⚜ Видегрель ▫ Садис ▫ Кайлер ▫ Миллес⚜

***

Оставив Кайлера разбираться со своими нелегкими мыслями и отдав персоналу необходимые распоряжения, Видегрель вернулся к себе.

Возвращение мальчишки и его неподдельное желание наладить свою жизнь, подняли мужчине настроение, сделав его по-настоящему счастливым.

Должно быть, именно так чувствовал себя Кано, когда они с Акено добивались успехов в своих стараниях и начинаниях.

Кано...

Воспоминание об отце вновь сжало сердце Видегреля скорбной болью.

Как странно... несмотря на пекло, в жерло которого мужчина его бросил, Видегрель больше не чувствовал к нему злости. Обида и ярость, довлеющие над ним первое время после предательства, словно вытекли из него вместе с кровью. И теперь, каждое воспоминание о мужчине отзывалось в душе Видегреля лишь горчащей на языке нежностью, да несбыточным желанием вновь вернуться в то прекрасное время, когда они еще жили под одной крышей. Когда совершенно чужие друг другу люди волей судьбы стали очень крепкой, очень дружной и самой настоящей семьей.

Жаль только, что жизни было плевать на его желания. И эта мерзкая двуличная сука с особой изощренностью забирала у него тех, кто был дорог сердцу.

Впрочем, она отняла не всех.

Кайлер вернулся. А за неприметной дверью спал самый близкий и самый любимый человек на свете.

Мысли о Садисе отразились на губах Видегреля теплой улыбкой. И он, толкнув дверь в спальню, застыл на пороге, рассматривая любовника.

Уставший и вымотанный, сейчас Садис крепко спал. Прошлая ночь выдалась очень тяжелой, и не прошла для Садиса бесследно. Рана в плече Видегреля не давала покоя и тревожила болью и разыгравшейся горячкой. Из-за этого Садис всю ночь не смыкал глаз, проявляя свое искреннее беспокойство чтением занудных лекций о вреде самолечения и всевозможными попытками облегчить мучения Видегреля.

Ох уж этот несносный, упрямый Садис. Вредный до невозможности. Настойчивый, прямолинейный, крепкий как броня. Такой любимый... до дрожи в теле. Такой неприступный как крепость на утесе.

И не сломить его ничем. Не убедить, что рана уже почти зажила, и можно больше не бояться близости.

Не слушает ведь. Твердит, что ему невыносима сама мысль, что он может стать причиной новой боли.

А Видегрелю была невыносима жизнь без жарких ласк и чувственных поцелуев любимого человека.

Без тепла любимого тела смысл его существования просто терялся.

Видегрелю хотелось кожей чувствовать просыпающееся в любовнике возбуждение, хотелось слышать, как ускоряется биение его сердца, хотелось вновь познать всю силу его любви и забыть в этом омуте обо всем на свете.

Сделав несколько шагов к кровати, Видегрель присел на самый ее край и мягко провел кончиками пальцев по острой скуле мужчины, любуясь его резкой и суровой красотой.

«Быть может, Кайлер прав?» - вдруг, мелькнула мысль у Видегреля. – «Быть может, надо просто взять все в свои руки и перестать ждать? Просто взять то, чего так жаждет тело, то, о чем тоскует сердце... Взять и вновь стать счастливым...»

Идея, совсем недавно казавшаяся безумием, сейчас представилась совсем в ином свете, и по губам Видегреля скользнула улыбка.

Скользнувшая по плечам ткань пиджака тихо зашуршала, нарушая тишину комнаты. Следом прошелестела свою песнь рубашка. А за ней и брюки. Воздух прошелся по оголенной коже Видегреля холодным прикосновением, но он тут же укутался в теплое одеяло, стянув его с Садиса. А после, пока любовник не успел проснуться, уселся на него сверху и замер, чувствуя себя извращенцем, забравшимся в окошко к спящей монахине.

Впрочем, отступать Видегрель не хотел, и, прогнав все сомнения, решительно продолжил домогательство.

