Паша написал смску, чтобы я купил сахара. Это случилось, когда я уже почти подошел к общаге, поэтому мне пришлось вернуться. У входа я опять столкнулся с кем-то, и, поскользнувшись, упал на обледеневшее крыльцо.

Меня потянули вверх со знакомой силой. Я сдвинул шапку на затылок и замер, уставившись в лицо Антона. Тот поспешно отдернул руки.

– Привет. – Сказал он.

– Привет. – Ответил я.

Но я не смог не обернуться, когда он, не сказав ни слова, пошел к общаге. Его темную фигуру скоро поглотили комья снега, который явно вел развязную половую жизнь и совершенно не боялся превратиться в сосульки на карнизе магазина. Я подумал, что где-то глубоко, в своем подсознании, тоже всегда хотел быть сосулькой.

Я должен был все обдумать. От подобных мыслей в животе селились летучие мыши, которые при все более новом повороте царапали когтями стенки желудка и стелили кожистые крылья вверх по пищеводу. Никакое домашнее задание не шло мне в голову. Паша, счастливый в своем неведении, делал субтитры к какому-то аниме, спрашивал время от времени у меня слова. Короче, пользовался мной, как живым словарем с функцией дикторского произношения и дикторского мата в неподходящие моменты запроса слова. Тем временем, летучие мыши устроили у меня настоящее гнездо, и я в минуту крайнего напряжения почувствовал, что, если я сейчас не пойду покурить, я рискую превратиться в бэтмена. С учетом моей склонности к боли, я буду довольно бесполезным бэтменом.

На балконе толпились какие-то первокурки. Они довольно быстро ушли, голося и матерясь на весь коридор. Было жутко холодно, хоть я и надел пухан. Руки все равно лизало морозным ветром. Я докурил до середины, зябко передернул плечами и вышел в коридор. У батареи было хорошо и тепло, она жгла ноги через джинсы.

Я вот даже не удивился, когда снова увидел его. Я подумал, я как сучка с течкой. Почуяв раз, он теперь всегда держался рядом, и мы продолжаем сталкиваться и наталкиваться, замечать и случайно встречаться на улице и в общаге, в универе и в своих мыслях.

– Ну как ты? – Почему-то спросил я, когда он примостился рядом у батареи. Антон долго щелкал зажигалкой, но та видимо вконец сдохла. Я протянул ему свою.

– Да нормально, – негромко ответил он, – курсовую пишу. В зачетную неделю руководитель сказал показать ему теор часть и материал на практику.

Я вздохнул. От таких разговоров в петлю хотелось лезть.

– А у меня половина автоматов в эту сессию. – Все же поддержал я разговор. – Это клево, рано домой уеду. Мама сказала, приедет к нам в гости с отцом.

– Вы не вместе живете?

– Нет, она на юге осталась. С каким-то мужиком. Вчера буквально позвонила, сказала, после двадцать шестого приедет. Я двадцать пятого как раз историю языка сдаю и отчаливаю.

Он молчаливо кивнул, опустив голову. Сигаретный дым медленно и плавно поднимался от его губ, просачивался сквозь его волосы, западал в ноздри и глазницы, и неспешно тянулся к форточке. Мимо курилки прошел Паша, оглянулся на нас, улыбнулся и исчез в коридоре.

Антон докурил, поднялся и ушел. Я второй раз за день смотрел в его спину. Летучие мыши внутри похоже начали учить своих детенышей летать – смятение, страх и нервное ожидание бурлили и перетекали одно в другое.

Я вернулся в комнату опущенный и побитый, как после устного экзамена по практике языка. Сел за компьютер, начал делать презентацию. Потом подумал, что, может быть, я забыл сигареты на подоконнике. Проверил. Нет, не забыл.

Добавляя на слайд портрет Френсиса Бэкона, решил, что в следующий раз не пойду на балкон. Там чересчур холодно, да и вообще эти первокурки... Спаса от них нет. Почему-то, когда я был на первом курсе, меня как-то неудачно всегда заставали за распитием алкогольной продукции. А эти заливают уже вторую неделю, а им хоть бы хны. Нечестно так.

Паша вернулся в комнату.

– Че делаешь?

Я схватил сигареты и сказал, убегая за дверь.

– Я курить!

Что-то заставило меня опять вернуться на то место, где недавно состоялся этот недоразговор, эта ампутированная имитация диалога про портрет Ленина, как в учебниках по ускоренному курсу изучения английского языка. Я нервно закурил, глядя вправо. Там, через две двери, была его комната.

Может, сходить к нему, спросить, как у него дела. Выглядел он как-то неважно. Все-таки, он мой как бы... ну это, друг, что ли. С другой стороны, что мне говорить и как себя вести. Ему явно некомфортно в моем обществе.

Я вздохнул, выпустив приличную порцию дыма в окружающий мир. Что мои мысли... сигаретный дым, уходящий в никуда, невозвращенный и непотребный для этой реальности.

Но должен же я что-то сделать. Я поднялся, бросил окурок в банку. Зачем-то поправил на себе футболку, отряхнул джинсы. Шмыгнул носом. Ладно, идти так идти.

Ноги были слабыми, как после первой сигареты. Я шел к углу, чтобы спустя пару секунд обнаружить себя у его двери. Я должен был это сделать, чтобы эти чертовы мыши в моих кишках подохли и переварились. Чтобы я больше не испытывал этого шевеления внутри и не суетился на одном месте, как пораженный гельминтами.

Я настолько углубился в свои мысли, что крупно вздрогнул, когда натолкнулся на него из-за угла.

– Ты достал меня уже! – Воскликнул он, схватив меня за плечи. – Хватит! Хватит всюду таскаться за мной. Ты слышишь?

Я только смотрел на него и не мог ничего ответить. Он выглядел так захватывающе, когда ругался. Нет, даже не ругался, а когда орал на меня. Если бы он матерился, орал, и бил меня. Если бы он сорвал себе голос... Если бы я оглох от его крика, и у меня кровь потекла из ушей. Если бы я увидел его бьющимся в истерике, в помрачнении, способным разбить мне голову, уронить на пол и наступить на мое горло... Я прикусил губу и сделал то, что всегда делал, когда на меня орали.

– Это ты слушай, чертов извращенец! Не смей даже курить рядом со мной! Меня воротит, когда я тебя вижу! Чертов пид*р! Я ненавижу таких засранцев, как ты.

Это сработало. Он шумно втянул воздух, пазухи носа расправились, как крылья коршуна, кадык ушел вниз, натянулась яремная вена. Мир снова застрял на паре секунд, отделяя одно движение от другого, а потом со всего размаху вернулся на круги своя, как в крутом боевике. Он так сильно ударил в стену рядом с моей головой, что бирюзовая краска посыпалась мимо моего лица вниз.

– Я тебя сейчас так *бну, мало не покажется. – Как зверь прорычал он. – Малолетка фигова. Совсем охерел что ли?

Сердце у меня поползло вниз, распирая пищевод, раздвигая ребра, пробивая всем мышам черепа, перемалывая крылья и смешивая их с желчью и кровью. Я теперь точно знал, что я хочу, и именно это начало меня изводить сегодня после того, как я попал под снег. Он все еще был напротив меня, он дышал мне в лицо, сведя челюсти в ярости и отчаянии. Но вдруг он заметил эту перемену в моем лице и услышал, как гибнут мерзкие летучие мыши сомнения. На минуту воздух из наших легких смешался.

– Пойдешь ко мне?

– Да.