XV

История всегда начинается с конца. Эта началась с конца моего одиночества.

Элиссон Эрман-Валентайн

На ноги приземлиться мне не удается. Спина натыкается на что-то острое, и судорога прокатывается по позвоночнику, на мгновение отнимая способность дышать и говорить. Хочу крикнуть, но крик утопает в резком безмолвии, что накатывает вместе с холодной волной ужаса. И в эти короткие секунды мне кажется, что это - конец.

Однако я ошибаюсь. Конец уже близко, но миг его еще не настал.

Чувствительность моему телу возвращает резкий хруст где-то совсем рядом. Прежде, чем я успеваю дотянуться до лежащего всего в паре сантиметров от судорожно трясущихся пальцев арбалета, пилот оказывается рядом и хватает меня за волосы, а потом и за ворот куртки. Не помню, как он оказался так близко. Вижу на его щеке струйку крови и глубокий порез там, где кончается линия темных коротко стриженных волос. Значит, он продирался сквозь ежевику не так осторожно, как я. Одним прыжком, молниеносным и неуловимым для моего затуманенного сознания.

- Двинешься - пристрелю, - цедит он, и я чувствую, как в затылок упирается дуло пистолета, удивительно теплое.

Затылок разрывается болью, будто я могу отдельно ощутить каждую ее иглу, что впивается в бесчисленные волоски.

Кулак в грубой перчатке по-прежнему сжимает мои локоны, от чего хочется закатить глаза до предела, спрятать их за складками на лбу, забыться в припадке, лишь бы перестать чувствовать эту боль. И единственное, о чем я сейчас могу думать - боль. Боль. Боль. Боль.

- Где ты, "нон-аптес"? - кричит пилот, и его голос оглушает правое ухо, смешивается с ощущением чужого дыхания на коже. Мне противно чувствовать его, но я ничего не могу сделать, и врезавшееся в затылок дуло оружия в очередной раз напоминает об этом.

Будь на его месте обычный человек, не обученный владению оружием, я, быть может, и попыталась вырваться, ударить, отклониться в сторону... Однако с тем, кто с детства тренировался искусству убивать, такие фокусы не пройдут. В лучшем случае получу пару ударов, в худшем - пулю в мозг.

Интересно, я нужна им живой или мертвой?

Эта мысль занимает меня, пока пилот вертится на месте и тянет меня за собой, будто тряпичную куклу и живой щит от зарослей, проглядывающих сквозь редкие оконные проемы в стенах, и от того, кто в этих зарослях прячется. Мужчина не отступает в угол, откуда, кажется, было бы удобнее защищаться, и я невольно отдаю дань уважения его уму.

Окна, слишком близко расположенные к углу - идеальный способ внезапно вломиться внутрь и застать врасплох. Тогда пилоту придется выбрать, в кого стрелять, и кто-то из нас в любом случае получит шанс для атаки. Жаль, что солдат тоже это прекрасно понимает...

Где-то слышен шорох - короткий, почти неуловимый, но слишком неестественный, чтобы не обратить на него внимание. Однако солдат игнорирует его, списывает на ветер. И в этом незначительном, кажется, упущении, для меня открывается надежда. Этот человек ни разу не был в лесу. Он не знает, что здесь можно двигаться, сливаясь с листвой и ее шелестом где-то в вышине. А Алекса я, сколько смогла, научила быть частью природы. Жаль, что сейчас я не на его месте... Даже у самого лучшего солдата Пангеи в лесу нет шансов против охотника.

Как было бы здорово представить, что солдат - лишь дичь. Но дичь не подстерегает в засаде. Не хватает за волосы. Не приставляет к затылку дуло пистолета.

Дичь не умеет думать. 

- Прячешься? Только это вы и умеете, жалкие крысы!

Сразу догадываюсь, что это - попытка сыграть на эмоциях, вызвать у Алекса гнев или раздражение, которые, как известно, всегда ведут к проигрышу. Мысленно надеюсь, что парень понял это, и с замиранием сердца отсчитываю секунды тишины.

- А ты сам... только и можешь, что угрожать женщине? - собственный голос кажется мне чужим - возможно, из-за страха, который мне скрыть не удается.