Он скользнул пальцами по сильной шее Садиса, прочертил неровные линии вниз к груди и прикоснулся к вмиг отреагировавшим на прохладу и касание соскам.

От одних только этих действий, таких простых и совершенно невинных, в паху Видегреля произошло настоящее восстание плоти. И захваченный этими сладкими ощущениями, он продолжил свою игру, надеясь, что на этот раз Садис его не оттолкнет.

***

Просыпаться от нежных касаний теплых ладоней оказалось неожиданно приятным опытом.

Не то, чтобы Садис не любил ласку, просто он никогда не предавал особого значения этому аспекту человеческих отношений. В детстве он был лишен родительской любви, а в постели предпочитал доминировать, не позволяя партнерам особо распускать руки. Никому и никогда Садис не позволял трогать его так, как это сейчас делал Видегрель. Мягко, словно исследуя каждый миллиметр кожи. С явным желанием вызвать реакцию, которая не заставила себя ждать.

Почувствовав прилив возбуждения, Садис приоткрыл все еще сонные глаза и отстраненно отметил, что Видегрель выглядит уже не так плохо как вчера, после болезненного столкновения плечом с притвором двери. Цвет его лица приобрел здоровый розовый оттенок, а кожа больше не была усеяна мелкими бисеринками пота.

- Как твое плечо? - спросил Садис у любовника, который медленно двигал бедрами и смотрел на него чуть затуманенным взглядом, тем самым вызвав в теле новую волну желания.

Улыбка тронула губы Видегреля.

- Уже лучше, - сказал он.

Как же приятно осознавать, что он все еще вызывает в Садисе желание. По крайней мере, Видегрель очень надеялся, что твердость под его ягодицами вызвана именно возбуждением, а не каким-нибудь не причастным к возникшей ситуации сном любовника.

- Я чувствую себя очень даже хорошо, - уверил он Садиса и, склонившись над его грудью, обхватил пересохшими от возбуждения губами твердую бусинку его соска.

- Это заметно... - хмыкнул Садис, коснувшись пальцами согнутых колен Видегреля, и скользнул ладонями вверх по его бедрам, наслаждаясь проступившими на его коже мурашками.

Видегрель выпустил изо рта затвердевший сосок Садиса и, тихо выстонав что-то малоразборчивое, начал укрывать грудь и шею мужчины чувственными поцелуями, наслаждаясь собственными действиями и сильно от этого возбуждаясь.

Когда губы мужчин встретились, и Видегрель проник языком в рот Садиса, вовлекая его в поцелуй, Садис почувствовал на своем животе влагу, которая сочилась из члена любовника. Теплая, упругая головка заскользила по его коже, когда Видегрель начал двигаться, возбуждая себя еще сильнее.

Было видно, что он изголодался по сексу, по простому человеческому теплу и по вниманию к своему телу. И так же было совершенно ясно, что за все время застоя в их отношениях, Видегрель ни разу не изменил ему.

Сейчас Видегрель был похож на сладкоежку, долгое время лишенного сладостей, а теперь добравшегося до любимого десерта. Отдавшись собственным ощущениям, он целовал Садиса, облизывал и покусывал его губы и язык, впивался в шею поцелуями, исследуя солоноватую кожу, и дрожал. Мелко, словно осиновый лист... иногда вздрагивая и порывисто вздыхая, когда Садис оглаживал его спину ладонями, иногда срываясь на стон, когда член начинал мучительно пульсировать и выделять смазку.

Садис же практически ничего не делал, лишь с восхищением наблюдая за тем, как меняется выражение лица Видегреля. С неприкрытым восторгом ощущал ладонями, как усиливается дрожь и спазмы, волнами прокатывающиеся по телу любовника. И мягко трогал его, задевая то сосок, то кожу вокруг пупка, то скользкую бархатистую головку, пока перед глазами не потемнело от удовольствия.

