Полгода спустя...

Я задумчиво смотрел в зеркало над раковиной, облокотившись на холодный белый край. Под глазами лежали тёмные круги, глубоко въевшиеся в кожу. Мне даже в какой-то мере нравилось, что теперь скулы стали острее, кожа ещё бледнее, запястья — тоньше. Не нравилось только, что стали выпадать волосы. Хотя на самом деле и это меня не сильно заботило. Но что-то всё-таки мешало. Что-то было неправильным. Эта мысль мучила меня уже долгое время, а я всё не мог понять, в чём причина.

Ты опять слишком много думаешь.

— Ничего не могу с этим поделать.

Полька, всё это время стоявшая у меня за спиной, подошла ближе и обняла меня за пояс. В зеркале я видел только её глаза над моим плечом. Загадочные, внимательные и колкие.

Неделю назад тебе исполнилось девятнадцать, а ты совсем не вырос... Пойдём в комнату. Что толку разглядывать полдня своё отражение?

— А что ещё делать? Будь моя воля, я бы вообще не выходил из вондера, но у отца получается меня разбудить даже в глубоком трансе.

Ничего, ты ещё научишься погружаться так, что разбудить тебя никто не сможет. Время есть.

Эта фраза меня тоже почему-то смутила. Но я отмахнулся, как обычно. Так было проще. Вот только выйти из ванной означало встретиться с отцом...

Я не понимаю, почему ты его боишься. Ты ведь сильнее. У тебя есть я.

— Инстинкт из детства. К тому же, он уже три раза угрожал выкинуть меня на улицу, если я не начну заниматься учёбой.

Ну и ладно. Думаешь, на улице хуже, чем здесь?

— Тебе первой не понравится. Там я не смогу погружаться в вондер.

Ты прав...

Из дома я не выходил уже недели три, наверное. Мне нравилась духота в комнате. И сколько бы ни орал на меня отец, сколько бы ни упрашивала мать, свою позицию я менять не собирался. Пожалуй, благодаря Польке я стал действительно более уверенным в себе.

У меня много плюсов, — девушка поднялась на носочки и, игриво мурлыча, потёрлась носом о мою шею. Я заметил, что со временем у неё появлялось всё больше кошачьих повадок. Единственное, что оставалось неизменным — ярко-красное платье.

Когда Полька добралась до моего уха, я отстранился. К играм сейчас был не особенно расположен: опять начинала болеть голова.

Выпей таблетку.

— Они закончились, если ты помнишь.

Собственно, три недели назад я выходил из дома в аптеку, чтобы купить новую упаковку. Вернее, две. На три не хватило денег. Карту отец мне не пополнял, наличку я тоже всю потратил.

Ну так попроси у неё.

— Она не даст.

Эта дура, конечно, не даст. Я не понимаю, почему ты сразу об этой Рите думаешь? Раздражает.

— Тогда о ком ты?

Догадайся с трёх раз. Кто тебе должен?

— А.

Женя. Лично я не считал её должной, и обращаться к ней мне было неловко. Вспоминая то, что произошло полгода назад...

После разговора с Алексом в полчетвёртого ночи я чувствовал себя так, как будто меня обухом по голове ударили. Зато пароль от его карты запомнился на всю жизнь.

Сначала мне казалось странным, что он позвонил мне, а не Жене. Но потом у меня появилась догадка. Которая подтвердилась в два часа дня, когда я вернулся, сняв деньги с карты, и рассказал всё.

Я думал, она меня убьёт. Разбросав деньги по квартире, она орала что-то про то "как он мог" и "что за придурок". Потом вообще впала в истерику и рыдала больше часа, забившись в угол дивана. Потом успокоилась и стала равнодушной ко всему — все стадии прошли по очереди. В семь часов вечера она собралась и пошла его разыскивать по отделениям.

Рита была, мягко говоря, недовольна тем, что Женя задерживалась в её доме, но выгонять её не стала. Так они прожили две недели — до первого суда. И даже сдружились, не сходясь только в одном: отношении к Алексу. Хотя обе называли его придурком, говорилось это с абсолютно разной интонацией.

