Но завтра стало намного хуже. Константин ничего не хотел есть – а когда я его все же накормил, его почти тотчас же вырвало. Костя ничего не мог делать – стоило ему ненадолго задержаться на одном месте, как сразу же он начинал чесать себе руки, ерошить волосы, качаться, шмыгать носом. Костя был бледен, как покойник, у него была температура.

Под вечер он стал очень нервным. Огрызался на мои вопросы; уверен, если бы была такая возможность, Костя и ударил бы меня. Я вспомнил тот вечер, когда мы просто гуляли ночью и предложил выйти на улицу. Но стоило нам покинуть подъезд, как он сразу же закрыл глаза руками и заявил, что вокруг слишком много света, и ему больно смотреть. Я усадил наркомана на мокрую лавочку, и Константин начал качаться, даже не слушая меня. Он словно был в ином мире, пропуском в который стала ломка.

Снаружи мы не пробыли и получаса. Когда вернулись, наркоман заявил мне, что я хотел его там бросить, обозвал бессердечным засранцем. Потом Костю опять стошнило. Он был совершенно ослаблен, если бы не я, вряд ли ему удалось доползти до кровати.

А ночью началось это.

– Макс, дай мне денег, – сказал Константин, вжавшись всем телом в стену, будто она могла вобрать в себя хотя бы толику его мучений, – дай мне денег, мне очень надо.

Я с ужасом осознал, что вот начинается, и мне сразу стало не по себе.

– Костя, я тебе ничего не дам. Ты должен быть сильным, и скоро все пройдет.

Он замолчал, и я уже успел заснуть, как вдруг его слова снова меня разбудили:

– Макс, дай мне денег. Дай. Мне. Денег.

Я хотел было успокоить Костю и погладил его по спине, но он прорычал:

– Не трогай меня. Дай мне денег.

– Ничего я тебе не дам, – я подумал, что надо бы перепрятать нашу коробочку с деньгами в другое место, чтобы Константин не нашел.

– Ты хочешь, чтобы я умер? – он повернулся ко мне, и я испугался: какие дикие у него были глаза, – ты этого хочешь, да? Дай мне денег, черт тебя подери!!

Мне очень сложно было совладать с собой. С трудом, я произнес так, чтобы мой голос не дрожал:

– Костя, тебе надо это перетерпеть. Скоро все пройдет, и снова будет хорошо. Все кончится.

– Ты тупой? – наркоман совсем не слушал меня, – мне нужны деньги! Дай мне их, у тебя же есть!

Его рука сильно сжалась на моей, и я подумал, что, еще чего, он начнет меня душить. Я быстро встал. Включил свет. Стало не так страшно. Костя сидел на кровати, зажав голову в руках. И снова качался.

– Дай мне денег, сука! – закричал Константин, ударив кулаком по стене, – я не возьму все! Мне только на один раз! Всего на один! Я больше не могу терпеть! Это слишком больно!

– Костя, я ничего тебе не дам, – как же сложно мне было сдержать свой голос, чтобы он тоже не ушел на крик, – давай ты просто успокоишься, и мы заснем?

– Я не могу спать! Я не могу лежать! – продолжал кричать несчастный, – мне больно! Мне жить больно, мне дышать больно! Я хочу уколоться!

Я тяжело перевел дыхание. Надо было как-то забрать коробочку из шкафа, пока этого не сделал наркоман. Костя перебрался на край кровати и свесил ноги вниз. Он выглядел сейчас так жутко, как тяжело больной человек. Его качало, когда он поднялся на ноги.

– Мне всего лишь на одну дозу... – проговорил Константин, глядя на меня своими блестящими, ужасными глазами, – я возьму совсем не много. Пожалуйста, Макс, мне так нужны эти деньги... – он оскалил желтые зубы и двинулся на меня, – дай мне денег, пожалуйста... Я только один раз ширнусь, а потом обязательно завяжу... Я верну деньги, верну, только дай мне сейчас, дай мне денег...

– Хорошо, – ответил я, подойдя к книжному шкафу и доставая коробочку, – хорошо.

Костя остановился напротив меня, и лицо его озарилось болезненной, фанатичной улыбкой.

– Мне всего лишь на одну дозу... – прошептал он и протянул ко мне руку со вздувшимися венами. Словно красная сыпь, алели следы от уколов. Я прижал коробочку к себе и шагнул назад. Лицо безумца сразу же омрачилось.

– Только не ври мне, Макс, только не...

Я захлопнул за собой дверь ванной. Константин сразу же задергал ее на себя, выкрикивая ругательства. Я тянул дверь на себя, моля Бога, чтобы у Кости не хватило сил ворваться внутрь. Коробочка с деньгами лежала позади меня – если он завладеет ею, то я потеряю его навсегда.

Но вскоре Костя перестал ломиться в ванную. А позднее я услышал, как хлопнула входная дверь. Я сразу же вышел из ванной, и сразу же понял, что мне не стоило этого делать. Наркоман повалил меня на пол и принялся избивать. Я извивался под ним, закрывался руками, кричал, чтобы он отпустил меня и одумался.