- Мне не хватало тебя... - признался Садис, прикрывая веки и приподнимая бедра вверх, чтобы вжаться пахом в упругие ягодицы Видегреля. - Как же мне тебя не хватало.

Видегрель блаженно зажмурился.

Как сладко было слышать эти слова. Как упоительно и нестерпимо больно.

Так долго терпеть. Так долго чувствовать себя лишним и ненужным. И для чего? Чтобы сойти с ума от восторга, услышав простое, но такое важное признание. Чтобы понять, как невыносимо жить без любимого человека. Чтобы осознать, наконец-то, что все эти чувства не придуманные, настоящие, взращенные в самом сердце и взлелеянные душой.

- Люблю тебя, чертов ты эгоист. Люблю тебя. И всегда буду любить, - жарко прошептал Видегрель, прижимаясь к мужчине и понимая, что еще пара движений, и он кончит уже только от того, что сильные пальцы с жадностью сжимают его ягодицы.

- Прости меня... - попросил Садис, крепко обнимая Видегреля.

И, ловко извернувшись, подмял любовника под себя.

Несколько минут они просто целовались, сплетаясь руками и ногами, двигаясь в попытке раззадорить себя еще сильнее и подвести к той черте, за которой уже полностью исчезнет здравый смысл.

А потом Садису пришлось сжать член Видегреля у основания, чтобы сдержать поток его спермы, и, выпустив свой орган из трусов, толкнуться в горячий узкий проход, где было тесно и до темноты в глазах приятно.

- Люблю тебя... - подхватывая бедра Видегреля так, что они оказались на весу, Садис вонзился в него до основания.

И, позволив привыкнуть и немного расслабиться, стал резко набирать темп, срываясь на стон и хриплые признания.

Видегрель кончил раньше него. Сжался весь, смял ладонями влажные простыни и излился себе на живот, вздрагивая и закатывая глаза от прошивающего тело удовольствия. Впрочем, Садиса это не остановило, и он, перевернув Видегреля на бок, чтобы не так сильно тревожить его рану, еще несколько минут резко вколачивался в него как изголодавшийся зверь, пока бедра не свело сладостным спазмом, и густой поток спермы не заполнил его проход, делая скольжение более легким и до дрожи приятным.

Горячие волны удовольствия еще долго прокатывались по телу Видегреля подобно нежному прибою, ласкающему теплый песчаный берег. А дыхание Садиса, порывистое и глубокое, согревало не только его кожу, но и душу.

Мужчина лежал сзади, уткнувшись лбом в затылок Видегреля, и мягко перебирал пальцами длинные пряди его волос. Кожа Видегреля при этом густо покрывалась мурашками, которые долго не проходили, заставляя его тихо стонать от удовольствия. Перед глазами все еще плавали серебристые змейки, и Видегрель часто моргал, пытаясь их прогнать, но на губах его теплилась улыбка.

Видегрель был счастлив. Он уже несколько раз за последнее время успел похоронить эти отношения, а они возродились из пепла и стали еще более глубокими, чем прежде. Более зрелыми. Более чувственными. Более... настоящими.

Отдышавшись немного, Садис просунул руку Видегрелю под голову и привлек его к себе, вжимаясь в спину и страстно целуя мужчину за ухом. И от этого жеста на Видегреля нахлынула волна безграничного спокойствия и глубокой веры в то, что однажды зародившаяся в их сердцах любовь и, правда, способна преодолеть любые невзгоды и препятствия.

- Почему ты передумал? - спустя довольно долгое время спросил Видегрель.

Они с Садисом нежились в объятиях друг друга и молчали, каждый думая о чем-то своем. Но вопрос, не оставляющий Видегреля в покое вот уже несколько недель, все же сорвался с губ.

- Почему ты решил изменить свое мнение? Ты был так непреклонен, требуя от меня отказаться от всего... так почему же теперь все изменилось?