На суде его не оправдали. Дали срок семь лет. "Это они назвали смягчённым", — ядовито и со слезами добавляла Женька. Я в подробности не вникал, но понял, что вместе с Алексам арестовали и его "начальника", который и стал тем самым смягчением. Получил вроде двадцать лет. Но что странно, Алекс наотрез отказался давать против него показания — иначе, может, ещё сократил бы себе заключение. Этому не было объяснений. Он не сказал ничего Жене даже на "свидании" в сизо. Понятно, там была прослушка, но всё-таки.

Обещание я держал, как мог, и с девушкой связь поддерживал, хотя в последнее время всё чаще уходил от реальности. Забросил учёбу ещё перед прошлой сессией, экзамены, естественно, завалил, но, благо, у меня хватило ума уйти в академ. Или тупости. Я не был уверен в том, что к этой весне внезапно заинтересуюсь системным администрированием заново. Да и чем бы то ни было ещё. Пока всё моё пребывание в этом мире сводилось к ругани с родителями и Ритой, закупкой таблеток, обменом редкими сообщениями с Женей и прохождением видеоигр с Полькой — ей неожиданно понравилось.

Почему неожиданно? Это ведь и правда увлекает. К тому же, мне нравится проводить с тобой всё время.

Да, мы действительно практически не переставали разговаривать. Я привык к присутствию Польки рядом, уже как месяца три видел её вне вондера, с каждым разом всё лучше и лучше. Правда, сильно уставал.

Ну так что? Пишешь своей должнице?

Неловкость было тяжело преодолеть, но головная боль буквально убивала. У меня уже начало стучать в висках. Я набрал Жене:

"Привет. Прости, что прошу об одолжении, но не могла бы ты перечислить мне пятьсот рублей на карту? Я потом верну".

Попросил бы сразу тысячу.

Ответ пришёл быстро:

"Привет. Извини, не могу".

"Почему? Я правда верну".

"Меня Рита предупредила, чтобы я ничего тебе не переводила".

Вот же мразь. Так и знала, что от неё ничего хорошего ждать нельзя.

"И ты считаешь, что такой контроль адекватен?"

"Матвей, я не лезу в твои дела, но Рита права. Ты должен перестать пить эти таблетки. Вернуться к нормальной жизни. Обратись к врачу, в конце концов".

И эта туда же. Разве ты не видишь, сколько фальши в этой заботе? Они над тобой просто издеваются.

Я раздражённо выдохнул и опустил голову вниз. Слишком резко. Почувствовал, как из носа потекла липкая, тёмная кровь и закапала по белому. В последнее время эта практика участилась, ещё и с новыми болевыми ощущениями.

— Матвей, выходи сейчас же.

Во мне скопилось столько раздражения, что я не выдержал и правда вышел. Не умывшись. Со спутанными волосами и размазанной под носом кровью. Толкнул дверь так, что она отрикошетила. Правда, у меня после этого заболела рука.

— Вышел. Что дальше?

Тягаться с отцом в битве взглядов было бесполезно, но на этот раз я выиграл благодаря матери.

— Матвей, тебе надо пообедать... Боже, что с твоим лицом!

Лицо матери исказилось, отец лишь нахмурился.

— Ему надо научиться разговаривать. Что сейчас был за тон? Почему я должен терпеть неуважение?

Может, потому что другого ты не заслужил?

— А с чего мне тебя уважать, отец?

Я, может, и не вполне отдавал себе отчёт в том, что говорю и делаю, однако прекрасно понимал, что за это будет.

Пощёчина не заставила себя долго ждать. Кровь потекла ещё сильнее, но я не издал ни звука. Выпрямившись, так же спокойно посмотрел в холодные глаза.

— Теперь я могу идти?

Так жаль, что я не могу убить его. Специально ради этого сделала бы себе длинные красные ногти.

— Матвей...

— Пускай идёт. И собирает вещи, — я почувствовал спиной ледяной взгляд. — Если опять весь день будешь спать, отправишься на улицу. Я не шучу. Понял?

Ответом ему послужила захлопнувшаяся дверь. В общем и целом, я не боялся вдруг стать бездомным. Полька и так была рядом, в теории мы могли бы обходиться без вондера. Только что мне делать без денег и таблеток? Это вопрос. Можно было бы устроиться на подработку. Правда, была большая вероятность того, что меня вышвырнут через пару дней. Да и где на подработке жить?

Думаешь, она предупредила Женю не давать тебе не только деньги, но и жильё?