Потом Константин с меня слез. Я слышал, как он роется в коробочке, считая деньги.

– Костя, не делай этого... – беспомощно мямлил я, чувствуя во рту привкус собственной крови, – Костя, ведь ты же обещал...

– Я только один раз, – с радостью в голосе отвечал мне наркоман, – только один разик ширнусь, и больше не буду. Правда.

Потом Константин ушел. За дозой. Я смыл кровь с лица и вернулся в кровать. Глупо было верить, что он действительно бросит после этого раза. Глупо было вообще надеяться на что-то...

Я заплакал, лежа лицом в подушку, и ссадины щипало. Я не знал, вернется ли сегодня Костя, вернется ли он вообще... Мне было жаль и его, и себя, и почему-то своих родителей...

Константин вернулся достаточно быстро. Не говоря ни слова, он прошел в кухню, загремел ложками – я догадывался, что он сейчас будет делать, и больше всего сейчас хотел превратиться в невидимку, чтобы он никогда больше меня не видел. Я боялся этого наркомана, особенно когда он будет под кайфом.

Зажегся газ. Потом что-то зашипело. Я тихо лежал на кровати, с ужасом слушая, как брякнула о стол ложка, как сполз по стене Костя. Несколько минут общей тишины – и долгий, удовлетворенный выдох. Я медленно натянул подушку на голову и зажмурился.

Это все сон, это все сон. Это дурман, просто в этот раз я выпустил себе слишком много крови. Надо вставать, надо вылазить из ванной. Как же противно сочится кровь. Я выпустил слишком много...

Костя так и не двигался. Надо было встать и посмотреть – вдруг у него передоз. Если так, то еще можно спасти.

Стоит ли?

Я замер с одной опущенной на пол ногой.

Конечно, стоит! Ведь это же мой Костя! Многие наркоманы излечились, мой Константин тоже может! Вместе мы все сможем, все!..

Я осторожно выглянул из комнаты. Костя сидел у стены, запрокинув назад голову. Между пальцами был зажат кровавый шприц. Жгут до сих пор перетягивал вены на левой руке. Я с трудом присмотрелся к нему – кажется, он дышал.

– Костя... – прошептал я, тихо опустившись подле него, – с тобой все в порядке?

Наркоман очень долго не отвечал. Потом рассмеялся.

– Теперь мне намного... – он зевнул, – намного лучше.

Я понимал, что Костя все еще под кайфом, но не смог удержаться и прижался к нему. Он бросил шприц на пол и обнял меня за талию.

– Мой ангел... – прошептал Константин мне на ухо, – мой светлый ангел...

Что-то в его голосе было чужое или новое. Но все же это был мой Костя. Я спрятал лицо на его груди и беспомощно заплакал. А он смеялся. Смеялся, гладя меня по волосам. Смеялся, утирая мне слезы. Смеялся, кусая меня за ухо. Костя как будто не понимал, не помнил, что было между нами перед тем, как он укололся. Он как будто не замечал моих ссадин и синяков на лице и руках. Константин перетащил меня на кровать. Я не хотел его, не хотел после всех потрясений этой ночи, но какая ему была разница.

Костя был в другом мире. В этот мир не пускают таких, как я.

На следующий день он был почти прежним. Но я все равно не мог уже смотреть на него так, как смотрел раньше. Увидев утром следы на моем лице, Костя сразу же взялся за голову: безусловно, он помнил, как хорошо ему вчера было. Но я рассказал, что перед этим было не так уж и славно.

Почти час мой парень стоял передо мной на коленях, кляня себя и сравнивая меня чуть ли не с Богом на небесах. Когда мне вконец это надоело, я сказал, чтобы он поднимался и убрал за собой на кухне. Что-то во мне умерло тогда в ту ночь, и, наверное, поэтому я не особо поверил, когда Костя сказал, что это была его последняя доза.

Я знал, что таких, последних, доз у него будет еще много.

К черту полетели следующие два дня моих выходных. Костя уже не мог прожить долго без новой дозы. Я не знал, как еще ему противостоять, я не хотел, чтобы он меня убил – и давал ему деньги. Столько, сколько он хотел. Все катилось к чертям – я это прекрасно знал.

– Зачем ты начал со мной отношения? – как-то раз утром, когда его еще можно было застать в ясном сознании, спросил я, – зачем? Ведь ты же знал, что все закончится именно так. Ведь ты же готовил себя к такой смерти. Зачем?

Костя опять хотел рухнуть передо мной на колени, но я ему не дал. В последнее время я стал обращаться с ним очень холодно и жестко, потому что по-другому нельзя было.

– Я хотел стать, как ты, – говорил Костя и смотрел на меня щенячьими глазами, – я думал, что ты поможешь мне...

Последнее я воспринимал, как укор. Он думал, а не вышло. Я злился и бил Константина кулаками по всему, что попадется. Костя молча терпел мои удары и потом плакал, уткнув голову в мои колени. Мне было противно на него смотреть.