Садис не стал отвечать сразу. Несколько мгновений еще обдумывал свои слова, пытаясь разобраться, когда же пришло осознание собственной ошибки, а потом тихо сказал:

- Когда тебя якобы убили, твоя охрана согнала нас в подвал как каких-то овец. Мишель заблокировал дверь. Мальчишки тряслись по углам. Кто-то даже плакал, сожалея о твоей гибели. Я, так же как и все они, сидел под стеной и пытался справиться с осознанием потери и чувством пустоты внутри. Я ведь еще никогда не терял близких людей. Однажды только чувствовал нечто подобное, когда Джой сильно заболел, и его хотели забрать в клинику для душевнобольных. Но это было давно. Я был еще подростком. Тогда это казалось непоправимым, хотя на деле являлось решаемой проблемой. Сейчас же я понял, что ничего исправить нельзя. Ничего нельзя изменить. Тебя больше нет. Мир словно канул в глубокую пропасть тьмы, где больше никогда не будет ничего светлого, ничего теплого и душевного.

Садис порывисто вдохнул и поцеловал Видегреля в висок, пытаясь прогнать не самые лучшие воспоминания.

- Мы слышали, как за тяжелой металлической дверью ругаются охранники. Мы слышали даже звуки автоматной очереди. А я все думал в отчаянии: почему силой не забрал тебя из клуба и не увез куда-нибудь в безопасное место? Почему поступал с тобой как последний ублюдок, пытаясь свалить всю ответственность нелегкого решения на твои плечи? Кажется, именно в тот момент кто-то из мальчишек сказал, что, если бы ты был здесь, никто не посмел бы напасть на клуб. Я подумал с внутренним болезненным смешком, что ты сидел бы сейчас взаперти вместе с нами и ждал своей участи. А потом все стихло. Дверь открылась, и вошел ты. Смертельно бледный, с перекошенным от боли лицом, но уверенный в себе. Сказал всем расходиться по комнатам. Сказал Мишелю, что все хорошо. Тогда я и понял, что всё в этом клубе держится на тебе. Пока ты живешь и защищаешь это место, оно в безопасности. Все эти мальчики, торгующие своими телами, охранники, которые собирались отдать за нас свои жизни, все они в безопасности только благодаря тебе. Ты не обижайся на мои слова, но до этого момента я считал тебя слабым человеком, которому нужна всецелая защита. Теперь я увидел, что ты вполне самодостаточный, и можешь постоять за себя. Ты даже не представляешь, как сильно я этому рад. У меня словно камень с души свалился. Теперь я знаю, что ты не дашь себя в обиду, и что ты понимаешь, насколько опасна твоя работа. Я все еще боюсь за тебя, - Садис снова прижался губами к виску Видегреля и чувственно поцеловал его, вдыхая в себя родной любимый запах, - но теперь мне намного спокойнее. Теперь я многое понимаю. И, что самое главное, я не хочу тебя потерять. Только не из-за собственных принципов.

Слова Садиса ласкали расцветающее подобно весеннему бутону сердце Видегреля. Успокаивали его душу, встревоженную неизвестностью и неопределенностью. И все, наконец, становилось на свои места. Чему мужчина был безгранично рад.

- Ты тоже меня прости. Я был не меньшим эгоистом, - признался Видегрель, кутаясь в тепло любовника как в пушистый плед. - Я должен был тебе все объяснить. Должен был все рассказать, должен был заставить тебя выслушать. Но я этого не сделал, и предпочел строить из себя оскорбленную невинность. Боги! Каким же я был идиотом. Но теперь, - Видегрель повернулся к Садису и посмотрел в его глаза, - теперь все изменится. Не сразу, не в один миг, но все будет по-другому. И для этого мне необходима твоя помощь. Твои ум и твое умение вдалбливать в юные головы необходимые знания.

- Ты что, хочешь, чтобы я вернулся в школу? - с возмущением спросил Садис. - Имей в виду, этого не будет.