— Я на это не пойду, ты знаешь.

Лучше тратить свою энергию на бесполезный труд?

— Слушай, Жене и так тяжело после смерти отца. Она эту квартиру продавать собирается, ей самой жить негде.

А ты всех вокруг жалеть собираешься? Может, ещё папочку своего пожалеешь? Он же так устаёт на своей работе, бедный.

Я поморщился.

— Почему тогда не предлагаешь к Рите съехать?

Возможно, я слишком устал, чтобы думать, потому что наступать на больную мозоль явно было не лучшим решением. Я буквально кожей почувствовал, как Полька ощетинилась.

Ты так хочешь, чтобы тебя ещё больше доставали каждый день? Она же бешеная. Ненормальная, помешанная на контроле. Или, может, тебе это нравится? Может, она напоминает тебе свою сестру?

— Прекрати.

Ну конечно, ты всё ещё не можешь спокойно реагировать на её смерть. Полгода прошло. Когда ты перестанешь о ней думать? Сколько мне ждать? Знаешь, я устала от этого. Мог бы подумать и о моих чувствах. Или тебе всё равно?

— Мне не всё равно. У меня болит голова, и ты должна это ощущать. А если не хочешь знать, о чём я думаю, то перестань читать мои мысли. Я в твои не лезу.

В последнее время такие ссоры участились. Мы с Полькой быстро мирились, но неприятный осадок всё равно оставался. Хоть мы и существовали в одном теле, разногласий это не отменяло.

Ладно, прости. Я знаю, что тебе сейчас плохо. Могла бы что-то сделать — сделала бы. Хочешь, просто полежим.

— Хочу. Только сначала мне надо найти влажные салфетки.

Вытирая красные следы с лица и пытаясь научиться дышать безболезненно, я заметил, что кровь запачкала футболку. Пришлось снять её и бросить в грязное.

Можешь ничего не надевать. Просто залезь под одеяло. Ты же знаешь, это повышает чувствительность.

— Знаю. Если бы я ещё при этом не мёрз.

Я тебя согрею.

Наверное, с научной точки зрения это было не вполне объяснимо, но, когда я обнимал Польку, и правда чувствовал тепло. Это были странные ощущения, к ним нужно было привыкнуть. Впрочем, я не так чтобы часто в своей жизни находился в тесном физическом контакте с другими людьми — мне не пришлось сравнивать. Разве что, здесь требовалась постоянная концентрация. У меня она уже работала автоматически.

"Это может быть наша последняя ночь здесь".

Думаешь, твой отец поступит так жестоко? — Полька рисовала пальцами какие-то цветочки на моей коже, пристроившись сбоку.

"Уверен. Он и так слишком долго терпел", — я поморщился от спазма в районе висков. — "Куда бы ты хотела поехать, если бы у нас была возможность выбрать любое место на Земле?"

Во Францию, наверное. Знаю, это банально, но мне бы хотелось понять, насколько она отличается от твоего восприятия, от фильмов. Ещё в Индию. Там много всего загадочного.

Я некстати вспомнил тот же разговор с другой, прошлой Полькой. Она тоже говорила про Индию. Во Франции она ездила, когда ей было тринадцать, и её это не слишком впечатлило. Зато Польке очень понравился Египет. Она была там два раза, и оба сама упросила родителей провести отпуск там.

Зачем ты всё портишь? Каждый раз, когда мы начинаем о чём-то разговаривать, ты вспоминаешь её. Неужели со мной настолько неинтересно?

"Интересно", — и одновременно и проще, и сложнее.

Только не надо врать. Я не люблю это. А ещё слишком хорошо тебя чувствую.

Ногти впились в кожу. Я вспомнил, как недавно в вондере Полька снова на меня разозлилась, и это перешло некоторые грани. В последнее время я слишком увлёкся преодолением страхов, так что постепенно это превращалось в мазохизм. Пока я понимал это. Но не останавливал ни себя, ни её.

В тот раз я позволил Польке разрезать кожу на моей груди и животе. Это было очень реалистично — с кровью, разрывами мышц и органов. Как извращённое убийство. Разница была только в том, что я ничего не чувствовал. В вондере можно было настраивать режим вовлечённости. Так что тогда я просто смотрел на своё сердце, бьющееся в руках девушки, с уродливо свисающими кусками мяса и кровавыми реками. Надо признаться, что меня тогда чуть не стошнило, однако тело находилось в полном онемении. Но cейчас мне вдруг показалось, что, если бы Полька вонзила свои ногти глубже, я бы ощутил боль.

