– Ну что, готовы? – Спрашивал у Тони Пол в пятницу вечером. Они стояли возле рабочего места Тони, собираясь уходить в числе последних из редакции.

– Да, надеюсь, Натан уже готов. – Тони торопливо прибирался на столе: убирал черновики в папки, складывал прошлые выпуски в стол, убирал ручки и карандаши в органайзер. – Потому что собирается он ужасно долго.

Настроение было отличное. Впереди их ожидал шумный вечер в веселой компании друзей, за ним – суббота, которую можно было провести в совместных прогулках, тихих посиделках в беседке, негромких разговорах и близости без каких-либо стеснений в присутствии никогда не дремлющего и почти что всегда враждебного города. У Тони было много надежд на уик-энд: расслабиться самому, привести в порядок мысли, привести в чувство Нэнси. Нэнси так и не получил ни одного приглашения на работу за эту неделю.

– Красота требует времени. – Сказал Пол с улыбкой, но потом мгновенно стушевался. – То есть, я не то хотел сказать. Я не имел ввиду, что Натан... некрасивый.

– Я понял тебя, Пол. – Тони поддержал его смехом. Накинул на плечо сумку с документами и правками, которые не собирался смотреть вплоть до вечера воскресенья. Но когда они уже направились к выходу, у Тони на столе зазвонил телефон.

– Кто там так поздно? – Он снял трубку. – Да, Боуэлл слушает.

– Алло, сладкий? – Заговорил сразу Нэнси. – Ты еще на работе?

– Да, Натан, мы уже выходим. Скоро приеду домой. Ты готов?

– Слушай, я как раз по этому поводу. Можешь заехать не к нам домой, а к твоим родителям?

-–Чего?? – Тони переглянулся с Полом. Тот подошел ближе.

Нэнси рассмеялся.

– Да ничего такого, милый. Просто мы с Глорией сегодня прикидывали портьеры, смотрели, что подправить, что скорректировать. Я немного не уложилась, сам понимаешь, все эти дамские дела.

Тони услышал еще один смех – явно мамин. Они там что, сидят сейчас вместе и, попивая чай, рассматривают его детские фото?

– Мы потом сможем сразу поехать в... э-м... как это место называется, напомни?

Еще не хватало, чтобы Нэнси по своей легкомысленности сболтнул матери, где решила собраться отъявленная гей-тусовка. Тони сжал телефонную трубку в руке.

– Я сейчас за тобой заеду. Будь добр, приготовься сразу ехать. Потому что придется нехилый крюк делать. Нам нужно в совершенно противоположную сторону.

– Да, конечно, лапушка. – Мгновенно вспенился сахаром Нэнси, словно перебродившее шампанское. – Буду ждать тебя, как штык!

– Черт знает, что!.. – Сказал Тони, бросив трубку и направившись к двери. Пол торопливо последовал за ним.

– Что-то случилось? У тебя такая гамма чувств была на лице написана, я не знал, что думать.

Они вошли в лифт. Тони встретился со своим отражением глазами. Вид у него и вправду был неоднозначный.

– Натан, кажется, подружился с моей мамой. – Сказал он, приглаживая волосы, вставшие дыбом на затылке.

– Разве это плохо?

– Н-нет, но... Он совершенно не умеет держать язык за зубами. Представляешь, они сейчас сидят дома у родителей и как ни в чем не бывало обсуждают портьеры!

Пол потер лоб, размышляя. Двери лифта с легким шорохом открылись. Они вышли в холл и направились к выходным дверям.

– Все равно не понимаю, почему это плохо, что Натан нашел общий язык с твоей мамой. – Признался Пол, вытягивая по-гусиному голову и вглядываясь в номер проезжающего мимо автобуса. – Твоя мама в курсе твоей ориентации. И, в отличие от отца, кажется, принимает ее. Все же хорошо, разве нет?

– Пойдем, подвезу тебя. – Тони направился в сторону парковки. – Много у тебя вещей? Вначале съездим до тебя, потом уже до моих родителей. Все планы наперекосяк.