- Нет, что ты. - Тихо рассмеялся Видегрель и, приподнявшись на здоровом локте, поцеловал упрямо поджатые губы мужчины. - Нет. Я хотел попросить тебя не об этом. Ученик только один, но мороки с ним будет выше крыши. И справиться с этим раздолбаем сможешь только ты.

Садис нахмурился, явно не понимая, о ком идет речь. И Видегрель после очередного очень нежного и мягкого поцелуя, пояснил:

- Я говорю о Кайлере.

Брови Садиса изумленно взлетели вверх.

- И зачем тебе это? – с недоумением спросил он.

Видегрель несколько мгновений молчал, словно размышлял над тем, говорить ему или нет, а потом выложил все как на духу. Он рассказал о своих планах отойти от дел и отдать нижнюю часть клуба Кайлеру, а верхнюю - Мишелю. А когда Садис спросил, и чем же он собирается заниматься, честно ответил, что хочет посвятить себя отношениям и полноценной жизни вне стен клуба.

- Хочешь сказать, что больше не будешь появляться в этом месте? – спросил Садис недоверчиво. - Что у нас будет дом, в котором мы будем жить, а не просто ночевать? И что ты больше не будешь подвергать свою жизнь опасности, полностью отказавшись от прошлого?

- Ты сейчас говоришь с такой интонацией, будто тебе это не нравится и ты недоволен моим решением. - Улыбнулся Видегрель и осторожно лег, положив голову на плечо мужчины. - Да, все именно так, как ты сказал. Я хочу отойти от всего этого. Хочу передать свое детище в надежные руки и жить спокойно. Я не хочу больше подвергать опасности ни тебя, ни себя. Я хочу жить. Жить полной жизнью. С тобой.

- И для этого я должен подготовить твоего найденыша к поступлению в ВУЗ? - спросил Садис.

Видегрель кивнул.

- Нужно заняться этим прямо сейчас? - на всякий случай поинтересовался мужчина.

- Нет. Кайлер придет утром.

- Значит, времени у нас предостаточно, - Садис коварно улыбнулся и, притянув Видегреля к себе, чувственно прошептал ему на ухо, покусывая мягкую мочку: - Я собираюсь показать тебе, насколько мне «не нравится» эта идея. К утру ты будешь умолять меня, чтобы я оставил тебя в покое. Но я не оставлю... - мужчина провел ладонью по волосам любовника и улыбнулся, глядя в его большие, блестящие от счастья глаза. - Я не оставлю тебя, как ни проси. Никогда... никогда и ни за что.

Видегрель улыбался. От счастья, от переполнявшей его душу любви, от восторга, который он испытывал, понимая, что они с Садисом, наконец-то, поняли друг друга.

Садис грозился не отпускать его. Уверял, что всегда будет рядом. И Видегрель верил любовнику. Всем сердцем, всей душой верил ему, и знал, что отныне их пути никогда не разойдутся. Что теперь никакие развилки и перекрестки не собьют их с толку, и не заставят отпустить рук друг друга.

2

***

Первая неделя учебы прошла для Кайлера как в каком-то кошмаре. Не успел он опомниться, а господин Эйгерт крепко схватил его за «жабры» и принялся тестировать на предмет необходимых для его возраста знаний. К пятнице, завалив почти все проверочные контрольные, Кайлер чуть было не бросился к боссу просить пощады, но вовремя спохватился, и с завидной выдержкой выслушал все замечания учителя и его критику относительно своего бессовестного отношения к жизни.

Пришлось покорно согласиться со всем и, вызвав в памяти образ сбегающего из палаты Миллеса, вонзиться зубами в гранит науки, чтобы попытаться изменить свою жизнь и себя, и пойти к мальчишке обновленным, с конкретным предложением и конкретным планом на дальнейшее развитие отношений.