Так забавно, что ты боишься всех, кроме себя.

Ногти сменились подушечками пальцев. Голос Польки снова стал мягким и игривым.

"Зачем мне бояться себя? Даже если я убью себя, это будет по собственному желанию. Всё, что я делаю — моё желание. А вот за других я ручаться не могу".

По-твоему, самоубийство лучше, чем убийство?

"Конечно. Это ведь выбор. И в нём никто не будет виноват".

Ты всегда так озабочен тем, чтобы никто не пострадал... Это тоже забавно. В итоге страдаешь сам.

"Себя мне не жаль".

Печально.

"Возможно. Но меня всё устраивает".

Полька ничего больше не сказала, просто легла мне на грудь, продолжая вырисовывать причудливые знаки. Потом потянулась к моим губам, выгнувшись в спине, как кошка. Я автоматически ответил на поцелуй, чувствуя, что согреваюсь. Головная боль медленно отходила на второй план. Я постепенно впадал в транс наяву. Не нужно было уже представлять лестницу, совершать какие-то манипуляции — всё происходило само собой.

Но ты хотел попробовать секс вне вондера, помнишь?

Мы уже лежали на сиреневом покрывале, а над головой было настоящее звёздное небо.

"Это было давно. Ты прекрасно знаешь, что вне вондера мне не хочется уже ничего".

Спазмы в висках прошли. Под носом не было остатков липкости. Я не мёрз. Идеальный мир, где можно было существовать в комфортных условиях.

Тогда чего ты хочешь здесь и сейчас?

"Ладно, видимо, я не так выразился. Я не хочу ничего во всех мирах этой вселенной. Просто конкретно тут мне несколько приятнее находиться".

Скучный ты. Пошли тогда в пещеру.

Я сосредоточился из последних сил. В вондере у нас было три основных локации, больше бы я не выдержал — комната, Эйфелева башня и пещера рядом с водопадом. Пещера была каменная, просторная, с разрисованными Полькой стенами и шумом водопада. Если высунуться оттуда, бешеный поток подхватит и унесёт — со мной это однажды произошло. Хорошо, в вондере бесконечное число реинкарнаций.

В пещере мы обычно проводили разные эксперименты. Польке это место нравилось больше, чем комната, потому что там я не вспоминал прошлое и реальный мир. Это было запрещено. Когда мы перемещались туда, я должен был либо ни о чём не думать, либо думать только о том, что связано с ней. Своеобразная терапия. Если я вдруг снова погружался в воспоминания, то должен был стоять на вершине Эйфелевой башни в грозу. Я боялся гроз, и этот страх, в отличие от страха высоты, никак не мог преодолеть. Поэтому стимул выключить память был очень высок.

Сейчас мне не хотелось туда, но Польке я практически никогда не отказывал: не хотел истерик. Она в любом случае настояла бы на своём, только изведя мой мозг и нервы.

Не слишком хорошего ты обо мне мнения.

Когда я открыл глаза, мы уже были в пещере. Равномерный шум убаюкивал.

"С моим мнением ты не считаешься, так что не думаю, что тебя это должно волновать".

Тоже верно. Поиграем?

"Делай, что хочешь".

Я максимально отстранился от происходящего, отключив чувствительность. Теперь воспринимал только зрительно и на слух. Поскольку вспоминать я не мог, постарался просто целиком очистить своё сознание от мыслей и только наблюдать.

Полька зажгла свечи на стене. Воск стекал кроваво-красным и капал ей на руки и плечи. Она напевала что-то себе под нос, сидя полубоком ко мне, и расчёсывала волосы. Естественно, первым делом она избавилась от платья, оставшись в одном чёрном белье. Я так и не понял, было ли оно продуктом моей фантазии или Полька создала его без моего непосредственного участия. Так или иначе, появилось оно ещё месяца четыре назад. Красивое. Я всегда ценил эстетику. Мне очень нравился дизайн — тонкое чёрное кружево со вставками из какого лёгкого и гладкого материала. Парадокс состоял в том, что постепенно оно начало занимать меня больше, чем сама девушка. Мне было интересно одно время, как сознание может создавать что-то настолько детальное. И сознание ли? Вдруг именно этот мир был реален, а тот, другой, я придумал сам от нечего делать? А вдруг реальности в принципе не было? Или я стал героем какого-то научного эксперимента?