Они действительно договаривались вначале собраться с Нэнси, затем заехать за Полом, и только потом уже ехать в Сидэр-виллэдж, где Филипп забронировал два домика на территории с большой зоной для барбекю в окружении кедров и гигантских елей. Но, видимо, неожиданный визит Нэнси к матери – и почему он не предупредил сразу? – нарушил стройный план, который успел выстроить в своей голове Тони.

У Пола действительно было немного вещей: только одна сумка, которая заняла десятую часть багажника. Забравшись в салон, они поехали через весь город на окраину, в сторону частного поселка, где размещался особняк Боуэллов.

– Так ты не ответил. – Начал прежний душный разговор Пол, когда им надоело обсуждать работу и слушать радио. – Что не так с тем, что Натан общается с твоей мамой?

Тони помолчал, кусая губы. Они угодили в пробку, протянувшуюся почти по всей длине Бродвейского моста. Кажется, какой-то растяпа в самом начале пробки успел вляпаться в бампер соседа. На часах было начало седьмого. Он был голодный и нервный.

– Если бы мать жила одна, я бы и слова против не сказал. – Наконец, выдохнул он. Им удалось продвинуться немного вперед. Лобовое стекло было залито красными стоп-огнями стоящих впереди автомобилей. – Но отец...

– Боишься, он Натану что-то скажет?

– Если только скажет. – Тони глянул на Пола, затем поджал губы, понимая, что не должен сердиться на друга, который просто пытается помочь. – Он и руку поднять может, если что не по нем. А он мне четко сказал, когда мы у них в гостях были, что видеть больше его у себя не хочет. И что в итоге? Мама попросила Натана сшить какие-то дурацкие портьеры для их спальни!..

Он вдавил кнопку на руле. Автомобиль издал дребезжащий гудок. Машина, вставшая впереди, слабо тронулась, будто сонная муха. Пробка медленно текла вверх по мосту.

– Не думаю, что твоя мама даст Натана в обиду. – Пол отвлекся от изучения огней, которые словно на нитку были нанизаны вдоль береги реки Уилламетт. – Если мне не изменяет память, она – миссис с секретом.

– Да. – Тони кивнул. – Но все равно. Отец слишком бесится, когда видит хотя бы намек на что-то подобное. Вообще после того ужина, я бы не хотел возвращаться к родителям еще как минимум полгода.

– Ну, немного осталось потерпеть. – Пол запустил пальцы в немного отросшие пряди волос. Волосы у него были мягкими, но непослушными. Особенно потешно Пол выглядел зимой, когда снимал шапку и обнаруживал, что за это время у него появились «рожки» и вихры, которые не поддавались укладке даже с помощью пятерни, смоченной водой. – Сейчас заедешь, быстро спасешь свою принцессу, и жили они долго и счастливо.

Но принцессу удалось спасти только спустя сорок минут, если не целый час. Вначале они плелись в пробке, затем ждали, пока Нэнси соберет свои рабочие инструменты, а мама сложит в пакет начатые портьеры, а к ним еще в отдельном пакете печенье, домашний кекс, рулет с фаршем и сыром.

– Мама, не нужно, мы торопимся и так. Всюду опоздали уже. – Говорил Тони, готовый вытащить Нэнси из родительского дома за ноги, если он сейчас же не поторопится. Нэнси, услышав раздраженные нотки в его голосе, сунул ему в рот печенье.

– Здравствуйте, миссис Боуэл! – Подал голос Пол, дожидавшийся процессии в коридоре. Мама всплеснула руками.

– Пол, милый, чего ты там, как неродной? Проходи, будешь чаю? Давайте все вместе выпьем чаю, а потом уже поедете. Ну, нельзя же на голодный желудок!..

– Нет, нам надо ехать. – Тони взглянул на часы и закашлялся. Они должны были оказаться в Сидэр-виллэдж еще полчаса назад. – Натан, умоляю, быстрее. Нам еще за собственными вещами заезжать! И снова через весь город.

– Ох, ладно. – Нэнси накинул пальто. Они с мамой обнялись, чмокнули друг друга в щеки. – До свидания, Глория! Вы такая чудесная! Все поправлю к понедельнику.

– Чудно, я как раз поеду к стилисту в город в понедельник. Заеду к вам. Можем посидеть где-нибудь в кафе.

– Поехали, поехали, Натан, умоляю!.. – Тони чуть ли не силой придвинул Нэнси к себе. – Пока, мам. Спасибо за... еду.

