольно грубо по отношению к ним.

Лишь самый младший брат тенью ходил по его пятам, восторгаясь чуть ли не каждым его вздохом, чем ужасно бесил парня. Но избавиться от него было так же невозможно, как от выскочившей на коже бородавки. Сколько не соскребай, все равно тут же отрастает.

Даггер давно смирился с тем, что вызывал в юном мальчишке неуемное любопытство и искреннее восхищение. И относился к нему как к назойливому насекомому, которого и убить жалко, и прогонять лень.

Праздник как раз был в самом разгаре. Ко двору прибыли три принцессы из Алтика, которых предлагали еще не обрученным принцам в качестве невест. Девушки, как и все женщины в зале, были одеты в золотые платья, и сливались с толпой, ничем особенным не выделяясь. Они склонили колени перед троном, а Император Кристоф расточал им комплименты.

Даггер знал, что эти девы приехали, чтобы обручиться с тремя старшими принцами. Но так же ему было хорошо известно, что ни одной из них не суждено стать супругой наследника престола из-за проклятия их рода. Император в этом вопросе был непреклонен. Он открыто заявлял, что лучше выдаст за своего старшего сына варварскую дикарку, чем тщедушную принцесску, не способную зачать наследника мужского пола. Но при девушках он являл собой само радушие и гостеприимство, обещая юным созданиям свою защиту и опеку, и благословляя их на брак с любым из его сыновей, кто еще не связан иным союзом.

Даггер, всласть насмотревшись на самодовольного Императора и его нелепую лесть, решил, что на сегодня с него достаточно празднеств, и покинул Аметистовый Зал, естественно, вместе со своей тенью, которая пыталась уговорить его вернуться.

- Мне наскучило, - проговорил Даггер, отмахиваясь от младшего брата. - Возвращайся один.

- Но ты не можешь уйти, - мальчишка схватил Даггера за локоть, задерживая на краткий миг. - Отец будет в ярости.

- Пусть ею удавится. Мне-то что? - Даггер высвободил руку и направился к широкой лестнице, ведущей вниз, в Большую галерею, из которой можно было попасть или в жилые покои, или, при желании, покинуть дворец через парадную дверь.

- Он накажет тебя, - взволнованно проговорил брат вдогонку, на что Даггер только снисходительно улыбнулся.

Он не боялся наказаний. А вот подобных сборищ опасался, еще и как. Все его существо стремилось держаться подальше от скопления придворных, что он и проделал с превеликим удовольствием.

Спустившись по изогнутой лестнице в просторный, безлюдный холл, парень направился к выходу, стремясь выбраться наружу из этой гигантской каменной темницы. Он приблизился к дверям, которые стражники распахнули для него. И, сделав шаг под покров призрачной тени, закрывшей дневное светило, угодил прямо в объятия рыжеволосой девчонки.

Она взглянула на него, и в зеленых омутах ее глаз вспыхнуло обжигающее пламя, способное испепелить душу. Огненные кудри растрепало порывом ветра, погнавшего осыпавшиеся лепестки цветущих слив по каменистой кладке дворцовой площади.

Даггер застыл, не в силах пошевелиться. А она подняла руку к его лицу и сказала, касаясь пальцами плотно сжатых губ:

- Открой глаза! Прошлое пришло за тобой, и стоит у порога!

Даггер вскинулся на постели, ошалело вглядываясь в ночную мглу, и тут же повалился на подушки, осознавая, что ему просто приснился сон.

Сама ситуация, в которой он оказался в своем сновидении, была ему знакома. Только случилось все это не весной, а зимой, и праздновали во дворце День Именин Императора, а не день Великой Тьмы.

Айша действительно столкнулась с Даггером у парадного входа, но сказала она ему совсем другие слова.

«Я приехала, чтобы разрушить твою привычную жизнь. Надеюсь когда-нибудь ты простишь меня за это».

Она всегда была странной, эта рыжеволосая дрянь. Частенько несла всякий бред, который ничем не оправдывался. Но в тот день она не обманула. И через несколько месяцев после ее приезда, все, что было привычным и значимым, превратилось, вдруг, в ничто.

Даггеру пришлось покинуть дворец и пуститься в опасное путешествие. Вот только куда привела его дорога, он так и не смог понять спросонья.

Комната, в которой он проснулся, была ему незнакома. Проникающий в резное окно лунный свет вырисовывал очертания чудной мебели, непривычной имперскому глазу. Но как следует рассмотреть обстановку мешали свисающие с потолка полупрозрачные ткани, которые отгораживали кровать от остальных покоев.

Парень попытался воскресить в памяти то, что случилось с ним в безлюдных землях Шариз-Хата, но последнее, что он помнил, это как грелся у костра, стуча зубами от холода и доедая предпоследний кусок солонины.

Дальше все было как в тумане.

Кажется, до столицы И-Станбада он все-таки добрался. И сейчас, по всей видимости, находился в королевском дворце. Удушливые благовония, тлеющие в больших чашах у окна, окончательно убедили его в этом.

Переместившись на край очень широкой кровати, имперец отбросил легчайшую ткань балдахина, и полной грудью вдохнул прохладный ночной воздух. Правда, навязчивый запах благовоний тут же заставил его закашляться и несколько раз чихнуть. Но это позволило ему окончательно проснуться, и уже более осознанно осмотреть помещение.

Комната, в которой его разместили, была просторной и богато обставленной. Помимо кровати в ней находились низкие диваны с раскиданными на них подушками, трапезный стол на коротких ножках, огромные подсвечники с толстыми свечами и пустой жертвенник.