Я давно перестал чувствовать возбуждение, поэтому мог себе позволить просто сухо рассуждать, наблюдая за девушкой. Я достаточно хорошо помнил, какая была на ощупь кожа Польки, внутреннюю дрожь, когда она касалась меня, поцелуи, вкус пота, но постепенно новые ощущения пропадали, уступая место равнодушию. Сначала я с интересом учился различать запахи, теперь же отключал их, чтобы не растрачиваться.

Ляг на живот. Сегодня я хочу посмотреть сзади.

"Тебе так интересен позвоночник?"

Думаешь, будет лучше раскроить тебе череп, чтобы посмотреть на мозг?

"Не знаю. Никогда не увлекался анатомией".

Жаль. А я бы пошла на патологоанатома, если бы оказалась в твоём мире. Мёртвые не брыкаются, когда их режут. Да и нестрашно ошибиться, правда?

"Ты становишься всё более жестокой".

Тебе это не нравится? Печально.

В голосе Польки и правда мелькнуло сожаление. Но она не стала дожидаться, пока я перевернусь на живот — села мне на ноги и зачем-то обмотала руки цепью, закинув их за голову. Потом поставила свечи на грудь.

Полежи тогда так.

Я думал, что дальше будет то же самое, что и в прошлые разы. Кожа начнёт раскаляться, появятся ожоги, волдыри, раны, а я буду смотреть и ничего не чувствовать. Но что-то пошло не по плану.

Сначала появилось жжение. Его не должно было быть в принципе, потому что я убрал осязание, но оно было. Сначала слабое, потом всё сильнее. Я попытался сконцентрироваться, чтобы ощущения вновь исчезли, но ничего не получалось. Тёмно-красные свечи не просто горели — обжигали. И я чувствовал боль.

"Что это значит?"

О чём ты?

Девушка всё так же непринуждённо сидела на моих ногах и делала вид, что ничего не происходит. Плохо притворялась, улыбка выдавала.

"Убери это".

Разве тебе больно?

Мне было не просто больно — адская боль проникала под кожу, а я был слишком беспомощен, чтобы избавиться от неё. Крутился, вертелся, но Полька и цепи держали крепко. Я процедил сквозь зубы:

"Чего ты хочешь?"

Хочу, чтобы ты пообещал мне, что не будешь думать о них. Что будешь меня любить, а не воспринимать, как надоедливое приложение к своему прекрасному миру. Я не заслужила такого отношения, Матвей. И я знаю все твои слабые стороны, чтобы заставить тебя делать то, что я хочу. Но мне это не нужно, понимаешь. Мне нужно, чтобы ты сам захотел. Любовь — это ведь так мало, правда? Ты говорил, что любишь меня, помнишь? Почему ты не говоришь это теперь? Почему?

Я ощущал, как воск, плавясь, въедается в тело, оставляет ожоги и убивает меня. Еле сдерживал крик. Еле понимал слова. Заставил себя выговорить:

"Я люблю тебя. Люблю. Прекрати".

Боль исчезла резко. Свечи не потухли, нет — пропала чувствительность.

Ты задаёшься вопросом, как я это делаю? Видишь ли, сознания у нас разные, но подсознание одно на двоих. Я и раньше могла так делать. Просто не было необходимости. Ты ведь дал мне обещание. Сказал, что будешь принадлежать только мне... Но в твоих мыслях другие.

"Ты сошла с ума".

А ты нормален? — девушка ядовито рассмеялась. — Ты помнишь, что мы делали? Ты помнишь, как ты живёшь?

"Я думал, мы союзники".

Союзники... Вот как теперь это называется? Не возлюбленные, не друзья — союзники. Мы никогда не были союзниками. Давай договоримся...

Голос Польки вдруг начал пропадать. Я понял, что это значит, и впервые за последние полгода обрадовался пробуждению.

Как не вовремя.

На краю сознания я услышал голос отца.

— Видимо, ты плохо меня понял. Одевайся и собирай вещи.