Теперь, когда за спиной убийца, а у головы - пистолет, все мысли о смерти кажутся абсурдными. Нет, жизнь слишком хороша, чтобы отказаться от нее так просто... Я не хочу туда, где нет этого солнца, этого неба, этого леса... Не хочу не проснуться завтра рядом с Алексом. Не хочу не вдыхать аромат травяного отвара. Я ведь не успела... Есть что-то, чего я не успела! И оно ждет меня, обязательно ждет... Ведь не могу же я умереть прямо сейчас?

Сколько раз я думала о смерти, о том, что когда наконец наступит время принять ее, мы встретимся, как старые друзья... Однако страх колотится в груди, разбивая ребра в щепки. Паника подкатывает к горлу и пеной отчаяния заполняет легкие. Мне нечем дышать, кислород отравлен сознанием близости конца. Дуло пистолета у затылка, чужие пальцы, стиснувшие мои волосы... Все кажется нереальным. Я не верю. Это не может произойти сейчас, только не сейчас, нет... Я ведь не успела...

- Заткнись, дрянь! - пилот сильным рывком заставляет меня запрокинуть голову до хруста позвонков. Молниеносным движением обводит руку вокруг моей шеи в захвате, и теперь воздух действительно вышибает из легких, но всего на мгновение, достаточное, чтобы окончательно погрузиться в пучину страха.

Прежде, чем захлебнуться им, чувствую, как по щеке катится слеза.

Не хочу умирать вот так... Слабой. Не хочу, чтобы на моем мертвенно-бледном лице остались слезы и гримаса страха.

- Предателям слова не давали, - продолжает солдат уже тише, почти змеиным шипением, и в его голосе звучит неподдельная ненависть. - Ты еще получишь свое, не сомневайся...

Судорожно дергаюсь, но тут же снова оказываюсь прижатой к его груди. В лопатки впивается что-то острое, но я не обращаю на это внимания: продолжаю бессознательно вырываться, пока удар в затылок не выбивает из капкана бездумной паники. Только минуту спустя, когда темнота перед глазами рассеивается, понимаю, что это было дуло пистолета, которое теперь еще сильнее въелось в кожу.

- У тебя есть минута, чтобы выйти и сложить оружие! - кричит солдат. Ответом ему служит гробовая тишина.

Про себя надеюсь, что Алекс не так глуп, чтобы спасать меня. С горечью отгоняю все прежние мысли и надежды. Нет, лучше ему уйти. Лучше, чтобы он не успел привязаться ко мне. Меня ведь все равно убьют, если не сейчас, то несколько позже, а он... Он должен жить. Такие, как он, не заслужили смерти. Они должны идти вперед, находить то, что искали, добиваться того, о чем мечтали, не останавливаясь рядом с такими, как я - валяющимися на дороге брошенками... Пустышками.

- Уходи! - кричу изо всех сил, хоть горло и раздирает глубокий хрип. Новый удар заставляет захлебнуться кашлем, но я не отступаю. - Они все равно убьют меня! Беги!

- Заткнись! - рука, что обвила мое горло, сжимается плотнее, и я инстинктивно хватаю солдата за предплечье, чтобы хоть как-то ослабить хватку.

Не чем... дышать...

- Эй ты, гаденыш, вылезай, иначе я пристрелю ее! - он наклоняется, чтобы быть ближе к моему лицу, и добавляет уже тише: - За тебя мертвую тоже дадут неплохое повышение.

Последняя надежда, маленькая и ничтожная, рушится, будто карточный домик, и осыпается к ногам солдата затертой бумагой. Одно подозрение, одно сомнение в его глазах - и мне конец.

- Ты плохо выбираешь компанию, - мужчина снова оборачивается и буравит взглядом кусты, что секунду назад находились за нашими спинами. - "Нон-аптес" не спасут тебя, Эрман. Эти собаки не знают, что такое верно...

Голос обрывается внезапно. Именно тогда, когда я уже почти решаюсь наплевать на все и ударить пилота со всей яростью и болью, на которые только способна. Заставить его выплюнуть эти слова еще раз, только теперь с кровью и осколками зубов; почувствовать, как кулак находит внутренние органы под ребрами...