– До свидания, миссис Боуэлл. – Пол взялся за дверную ручку, готовясь выйти.

– Поешьте хотя бы в дороге! – Успела крикнуть им вслед мама Тони. – Ведь с работы же!

В машине все трое напряженно молчали. Вернее, в напряжении были Пол и Тони, в то время как Нэнси начал трещать, стоило машине тронуться.

– Тони, у тебя просто мировая мама! – Он сунул было Тони еще печенье, но тот отвернулся. – Портьеры получаются просто чудесные. Мы выбрали лаванду. Должно освежить спальню твоих родителей. Ох, сладкий, у твоего отца ужасный парфюм! У меня вся одежда пропахла, пока я скакала там возле окон, как ведьма на шесте.

– Ведьма на шесте? – Подал голос с заднего сиденья Пол. Нэнси повернулся. Протянул и ему печенье. Тот благодарно захрустел угощением.

– Это игра такая, мы в детстве играли. – Нэнси тоже откусил печенье. – Ведьма на шесте, ведьма на шесте. Кто поцелует ведьму на шесте?

Тони не отреагировал на эти слова. Ему казалось, весь приятный вечер крошится в руках, как то песочное печенье, которым Нэнси потчевал сейчас Пола. Ведь все было расписано так красиво и ровно! Нэнси снова поставил все с ног на голову!

– Почему ты не сказал, что будешь у матери? Ты разве не знал? – Спросил он, когда они въехали в город. – Мы же буквально вчера обсуждали, как поедем. Ты и слова не сказал о своих планах с портьерами.

– О, милый. – Нэнси махнул рукой. Поискал в салоне бутылку с водой, чтобы запить еду. Ничего не найдя, вздохнул. – Твоя мама сегодня мне сама позвонила, примерно часов в одиннадцать. Как я мог ей отказать?

– А почему ты меня об этом не предупредил, что планы изменятся? Натан, мы на одних только разъездах из города и в город потратили и кучу денег, и времени. И все еще даже на милю не приблизились к Сидэр-виллэдж!

Нэнси замолчал, отвернувшись. Тони едва не ударил рукой по рулю, когда увидел боковым зрением, как тот выдирает из кармана пачку сигарет и открывает окно, чтобы злобно закурить. Нечего строить из себя обиженку. Ведь Нэнси сам во всем виноват. Они уже могли потягивать коктейли, жарить мясо, слушать болтовню друзей. А вместо этого парятся в машине, не достигнув даже и половины запланированного пути.

– Вещи ты хотя бы собрал? – Когда они подъехали к дому, спросил Тони.

Нэнси молча выбрался из машины, поднялся по крыльцу, хмуро кивнул на приветствие консьержа. Пол и Тони посмотрели ему вслед, выходя в свежий осенний воздух.

– Зря ты так. – Сказал Пол. – Он не подумал. Не со зла.

– Пойду помогу ему. – Тони направился следом, раздраженно пиная мысли о том, что Нэнси неплохо бы начать думать хотя бы изредка.

Он столкнулся с Нэнси, выходящим из лифта. Так же ничего не говоря, тот сунул Тони его сумку и пошел к дверям. Чувствуя разрастающееся чувство стыда, Тони пошел за ним. Нагнал на крыльце, повернул к себе.

– Прости. – Тони склонил голову. – Я не люблю, когда все идет не по плану.

– Ну и дурак. – Негромко сказал Нэнси, отвернувшись. – По плану, детка, ничего никогда не идет. Ты еще глупее меня, если считаешь, что эту жизнь можно контролировать.

Они посмотрели друг другу в глаза. Тони захотелось прижать Нэнси к себе, поцеловать, показать своим теплом, телом, своими прикосновениями, что меньшее, чего он хотел, это причинить ему боль. Но за спиной был консьерж, мимо в гетеросексуальных автомобилях ездили гетеросексуальные люди, а до настоящих чувств в этот осенний вечер никому не было совершенно никакого дела. Поэтому Тони только кивнул, признав свою вину, и они вместе спустились к машине.