Даггер слышал о том, что в И-Станбаде каждый может молиться любому божеству на свое усмотрение. И именно для этого в комнатах ставили высокие, украшенные драгоценными камнями алтари, за которыми нуждающиеся могли вознести молитву и на которые они могли сложить подношение, если того требовала их вера.

Имперец не верил в богов, и потому жертвенник не представлял для него никакого интереса. А вот выход из покоев на террасу привлек его внимание.

Парень встал с кровати и, завернувшись в покрывало, так как спал абсолютно нагим, вышел на свежий воздух.

Ночи в Дэш-Минабе были такими же холодными, как и в сумеречном доле. Даггера даже мороз пробрал, когда колючий ветер поцеловал его ступни своим неистовым порывом. Но он почти не обратил на это никакого внимания, и приблизился к перилам, чтобы осмотреться.

С террасы открывался вид на огромный парк, чьи аллеи терялись среди старых деревьев, и уходили вглубь густой чащи, откуда слышалось заливистое пение ночных птиц и сверчков.

Даггер окинул взглядом внушительную территорию, отмечая, что этот парк размерами не уступает парку в Императорском дворце. И поднял голову вверх, разглядывая полную луну. На ее фоне он заметил еще одну террасу побольше. И у ее перил одинокую фигуру в белых одеждах с непокрытой головой.

Человек, стоящий там, показался Даггеру знакомым. Черная смоль его волос, заплетенных в косу, казалось, впитала в себя саму ночь. А молочно-белая кожа слегка сияла в лунном свете.

Если бы Даггер никогда не видел энлинтенов, то решил бы, что перед ним стоит одно из бессмертных созданий, кожа которых, как известно, источала серебристый свет. Но энлинтены отличались от людей редкой красотой, немыслимой и ослепительной, узрев которую можно утратить разум. Это же был просто человек. Одинокий и, как показалось имперцу, растерянный. Совсем еще юный парень, облик которого воскрешал в памяти странные образы.

Тронный зал и развязный принц, не имеющий ни малейшего понятия о правилах придворного этикета. Холодная темница, в которой нет ни единого лучика света. И наполненная теплой водой купальня, которая, на самом деле, была немыслимой пыткой для измученного тела.

«Так все это не сон?» - подумалось Даггеру.

Старый шах действительно мертв, и на троне И-Станбада сейчас сидит этот потерянный юноша с печальным лицом и дурными манерами?

Человек на террасе словно почувствовал на себе чужой взгляд и посмотрел вниз. И Даггеру ничего не оставалось, кроме как молчаливо поклониться, отдавая дань уважения новому монарху.

3

***

Ночная прохлада наполняла комнату долгожданной свежестью. Лишь с приближением рассвета жаркая духота покидала стены дворца, но стоит только первым лучам солнца поцеловать позолоту куполов, и воздух во дворце вновь раскалится. Не спасут ни высокие потолки, ни журчащие фонтаны, ни опахала.

Стоя на террасе, Сарах полной грудью вдыхал остывший воздух. На востоке все еще царила тьма, но Надиалфар уже сверкнул своим золотым копьем и оседлал Шиае, отправляясь в свое бесконечное путешествие. Юный шах следил за звездой, с тоской понимая, что новый день принесет ему новые хлопоты. А ведь этих самых хлопот и так было по горло.

Усталость, окутавшая юношу погребальным саваном, не отступала, стягивая свои путы лишь крепче каждый раз, когда Сарах силился сбросить с себя этот груз. Оттого бессонница стала его верной спутницей. Нежеланная наложница, прикованная к своему Повелителю прочными узами. Нелюбимая жена, обрекающая мужа на страдания. Полуночная подруга, в беседах с которой, порой, открывалась истина о самом себе. И одиночество, тенью следующее по пятам. Тоскливое, унылое одиночество, в объятиях которого, Сарах чувствовал это, свеча его жизни таяла во сто крат быстрее.

Юноша тяжело вздохнул и печально улыбнулся.

Крикнула ночная птица, словно испугалась чего-то, и шах невольно повернулся в сторону звука, чтобы тут же встретиться взглядом с имперским послом.

Молодой мужчина сдержанно поклонился, а Сарах в ответ уже начал было приседать в реверансе, но вовремя остановился и коротко кивнул в ответ, после чего рванул от перил вглубь своих покоев, как ошпаренный кипящим маслом любопытный кот.

Вжавшись во все еще теплую стену, юноша прижал ладони к груди, где отчаянно быстро и громко колотилось его сердце. В желудке полыхал огонь, щупальца которого проникали в каждую жилку его тела. Даже дышать было тяжело, а на лбу выступила испарина от ужаса. И лишь одна мысль билась в висках кузнечным молотом: «Откуда я, демон побери, знаю, как делать имперский придворный реверанс?!»

Впрочем, эта мысль сменилась довольно быстро, уступив место куда более важной. Имперец очнулся. Не помер от истощения, и даже в состоянии ходить, а, значит... значит, головной боли прибавится.

- Ну за что мне это все, а? - с обидой протянул Сарах, косо поглядывая на небо. - Вот где я тебе дорогу перешел? - обратился он к Всевышнему.

Несколько мгновений шах еще стоял у стены, а потом, похлопав себя ладонями по щекам, воспрянул духом.

«Очнулся, так очнулся. Это хорошо. Всяко лучше, чем война с Империей. Теперь, главное, чтобы этому выползню имперскому тут понравилось. А, значит, надо все подготовить, и десять раз перепроверить».

Позвав слугу, Сарах приказал подать гостю сытный завтрак и отправить к нему лекаря, а сам направился к советнику, чтобы обсудить с ним дальнейшую судьбу опасного гостя. 

Примечание: 

Словарь пополнен терминами из главы