Мне на плечо действительно стекает струйка крови. Рука на шее вдруг обмякает, становится неестественно податливой... Мертвой. Нет сил даже сбросить ее с себя, и я стою, ощущая, как где-то сзади на пол валится грузное тело мужчины, как дуло пистолета скользит по коже на шее и наконец падает, едва не зацепившись за капюшон.

Касаюсь пальцами щеки и понимаю, что она вся мокрая от слез. И все вокруг вдруг кажется неважным, кроме одного - я все еще живу. Снова.

- Элиссон!

Прежде, чем успеваю задуматься, оборачиваюсь и вижу перед собой лицо Алекса, такое же бледное, искаженное таким же страхом, почти безумное. Еще мгновение - и он прижимает меня к груди, так, будто это - последнее объятие в нашей жизни. И то, что случилось всего минуту назад, действительно дает основания для этой мысли. Наверное, поэтому мои руки мертвой хваткой цепляются за его спину, будто хотят зарыться не только в ткань куртки, но и в плоть, стать единым целым, навсегда остаться здесь...

- Ты жива... Черт! Черт, ты жива!

Еще немного - и воздух снова кончится в легких то ли от сдавивших горло рыданий, то ли от слишком сильных объятий, но мне все равно. Чувствую себя скалой, о которую вдруг разбивается дикая волна облегчения, смешанного со страхом. Может быть, камень и крепче воды, но даже он когда-то ломается... Мой, кажется, треснул сейчас.

Страх все еще кипит в крови. Не хочу думать, что стало с пилотом. Не хочу допускать даже мысли о том, что сейчас вместо него на холодной земле мог лежать один из нас. Возможно, когда-нибудь так и будет, и мы закончим так же, забытые всеми. А люди вокруг даже не взглянут на холодный труп...

Наверное, это самое страшное. Умереть в одиночестве, так, будто это - лишь очередное событие в мире. Будто смерть - это дуновение ветра, на которое никто не обратит внимания. Будто твоя жизнь ничего не стоила.

И сейчас, прислушиваясь к бормотанию Алекса, к словам, что он шепчет, прижавшись к моему плечу, я вдруг понимаю, что моя жизнь впервые чего-то стоит. Страх отступает, побежденный этой уверенностью.

Наконец Алекс отстраняется, но не уходит. Он лишь берет мое лицо в ладони и смотрит на него долго, словно видит впервые. 

- Ты не можешь умереть, - слова долетают смутно, сквозь шум в ушах. Сердце, что на короткое мгновение успокоилось, снова бешено стучит в груди.

Как раненая птица... Я - раненая птица. А серые глаза - моя клетка.

- Почему ты не ушел? - шепчу одними губами, надеясь, что он услышит, ведь мне правда нужно знать ответ. Не знаю, изменит ли он что-нибудь, но хочу услышать. Пусть мне снова станет страшно, пусть пульс снова пойдет рваной нитью... Плевать.

- Потому что не смогу без тебя. Правда.

Я тоже не смогу. Ведь там, под толстым слоем страха за собственную жизнь, жил еще один, глубокий и ужасный - страх, что вместе со мной умрет и Алекс.

- Я не хочу, чтобы ты погиб из-за меня, - слова даются с трудом. Чувствую, как горят щеки под ладонями парня, и опускаю глаза. - Если нас снова поймают, пообещай, что уйдешь, не задумываясь.

- Хочешь, чтобы я пообещал бросить тебя? - он едва заметно усмехается, и в этой гримасе сквозит горечь. - Никогда, Элиссон. Слышишь? Даже если сюда придет вся чертова армия, я останусь, чтобы спасти тебя.

Наверное, именно тогда моя душа раскололась надвое. Одна половина, холодная и расчетливая, запирала на замок все чувства одно за другим, сеяла сомнения, ржавым ножом вырезала любые попытки сердца взять волю над разумом. Она предпочла сгореть самой, а не бросить в огонь Алекса. А другая ломала все преграды, летела, словно разрушающая волна, сбивала на своем пути все... Стремилась к нему, не страшась ничего.

Эта борьба стоила мне многого. Я сражалась сама с собой слишком долго... И сражаюсь до сих пор, пусть это уже и не имеет смысла. Ведь, какая бы из сторон не взяла верх, я все равно проиграла самое важное - время.