Совершенно не спалось, поэтому я ушел по среди ночи к заброшенному зданию: поразмыслить над случившимся.
Недостроенный четырехэтажный дом в центре двора, огороженный высоким и довольно старым дырявым забором. Тут среда обитания бомжей и уличных собак, но их присутствие ни коим образом не навредит одиночеству, в котором сейчас хотелось побыть, а дома, ясное дело, посторонние шумы мешали. То ли дело пустой ночной двор с его тишиной и умиротворенностью.
Я забрался на крышу и сел на краю в позе йога. Ветер обдувал лицо и кисти рук, будто выдувая плохие мысли из головы.
Взглянул вниз и свесил ноги с десятиметровой высоты. Да, не очень высоко, но достаточно, чтобы переключить внимание на опасную высоту, от которой кровь то ли стынет, то ли закипает из-за переизбытка чувств при взгляде на нее.
Неужели мной вот так попользовались и выбросили? Высота манит меня, костлявыми пальцами подзывая к себе, улыбалась, стоя внизу.
Благодаря ему я обрел цель, но как только не стало его в моей жизни, цель потерялась. Я запутался. Каков же был мотив у этой сцены с самого начала? Говорил же себе: "Не влюбляйся, только хуже сделаешь!"
Я поднялся на ноги и взглянул вниз. Тело чуть покачивалось на ветру. Я сделал еще один несмелый маленький шажок вперед, но оступился и бетон посыпался на землю маленькими камушками.
Я упал, совершенно не заметив чувства полета и свободы, как описывают все самоубийцы. Просто глухой удар о твердую землю, пришедшийся в основном на левую половину тела. Рука, ребра, нога и голова. Больно. Может, это и конец.

Нет, я пришел в сознание, частично восстановившись от травм. По крайней мере, уже не так больно. Пахнет, как в больнице, дезинфицирующими средствами.
Лежа на катящейся куда-то койке, я услышал голос мамы:
— С ним все будет хорошо?
— Не могу сказать, но он, кажется, дышит.
— Господи, Владик, зачем ты это сделал?
Прости, мама.
Кушетка ударилась о двери и остановилась.
— Так, посторонние, покиньте кабинет! — раздался над ухом грубый мужской голос.
Двери стукнулись пару раз друг о друга, раскачиваясь и останавливаясь.
В сломанные конечности что-то вкололи, и я перестал чувствовать свое тело.
Что со мной произошло?

Я открыл глаза и начал чувствовать себя, будто сейчас у меня новые конечности, в них была странная легкость, как после хорошего отдыха, но шевелить ими не получилось из-за кучи гипса.
— Привет, — послышался до колик знакомый голос с правого угла палаты.
Я обиженно промолчал. Плюс, двигаться было все же немного болезненно.
— Прости, не знал, что ты воспримешь все так серьезно, — присел рядом с койкой Рудольф и положил рядом руки. — Влад, я знаю, что был дико неправ. Но я сделал это, потому что не хочу, чтобы ты заменял мне кого-то. Пойми, я люблю тебя, как и раньше, но когда смотрю на тебя, вспоминаю… — он вздохнул, словно сказать это так тяжело, — ее… — не осмелился он произносить имя.
— Что ты тут делаешь? — получилось у меня только прохрипеть, не обращая внимания на вышесказанные слова и боль в груди при вздохах.
— Твоя мама позвонила…
Я отвел взгляд в сторону, приказывая себе не спрашивать, откуда у нее вдруг взялся его номер.
— Если хочешь, можешь, прямо как пойдешь, разбить о мое лицо этот гипс. Я признаю, что это самый идиотский и эгоистичный поступок в моей жизни, — уронил на руки голову он. В голосе Рудольфа было сожаление, много сожаления, и оно явно терзало больное сердечко. Может, я и ошибся.
Я не стал озвучивать то, что его предложение оказалось весьма заманчивым.
— Ты не представляешь себе, как я себя чувствовал, когда узнал, что ты в больнице из-за меня…
В палату зашла мама, прервав душещипательные объяснения Рудольфа.
— Владик, ну, как ты? — подошла она.
— Нормально, но с трудом разговаривает, — ответил за меня Руд. Вообще-то, я еще в состоянии разговаривать.
— Ну, ничего, поправится, — покачала головой. — Ты мне лучше расскажи, почему ты оттуда спрыгнул?
— Я упал, — снова прорезался хрип.
— Влад, может, уже все расскажем? — поднял глаза Руди.
— Рассказывай, — я бы пожал сейчас плечами, не будь они загипсованы.
Рудольф прочистил горло и начал:
— Я встречаюсь с вашим сыном… Точнее, встречался еще несколько часов назад, — не отводя от меня взгляд, рассказал Руд. — Сегодня мы расстались и он уехал.
— Вот дурачки. Кто ж сразу вместе жить начинает?
— Мы бы так и жили дальше. Я уже говорил, что продолжаю его любить, но… — Рудольф глубоко вдохнул и тряхнул головой. Волосы свалились на лицо и он скрыл глаза. — Но он очень похож на мою бывшую девушку, и я не могу на него посмотреть, не вспомнив о ней. Это бесит, и я решил закончить все общение, чтобы больше не страдать, — постепенно повернул голову в сторону моей мамы Рудольф, наблюдая за ее реакцией.
— Как все серьезно, — вздохнула она. — Ну, я завтра зайду. Пока, ребята, — она ушла, но создалось ощущение, что сбежала.
— До свидания, — попрощался Рудольф.
Я смотрел на него умоляюще.
— Что ты на меня так смотришь?
— Ты передумал?
— Нет, Влад, прости, не передумал. Наверное, я еще не оправился от того раза.
Наступило молчание…
Я поморщился и на выдохе выдал все, что накопилось:
— Мудак. Как так можно играть на чужих чувствах? — хрипел я и сказал бы еще что-нибудь, если Рудольф не заткнул этот словесный фонтан поцелуем.
— Знаешь… без тебя я вообще не смогу существовать. У меня зависимость.