Вечером я давал ему деньги. Я не знал, зачем так делаю – можно было бы выкрутиться из такой опасной ситуации и другим способом, но на мой мозг напала апатия и разочарование. Я просто давал деньги, как будто не понимал, что, когда мы останемся без всего, даже без квартиры, он не будет чувствовать угрызений совести. Этот нарк просто пойдет грабить прохожих. Или таскать диски из магазинов, чтобы купить себе еще «лекарства».

Ночью, будучи под кайфом, он неизменно насиловал меня. По-другому это нельзя было назвать. Я ничего не чувствовал, внутри было пусто и холодно. И только чесались в предвкушении старые шрамы.

«Только не ты, – говорил я себе, – только не ты. Может быть, он все-таки одумается, как одумался уже один раз».

Потом я стал ходить на работу. Костя начал пропадать так же, как пропадал до своей попытки «завязать». У него не получалось продержаться более трех дней – потом он срывался и кололся. Почти до полусмерти. Константин так рвался в свой мир, что совсем забывал обо мне.

Кроме обиды и разочарования я ничего не чувствовал.

Однажды я сидел за прилавком и выписывал в блокнот последовательность действий, если у вашего друга случился передоз. В последнее время я понимал, что эта угроза летает ниже, чем мы думали.

От тщательного конспектирования меня оторвал мой давний знакомый. Один из тех немногочисленных друзей, которые были у меня в школе. В школе знакомый часто писал сочинения, а потом давал мне их списывать, с попутной доработкой, конечно же. Сейчас он стал кем-то вроде критика.

– Здравствуй, Максимилиан, – Сергей тоже знал мое полное имя – изумительная память, стоит ему только один раз услышать, – не думал, что ты еще работаешь здесь.

Мы пожали руки. Он поинтересовался, что я читаю, и я поспешно спрятал пособие под прилавок. Между простыми вопросами о том, как мы живем, чем занимаемся и как развлекаемся, я узнал много новой информации: оказывается, литература в наше время претерпевает ужасающий кризис, и ничего, достойного даже для растопки каминов, на прилавках не лежит.

– Только для сортира, – смеялся Сергей, – только для сортира.

Тут меня осенило.

– Кстати, о литературе, – я полез в сумку, – прочти, пожалуйста.

– Твое? – критик глубокомысленно вчитывался в титульный лист.

– Нет, это моего друга. Его зовут Константин. Он говорит, что раньше был известен.

Сергей хмыкнул, перелистывая рукопись.

– Ты что-то из-под меня хочешь, да? – мой знакомый всегда умел видеть истинные причины.

– Для начала просто прочти. Потом как-нибудь встретимся, и ты выскажешь свое мнение насчет этого... – я подбирал слова, – произведения.

– Как скажешь, – согласился мой друг и убрал рукопись в дипломат, – вот только я вернулся из отпуска, и ты сразу же мне работку подкидываешь.

– Так это же не для рецензии или еще чего-нибудь, – улыбнулся я, – посиди на досуге, почитай.

– Знаешь ли, на досуге я предпочитаю читать классиков. Там если и есть ошибки, то о них уже все известно, ведь тысячи критиков до меня успели высказать по этому поводу мнение. А с этим мне придется разбираться, как с работой, – он вздохнул, и мы продолжили разговор о том, где и с кем отдыхал Сергей в этот отпуск.

Когда я шел домой, то натолкнулся на старушек у моего подъезда. Как только они увидели меня, то сразу же все замолчали и пребывали в молчании весь мой путь до квартиры. Потом я снова услышал гул снизу – интересно, что именно их натолкнуло на столь живые обсуждения. Я думал об этом и даже снял наушники, мало ли, вдруг ухо зацепит что-то из их разговора, но вместо этого ухо зацепило кое-что другое.

Женские стоны из моей квартиры.

У меня даже перестало стучать сердце. Я прислушался и – да, действительно, женские стоны именно из-за двери. Такие стоны, как будто кто-то смотрит «клубничку», с той лишь разницей, что эти стоны были куда громче и...

Реальнее.

Почему-то я сразу вспомнил Кристину. Да, это вполне может быть она. В последнее время, наши отношения с Костей разладились во всех планах, и вполне вероятно, что сейчас он под кайфом и вообще мало что соображает...

Но я не собираюсь прощать его, учитывая все это.

Я сел на подоконник между первым и вторым этажом. Опять надел наушники. Зачем им мешать, пусть... Если Костя подцепит сифилис или СПИД, что ж, это его собственная вина. Такие болезни – спутники наркоманов.

Я сидел, опершись плечом о стену и смотрел на две двери – на мою и Кристинину. Желудок сводило голодной судорогой, но я не хотел входить туда и видеть, чем они занимаются. Мне уже было противно настолько, что меня не стошнило только потому, что в желудке с утра ничего не было.

Я хорошо знаю, почему у меня именно такая реакция на всякий секс, который только может быть между мужчиной и женщиной. Это идет из детства – если бы я рассказал об этом Косте, когда он интересовался моим прошлым, то, наверное, он захотел бы сдать меня сексопатологу.