Правда, совет босса по поводу того, что нужно сказать Миллесу всю правду, путал Кайлеру все карты. Он не представлял, как будет изливать на несчастную голову своей нежной Мышки всю эту грязь. Но нестерпимый зуд под кожей, требующий встречи и извинений, и гнетущее чувство пустоты в душе, растущее не по дням, а по часам, заставляли Кайлера прокручивать в голове разные варианты предстоящего разговора и его итога. Что, в конечном счете, лишило парня сна, и он ходил по клубу бледный и мрачный как неупокоенный призрак, и никак не мог собраться и сосредоточиться на занятиях. Благо, господин Эйгерт списал его заторможенность на шок, в который впал мозг от перегрузки. И в воскресенье сократил число уроков до трех, отменив первые два, чтобы парень мог отоспаться.

Кайлер же спать совершенно не собирался и, поднявшись ни свет, ни заря, сбежал из клуба, чтобы, наконец, объясниться с Миллесом.

Когда такси подъехало к дому мальчишки, было уже почти восемь утра. Кайлер на всякий случай еще раз набрал его номер. Но, как и всю прошлую неделю, смог насладиться лишь электронным голосом, который оповещал его о том, что такого абонента больше не существует.

Конечно же, обидевшись на предательство, Миллес не хотел больше с ним разговаривать. И, скорее всего, усердно пытался забыть свою несчастливую любовь. Но Кайлер не хотел все так оставлять. Он решил меняться, решил признаться Миллесу в своих настоящих чувствах, и боялся лишь того, что мальчишка ему не поверит.

Пока Кайлер сидел, колеблясь и думая о том, какой же ответ получит, парадная дверь небольшого светлого дома открылась, и на крыльцо вышел Миллес со своими родителями. Не мешкая, семья Хоуп поспешила к машине, и очень скоро автомобиль выехал со двора, направляясь в сторону центра.

- За ними... - попросил Кайлер таксиста, кусая ноготь большого пальца, и ужасно волнуясь.

Ну на что он рассчитывает, в самом деле? Неужели на то, что мальчишка послушает его, что поверит после стольких предательств в искренность его слов?

Ехали они недолго. Всего-то каких-то десять минут, прежде чем машина Хоупов свернула на главную площадь пригорода и припарковалась у церкви.

Кайлер тут же выскочил из такси и побежал ко входу, впрочем, заходить не стал, а присел на ступеньках, рассеянно улыбаясь прихожанам и с тоской глядя на пасмурное небо.

Сидеть пришлось чуть больше часа. На холодном ветру, под мелкой моросью, от которой в итоге пришлось спрятаться под козырек перед входом в храм. С этого места Кайлер мог слышать неясный голос проповедника, доносящийся из-за плотно прикрытой двери, и мелодию, которую напевал церковный хор.

Прихожане начали выходить из церкви, когда Кайлеру уже казалось, что месса никогда не закончится. У всех у них были улыбки на устах и светлые лица, как будто после знатной промывки мозга. Люди смеялись, обменивались новостями и впечатлениями, и звали друг друга в гости.

Родители Миллеса, которые вышли из церкви раньше самого мальчишки, приветливо поздоровались с несколькими знакомыми и тут же остановились, привлеченные голосом Кайлера.

- Господин Хоуп, Госпожа Хоуп, рад вас видеть.

Парень вышел из своего укрытия и пожал протянутую мужчиной руку.

- Какая приятная неожиданность. - Приветливо улыбнулась мама Миллеса. - Тоже был на мессе?

- Нет, мимо проходил, но начался дождь, и мне пришлось спрятаться под козырьком.

- Если хочешь, мы можем подвезти тебя, куда скажешь. А то еще заболеешь. К тому же ты, наверное, еще слаб после операции. Мы видели в новостях. Ужасный случай. Просто чудовищная несправедливость.

- Спасибо. Не нужно. Я вызову такси. А Миллес с вами?

- Разговаривает с другом. Но вот он уже идет. Милый, - женщина поймала сына на выходе и, обняв его за плечи, мягко развернула к Кайлеру. - Смотри, кого мы случайно встретили.

Миллес, который все еще улыбался после приветствия с каким-то знакомым, резко сошел с лица. Даже побледнел немного. И сделал невольный шаг назад, тяжело сглатывая слюну.