– Ну что, наконец мы на пути к счастливым выходным? – Спросил Нэнси, когда автомобиль выбрался на проселочную дорогу и направился в сторону Вашингтон парка – в нескольких милях до него и располагался в экологически чистой зоне заветный Сидэр-виллэдж.

***

- Властью, данной мне Леонардо да Винчи, Оскаром Уайлдом, Авраамом Линкольном, Марселем Прустом, а также Петром Ильичем Чайковским, я открываю торжественный чин славных холостяков в этот грешный вечер! – Крикнул уже весьма нетрезвый Филипп, когда высокие старинные часы в гостиной ударили ровно двенадцать раз, и шумная компания гурьбой вывалилась на улицу.

Для Фила соорудили постамент: еще вечером вытащили массивный стол, к нему поставили скамейку, а на него – табурет. Филипп запахнул на себе плед, подошел к постаменту. Отбросил гриву буйных волос с лица одним уверенным жестом. Он был похож на римского правителя: пока еще не совсем Цезарь, но уже и не Нерон.

– Инструмент мне!

Эндрю и Макс, хихикая, подтащили к нему большой черный футляр. Открыли его, извлекли виолончель и смычок. Пол помог Филиппу забраться на постамент, передал ему виолончель. Торжественный куратор с достоинством сел, раздвинул ноги, наклонил к себе инструмент, взяв его нежно, трепетно, боясь дышать, словно мог расстроить одним только нетрезвым дыханием. Качнулся, задев смычком первые струны. Виолончель мгновенно отозвалась стоном, который взметнулся вначале вверх, задрожал и растворился в воздухе.

Филипп качнулся в другую сторону. Левая рука стала перебирать струны, зажимая то верхние, то нижние, то давая тремоло. Мелодия, словно на швейной машинке, покатилась с самого верха до низа, охватывая немыслимые октавы, озвучивая такую глубину, которая могла пробудить существ, прежде не показывавшихся на поверхности еще ни разу. У них были бы косые, горбатые спины, на которых уже выросли целые города.

Левая сторона лица у Филиппа, как и его плечо были освещены оранжевым костром – Пол и Макс развели его незадолго до начала величественной церемонии. В моменты, когда мелодия вновь замирала, можно было услышать треск поленьев. Тони накинул свой плед на Нэнси, слившись с ним своим теплом. Тот смотрел вверх на Филиппа, словно зачарованный и, кажется, не осознавал ничего, что происходит вокруг.

Музыкант вновь задержался на самой вершине мелодии. Затем, тряхнув волосами, экспрессивно спустился по полутонам до самых низких, берущих за душу, звуков, вывел смычком по струнам даже не ноты, а будто собственную душу. Три повторяющихся аккорда ударили следом по струнам, все сильнее, отчетливее, жестче. Филипп отнимал смычок после каждого, словно пытаясь отряхнуть тяжелые звуки, сбросить их под ноги, как будто водил смычком по жирному сливочному маслу. Мелодия сделала еще один немыслимый прыжок теперь уже в противоположную сторону, замерла в ломанном аккорде, задрожала.

Снова бросилась вниз, и опять поднялась вверх, опять ударилась в басы и вновь взлетела к небесам. Филипп довел ее до самого исступления, спустившись чувственными пальцами почти к основанию виолончели. Виолончель всхлипнула, мелодия задрожала в его руках, замерла.

- Боже, он бесподобен!.. – Выдохнул вполголоса Нэнси. – Как он играет!.. Тони, это невыносимо слушать!

- Невыносимо? – Тони обнял его за талию, привлек к себе. – Тебе не нравится?

Виолончель разразилась стонущей, проникновенной мелодией. Она качалась из стороны в сторону, словно на качелях, набирая обороты, усиливаясь, говоря навзрыд, хрипя, чтобы затем, достигнув почти что кульминации, опять оборваться. Этот фрагмент из Вариаций Тони всегда напоминал прибой: море то накатывает, то спускается обратно, то начинает биться в неистовстве, то вдруг отступает, замирает, задумывается, дремлет.

- Это очень красиво, Тони. – Нэнси прижался к нему, словно ища защиты. – Настолько красиво, что больно слушать.

