Сегодня я пошёл в колледж. Дома не смог остаться: отцу дали выходной. Он был сторонником идеи, что учёбу прогуливать нельзя ни при каких обстоятельствах. Я ещё удивлялся, как он отпускал меня на ночёвки к "другу" — то есть к Польке. Хотя, в принципе, правило было одно: образование прежде всего и об отсутствии ночью предупреждать. На него находило приступами. То было всё равно, как я живу, то резко начинались претензии из-за беспорядка в комнате, образа жизни и т. п.

Моё появление у входа в колледж сразу ознаменовалось эпичным событием: я ударился виском о дверь, и у меня пошла кровь носом. Давно такого не было. Снова пить витамин С не хотелось — да и не факт, что это было от его недостатка. Носить в рюкзаке салфетки давно стало привычкой, так что обошлось даже без загрязнения пола. Заметил только охранник, но ничего не сказал. Прошло быстро, я умылся в туалете.

В кабинете сидел только один мой одногруппник, с кем-то переписывался по телефону. Мы не общались. До начала пары оставалось ещё пятнадцать минут, на часах было 14.45: мы учились во вторую смену. Я уже чувствовал себя разбитым. Ни о какой подготовке речь не шла, я понятия не имел, что мы сейчас проходили по основам алгоритмизации и программирования. Посмотрел только, что пара была именно по этому предмету. Потом английский.

После внезапного пробуждения я так и не уснул. Планировал повторить опыт с созданием тульпы сегодня. Сон, правда, оставил неприятный осадок в душе, но я для себя уже всё решил. Может, хоть так Полька мне приснится хотя бы однажды не в кошмаре.

Заняться было нечем, поэтому до похода в колледж я читал статьи. Про мысленные разговоры, внешние представления и продумывание характера. Когда появилась цель, тоска немного отступила. Но это не значит, что я смирился. С таким невозможно смириться.

Преподаватель спрашивать меня не стал — то ли пожалел, то ли не обратил внимания на моё присутствие. Гера не пришёл, так что я сидел в одиночестве. Вообще нас было человек десять, не больше. Полном составом мы ходили на пары, кажется, только на первом курсе.

Во время английского стала болеть голова. Боль всё усиливалась, таблеток не было, поэтому, когда англичанка решила меня о чём-то спросить, то ответа не услышала: из всего вопроса я понял лишь одно слово, и этим словом была моя фамилия. Отвратительная фамилия Зайцев, над которой вечно прикалывался Алекс. Называл меня либо Матвейкой, либо Зайцем. Даже Полька на время переняла это обращение, пока не поняла, что мне оно не нравилось. Сама она не любила только сильно ласковые сокращения, а фамилией гордилась. Да, Полина Высоцкая — это звучало круто.

— Зайцев, вы меня слышите?

Нет, не слышу, конечно. Плевать я хотел на этот английский. Да вообще на всё.

— Извините, мне нужно выйти.

Удивительно, как я не упал, переступая порог кабинета. Сначала кровь из носа, теперь это... Полька бы непременно сказала быть осторожнее со своим здоровьем и больше спать. Только разве её спас более-менее нормальный сон? А я до сих пор был живой даже с угробленным режимом.

В туалете зеркала не было, но я и так догадывался, насколько тёмные тени залегли у меня под глазами. Прислонился спиной к плитке и опустил веки. Представил, что Полька стоит напротив. Что мы не в туалете, а в её комнате. Что я снова слушаю, как она играет на гитаре и тихо напевает песню The Beach группы The Neighbourhood. Несмотря на вечный позитив она больше любила грустные мелодии. У Польки был прекрасный голос, хотя профессионально она не занималась вокалом. Ей просто нравилось. А мне нравилось её слушать и за ней наблюдать.

Очнулся, когда в туалет зашёл какой-то парень. Я спокойно ответил на странный взгляд и принял волевое решение уйти с последней пары. Конечно, не горел желанием "разочаровывать" отца, но это не школа, никто не станет звонить и жаловаться. Может, хотя бы полтора часа на воздухе помогут мне прийти в себя.

Английский закончился через двадцать минут, однако пришлось задержаться, чтобы получить выговор. Призраки Польки витали повсюду, и я слышал её интонации даже в голосе англичанки. Смотрел на портрет президента и думал о том, как она бы с этого посмеялась. Самый патриотичный колледж.

Слова отскакивали от меня, как мячики. Я с момента рождения, кажется, уже выслушивал нотации отца, так что со временем научился игнорировать практически всё. Иначе нервов ни на что бы не хватило.

— ...Зайцев, вы меня поняли?

— Понял.

После этого я был освобождён.

Походив по улицам центра, поехал к себе на Западный. Вышел на две остановки раньше и направился в сторону Полькиного дома. Не знаю, зачем. Зачем я дышал?

Во внешнем виде дома ничего не изменилось, конечно. Калитка была закрыта, что неудивительно, поэтому я просто ходил вокруг, подмечая малейшие царапины на завитушках ограды. Левый край только начал зеленеть — там был плющ, который всё лето закрывал обзор своими листьями. Польке он очень нравился.

