Я вернулся от него под ночь. Мой компьютер все еще был включен и все так же показывал два слайда, которые я успел сделать. Паша повернул голову.

– У Антона зависал?

– Да. – Я молил бога, чтобы Паша никогда не узнал, на чем я зависал у Антона в комнате. – Я спать.

– Но ты же... – Только и успел сказать компьютерщик, растерянно глядя на меня. – Ты же не закончил.

– Да я у него скинул эту презентацию. Они точно такое же в прошлый год делали. – Голова у меня совсем не варила, язык нес совершенную околесицу. Тело все было как будто обляпано его отпечатками, все ныло внутри.

– Но твоя флешка лежит на столе.

– Я у него взял флешку.

Когда я вернулся после умывания, Паша спросил:

– И фильм смотреть не будем?

Я застыл посередине комнаты. Нет, надо вести себя как обычно. Надо посмотреть с ним фильм и прокомментировать действия героев. Как всегда. Будь, как всегда. Как шпион с темным прошлым. В очках и в плаще цвета кофе с молоком.

– А, точно. Что у нас на сегодня?

– Ну можно про призраков ужастик посмотреть. Хочешь? Я прочитал в интернете, что он очень страшный, в стиле Паранормального явления.

– Тащи сюда. – Я упал на свою кровать, понимая, что я просто как выжатый лимон. Так сложно вести себя как обычно, если сегодня ты весь вечер занимался чем-то выходящим за рамки обычного. Я со страхом подумал, что я, кажется, сильно меняюсь, и Паша уж точно это почувствует.

Я открыл глаза и посмотрел на анимешника. Он молча протягивал провода к моей кровати. Мы всегда смотрели фильмы у меня. Мне показалось, или он что-то заподозрил? Нет, он, как всегда, просто устал после работы в Бейсике, или что там они сейчас делают. Он просто устал.

– Только не комментируй ничего. – Предупредил он меня. – Весь эффект испортишь.

Просто устал.

Я запретил себе думать. Если смотреть в мир и просто воспринимать то, что с тобой происходит, вдыхать морозный воздух, щуриться от ветра и хрустеть снегом под ногами, мысли умирают. Если делать то, что ты хочешь, мысли тоже умирают, потому что сомнениям ничего не остается, когда ты уже все решил, и знаешь, что должен идти до конца. Если бы я начал думать, я бы, наверное, убил себя, настолько вразрез шло то, что я делал с тем, из чего была построена крепкая стена моего мировоззрения.

Потом как-то неожиданно я понял, что мне это нравится. Мне нравилось смотреть в мир пустыми глазами и действовать так, как я почувствовал. Захотелось мне жареной курицы, я пошел и купил ее, невзирая на то, что отдаю за нее последние деньги, и что дома нет хлеба. Захотелось мне забить на учебу, я взял огромный молоток и забил, не думая, что через два дня экзамен, и что мне следовало бы готовиться. А если мне захотелось Антона и его сильной руки, я просто шел к нему и возвращался ночью, утром, или только на следующий день.

Я решил, что я, наверное, изменился. Я должен был измениться, потому что все вдруг стало по-новому. Не то, чтобы стало лучше. Я неожиданно для себя открыл, что, когда что-то меняется, оно просто меняется, не в лучшую и не в худшую сторону. Паша совсем отдалился от меня. Изменился. Я стал совсем близок с Антоном. Изменился. Линия моей учебы вдруг стала относительно ровной, без скачков и радостного энтузиазма. Изменилась.

Психологи зря говорят, что, когда человек хочет измениться, он только меняет свою прическу. Человек меняет прическу потому, что изменился. Я тоже ее поменял. Это тоже как-то неожиданно получилось, потому что я разучился думать и планировать, что же я хочу. Я просто пришел в салон и показал на первую попавшуюся картинку. А это было что-то с одним бритым виском и челкой на другой бок.

Потом я сидел у Антона на страничке и увидел на фотке какого-то там лохматого солиста тоннели в ушах. Пошел в салон и сделал себе такой же. Было больно, но я кайфовал. Плага была прозрачная, с черным маленьким черепом внутри.

Я взял за привычку утягивать ремень на джинсах до такой степени, чтобы он врезался в кожу на моих костях. Потом, придя с учебы, я чуть ли не кончал, когда Антон проводил пальцами по красным отметинам на бедрах.

Я сдал последний экзамен. Купил билет и подарил Паше на новый год статуэтку маленькой няшной девочки в синем платье. Он подарил мне перьевую ручку для записей непотребных в тетрадь смерти. Мы посидели немного, выпили чая, но никто больше не скакал на моей кровати и не называл меня Тем-семпаем. Мне было немного грустно от этого, но я не думал, и обо всем забывал, даже если Паша на пять минут выходил в туалет. Когда он возвращался, скрытая камера форматировала жесткий диск и начинала запись сначала.