- Да, Фил знает, как нужно играть. – Тони вдохнул запах его волос. Понял, что не может больше терпеть, приподнял его голову за подбородок и жадно поцеловал. Губы у Нэнси были терпкими от выпитого вина, и от этого привкуса желание только усиливалось. Тони провел рукой по его спине, сгреб задницу, вжав его в себя. Нэнси, затрепетав, влился в него, шепча между поцелуями его имя, едва слышно постанывая, обдавая лицо влажным, горячим дыханием.

Они оторвались друг от друга только когда вокруг загремели аплодисменты. Филипп поднялся, отвесив величественные поклоны. Затем прислонил к себе виолончель и произнес:

- Как эти «Вариации» Чайковский посвятил своему другу, так и мне позвольте посвятить этот вечер Шону, который приехал сюда сегодня с разбитым сердцем! – Он указал смычком на полноватого и уже немолодого мужчину, который периодически икал. Вид у него был весьма печальный. – Шон, дорогой мой. Чин славных холостяков – светлейший и достойнейший чин из всех, что были созданы человеком. И каждый, кто возвращается в него, становится светлейшим и августейшим! К чертям всех этих зазноб. Если не склеилось – ты их не достоин. Выйди из сих срамных вод, отряхнись, возлюби себя и возрадуйся, что отныне ты чист и свободен. Поприветствуем же прибывшего в сии чертоги троекратным ура и троекратным ударом по печени!

- Ура! Ура! Ура-а-а! – Подхватили его вдохновленную речь все присутствующие. Скрестили над головой Шона свои напитки: у кого пиво, у кого текила, мартини или вино. На Шона пролилась пара капель спиртного, но он уже был слишком пьян, чтобы заботиться о своей одежде.

- Отныне ты не человек с разбитым сердцем! – Отпив из своего кубка и вылив остатки за плечо, сказал Филипп. Ночной ветер трепал на нем плед, словно тяжелую мантию. – Отныне ты – один из тех, кто может сам решать, где и как спать, что есть и пить, как проводить вечер. Отныне ты – свободен! Дорогие братья, завершим ритуал священным омовением!

Тони потянул за собой Нэнси, который разглядывал происходящее с совершенно детским восхищением. Все выстроились перед Полом. Он раздавал каждому по две бутылке чего попадется.

- Что с этим делать? – Спросил Нэнси, когда ему выдали банку Портера и какой-то вишневый алкогольный коктейль.

- Пойдем, сейчас увидишь. – Тони ввел его в круг, в центре которого был Шон. Филипп все еще стоял наверху, правда спустил виолончель обратно в футляр. В одной руке у него был смычок, а во второй – уже открытая бутылка шампанского.

- На счет три! – Скомандовал он, подняв смычок в звездное небо. – Один! Два!

- Что надо делать? – Захихикал Нэнси, оглядывая серьезные лица собравшихся. Шон развел руки в стороны и закрыл глаза, подняв голову, словно ожидая сошествия благословенного божества.

- Просто повторяй за мной. – Шепнул Тони в ответ.

- Три!

Захлопали открываемые банки. Нэнси взвизгнул, когда сверху на Шона начал литься сверкающий в свете костра поток шампанского из рук Филиппа. Вслед за ним на розовую рубашку, на коротко стриженные волосы, на закрытые глаза Шона полились потоки пива, вина, коктейлей, окрашивая его лицо в самые алкогольные на свете цвета: бордовый, янтарно-желтый, изумрудно-зеленый. Нэнси поразило, каким спокойным в это время было лицо Шона, словно он действительно оказался в бурном потоке реки, смывающей все грехи, все страхи и всю боль. В этот момент для него перестала существовать неведомая зазноба из Лос-Анжелеса. Он сам перестал существовать. Был только ритуал, пьяный, торжественный, смешной и одновременно серьезный. Остальные члены чина славных холостяков смеялись, отпускали шуточки, кричали «Ура!» и «Нахер его!». Шон размазывал по лицу липкую воду. Костер продолжал полыхать.

- Я совершенно продрогла. – Шепнул Нэнси, когда ритуал завершился, и Шона под руки увели умываться в дом Пол и Макс. Сжал горячую руку Тони, заглянул в его глаза, прикусил нижнюю губу.

- Конечно. – Кивнул Тони, без слов понимая, куда зовет его Нэнси. – Пойдем... поищем тебе теплую одежду.