На относительно свежем воздухе голова стала болеть чуть меньше, хотя я не назвал бы своё самочувствие хорошим. Впрочем, всё равно.

Несколько раз мимо проезжали машины, а потом я услышал лай, показавшийся мне знакомым. Обернувшись, увидел Мартина, бежавшего мне навстречу, и следом Риту, еле поспевающую за ним. Пёс поставил мне лапы на плечи, заставив прижаться к стене, и, прежде чем я успел отвернуться, гавкнул мне в лицо. Запах из пасти был такой себе, однако пса я всё-таки потрепал по холке, с каким-то отчаянным наслаждением чувствуя под пальцами пушистую шерсть.

— Быстро ты оправился, да?

— Только вчера разрешил первый раз себя выгулять. Первые два дня отказывался даже есть, — я услышал голос Риты, в противовес голосу Польки всегда глухой и отстранённый. Они были настолько непохожи, что я никогда не назвал бы их сёстрами, не зная правды. — Долго ты здесь стоишь?

— Не знаю, я не смотрел на время.

— Хочешь зайти? — девушка говорила равнодушно, без эмоций.

— Не знаю.

— У тебя минута на размышление, пока я открываю, — она несильно дёрнула за поводок, и Мартин слез с меня. Зазвенели ключи. Дверь бесшумно распахнулась.

— Я зайду.

Рита без слов отступила назад, давая мне пройти. От того, насколько знакома была обстановка и насколько непривычна сейчас, появился ком в горле. Светлые стены, большие окна, зелёные, белые и кирпичные цвета. Дом тоже был похож на Польку — одновременно яркий и спокойный.

— Мать в комнате, её лучше не беспокоить. Отец на работе. Я не знаю, что тебе здесь нужно, но чай сделать, думаю, ты и сам в состоянии, — я вздрогнул, услышав голос Риты за спиной. Она прошла вперёд с поводком, Мартин уже, видимо, отправился к себе в будку.

— Я могу зайти в комнату к Польке?

— Делай, что хочешь, — на этот раз Рита первая скользнула в открытую дверь и тут же где-то скрылась. Я постоял, наверное, ещё пару минут у порога и только потом зашёл.

Именно это место, а не школа, стало мне в своё время вторым домом. Иногда даже первым, потому что общество Польки я предпочитал обществу отца. Но никогда ещё я не приходил сюда один. Казалось, что вот-вот Полька выскочит мне навстречу и потащит в свою комнату. Этого не произошло.

Я снял свои ярко-синие кроссовки и поставил рядом с остальными парами обуви, выставленными в ряд. Только одни кеды — судя по всему, принадлежащие Рите — валялись в стороне. Я узнал тапки Польки — пушистые серые, с зайчиками. Как будто она просто ненадолго вышла. Хотел бы я верить, что она вернётся... Ждал бы хоть всю жизнь. Интересно, сколько мне осталось? Желательно, чтобы не слишком много.

Сделал шаг в сторону кухни, и на меня обрушился водопад воспоминаний. Несколько корзинок малины, которой мы объедались, сидя на полу, когда нам было по восемь. Горячий чай, заваренный Полькиной мамой, когда мы заявились в дом после ливня в мокрой одежде — нам было по десять. Двенадцатый день рождения Польки, который мы отмечали здесь несколькими семьями. Вареники, которые мы варили на Старый Новый год, когда нам было по четырнадцать, и обожжённые Полькины пальцы. Вместо того чтобы вытаскивать сюрпризы, мы большую часть вечера провели в травмпункте...

Я помнил, в каком шкафу стояла корица, любимая Полькина приправа. Она всегда посыпала ей выпечку. А где стоял чай, я забыл, потому что Полька больше любила кофе. Правда, мне она откуда-то доставала заварку... Да, странно устроена память. Никогда не знаешь, что уйдёт, а что останется. И почему.

Вновь усилилась головная боль. Я сел на стул и спрятал лицо в ладонях. Несложно было представить Польку рядом. Что это — воспоминание, призрак, тульпа, которая появилась сама? Если бы она ещё говорила... Я чувствовал чьё-то присутствие, страшно было открывать глаза, чтобы убедиться: это иллюзия.

Шаги прозвучали слишком явственно. Сердце забилось быстрее, я мгновенно отнял руки от лица — и узнал Риту. Девушка молча подошла к шкафу и достала оттуда корм для собак. Я не понимал, как она могла оставаться такой спокойной. Что-то делать. Впрочем, она всегда была отстранённой. Я помнил Риту ещё маленькой, она с рождения отличалась серьёзностью и угрюмо наблюдала за нами, не присоединяясь к играм. В тринадцать вообще сбежала из дома, Полька тогда попросила у меня помощи в её поисках. Нашла её полиция, возле школы. Никто так и не понял, зачем Рита это сделала. Хотела привлечь внимание?

— Как мать? — спросил, чтобы как-то нарушить тишину.

— Плохо, — коротко ответила девушка. — Вышла из дома только на похороны.

— А отец?

— Он просто умеет скрывать.

От этого веяло безнадёжностью. Никто не надеялся...

— Будет суд?

— Уже был.

— И?

Рита пожала плечами, открывая входную дверь.

— Подробностей не знаю. Водителю присудили три года лишения свободы.

Значит, это он был виноват. Но ненавидеть неизвестного человека было сложнее, чем себя. Может ли наказание сравниться с потерей?

Казалось, обстановка в доме стала ещё более мрачной. Темнело. Я не решился зажечь свет и, чувствуя тяжесть в ногах и в голове, всё же поднялся в комнату Польки. Долго стоял перед дверью, прежде чем открыть. Зайдя, сел на стул, ощущая безумную слабость. Всё было на привычных местах: аккуратно заправленная сиреневым покрывалом кровать, книжный шкаф во всю стену, даже гитара стояла нетронутая, на столе лежали тетради. Окно было задёрнуто, комната погрузилась в полутьму.

— Кто бы мог подумать, что я когда-нибудь буду сидеть здесь один... Почему ты оставила меня? Всё, что тебе было так дорого? Почему этот мир так несправедлив?

Никто мне не ответил. И всё же я снова почувствовал чьё-то незримое присутствие в комнате, хотя Риты тут точно не могло быть. Не знаю, сколько просидел без движения, вцепившись пальцами в спинку стула так, что вскоре перестал их чувствовать. В один момент мне начало казаться, что я теряю сознание. Перед глазами всё двоилось, и головная боль стала просто невыносимой. Тогда в комнате включился свет, и я увидел мать Польки.

Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга. Её красивое лицо ужасно осунулось, тёмные волосы были собраны в небрежный хвост вместо привычной высокой причёски.

— Здравствуйте.

— Здравствуй, Матвей. Не знала, что ты здесь...

Я понял, о чём она подумала, когда открыла дверь. Встал, чувствуя дрожь в ногах.

— Я пойду.

Задерживать меня никто не стал. Этот дом, куда я раньше приходил в поисках счастья, стал пристанищем горя. В сумерках возле открытой двери я снова встретил Риту, но ушёл, не попрощавшись. Она тоже ничего не сказала.

По пути домой я зашёл в аптеку и попросил сильное средство от головной боли. Купил какое-то под названием Солпадеин. Тогда же и обнаружил три пропущенных от матери и один от отца. Перезванивать не стал — сейчас уже было без разницы. В темноте каждая девушка приобретала черты Польки.

Дома меня ждал допрос. Я врать не стал и сказал просто — ходил домой к Высоцким. Чтобы успокоить мать, съел половник какого-то супа. Под видом чая запил водой таблетку. А в комнате меня ждало увлекательное путешествие вглубь подсознания — только так, наверное, это и можно было назвать.

На этот раз я включил просто белый шум. В груди что-то клокотало. Я не понимал, как ещё мог что-либо чувствовать с таким надрывом. Сосредоточиться было сложно, теперь хотелось спать. Тот же опыт с шаром. Потом я всё же решил, как советовали, разработать пространство — вондер.

При хорошей фантазии это не сложно. Мне помогли сегодняшние впечатления, и вскоре в моей голове, предмет за предметом, стала выстраиваться Полькина комната. Светлые, почти белые стены, светло-коричневый с серым оттенком ламинат, высокий потолок, раскрашенный под звёздное небо. Я мысленно рисовал созвездия в произвольном порядке, как представлял их. Двухспальная кровать с одной подушкой и сиреневым покрывалом, письменный стол с ноутбуком и тетрадями — их я не стал изображать с подробностями, просто какая-то куча, — торшер, книжный шкаф, переполненный книгами, светлый пушистый ковёр, большое окно, выходящее в никуда. Единственное, что я изменил — добавил на стены нарисованных птиц, а на стол поставил кружки с какао. Картинка размывалась, но на первый раз, наверное, этого было достаточно. Видел всё я в принципе ярко. В комнате было уютно и светло, не хватало только Польки... Я попытался представить и её, но черты размывались слишком сильно.

— Всё тренировки и практика, да? А если я хочу сейчас? Не могу больше. Ни дня не протяну...

Полька молчала, просто сидела размытым силуэтом на кровати.

— Вот пишут, что я должен больше говорить с тобой и постоянно думать о тебе. Но я и так это делаю. Да, конечно, глупо сразу ждать результата.

— ...Я был сегодня у тебя дома. Твоя мать чувствует, судя по всему, то же, что и я. А сестра... Либо у неё железная выдержка, либо она в принципе бесчувственная. Ты никогда особо не любила говорить о Рите. Вы, наверное, часто ссорились? Сейчас понимаю, сколько тем мы с тобой не обсуждали.

— ...Тебя бы успокоило осознание того, что водителя той машины посадили? Мне почему-то кажется, что нет. Это ведь несчастный случай. Не специально же?

Не знаю, сколько я так разговаривал, пока совсем не выдохся и картинка не подёрнулась мутной пеленой. Тогда я снял наушники и открыл глаза. Темнота. Долго привыкал. Сон как будто бы снова ушёл, однако я всё равно лёг. Головная боль прошла. Опять не сделал ничего из домашнего задания. Впрочем, зачем?

Смотрел в потолок и не видел звёзд. Без Польки они не горели.