- Мы можем поговорить? - буквально взмолился Кайлер, заметив, что мальчишка сейчас даст деру от него. - Пожалуйста, всего пару минут.

***

Миллесу было скучно.

Монотонная речь проповедника ничем новым не блистала. Все те же правила, все те же наставления, все те же истины. Вот только ответов на тревожащие разум Миллеса вопросы в этих проповедях не было. А вопросов у парня было бессчётное множество, и они ни в какую не покидали голову, делая ее похожей на пчелиный улей с рассерженными пчелами.

Миллес разрывался надвое. Его душа, его сердце, весь его внутренний мир, вдруг, поделились напополам, разорвав реальность на две жизни. Одинаково мучительные и одинаково болезненные для него.

Чувства смешались. Веретено его судьбы, вдруг, дало сбой, и теперь, вместо ровной шелковистой ниточки парень чувствовал под своими пальцами всклокоченную колючую бечевку. Надетая маска садиста неожиданно крепко пристала к лицу, и срывать ее Миллесу пришлось вместе с кожей. Это напугало парня так сильно, что, покинув больницу, он еще долго не мог прийти в себя. Внутри него боролись два существа. Один жаждал отмщения и требовал продолжения бесчинства, а второй, забившись в угол души, тихо плакал, проклиная себя за бесчеловечность и жестокость.

И этот разлом никак не хотел срастаться, отчего Миллес чувствовал себя разбитым и неполноценным.

Он все так же улыбался дома и в школе. Он все так же вел приятные и приветливые беседы с родителями и знакомыми, но стоило ему остаться наедине со своими мыслями, и страх, смешанный с болью и тревогой, рвали его сердце на части.

А потом все утихло. Нет, чувства не исчезли. Терзания не прекратились. Просто все стало как-то тускло и безжизненно. Словно кто-то просто обесцветил его жизнь, прогнав солнце и заменив его вечным сумраком. И даже в церкви, где всегда было светло и радужно, Миллес чувствовал себя словно в яме. В глубокой, сырой, пропахшей плесенью и гнилью яме, из которой ему было не выбраться.

Но он улыбался. Делал вид, что внимательно слушает наставления святого отца, вежливо здоровался со знакомыми, и даже несколько минут слушал пустую болтовню бывшего одноклассника. Вот только все это было не то. Сердце не билось. Кровь не бежала по венам. Воздух не насыщал легкие. И состояние душевной летаргии в некогда светлом и полном радости храме ощущалось еще сильнее.

Извинившись перед другом и солгав, что его ждут родители, Миллес еще раз окинул храм скучающим взглядом и направился к выходу. Но стоило ему переступить порог, как жизнь, подобно норовистой кобылке, вновь лягнула его со всего размаху, практически сбивая с ног и лишая возможности дышать, уже далеко не в фигуральном смысле.

- Всего пару минут. Пожалуйста, Миллес.

Голос Кайлера доносился до парня будто из другой вселенной. Из другой жизни, возвращения в которую Миллес и желал, и не желал одновременно.

- Поговорите, мальчики, - ласково произнесла мама и, взяв мужа под руку, развернула его в сторону торгового центра. - А мы пройдемся по магазинам.

Миллес застыл. Замер подобно соляному столпу и не мог произнести ни слова. Он был напуган. Так сильно, что его почти парализовало. Он понимал, что выходка в больнице не останется безнаказанной, но даже не подозревал, что Кайлер явится так скоро. Потому и стоял как столб. Потому и дышал через раз, не в силах ни убежать, ни дать отпор, если это понадобится.

- Миллес... – едва слышно выдохнул Кайлер, боясь спугнуть невероятно счастливую возможность. - Я хочу поговорить с тобой о том, что произошло в клубе. Я хочу извиниться за то, что причинил тебе боль. Прошу тебя, хотя бы выслушай. Позволь объясниться.

Пока Кайлер говорил, его сердце билось как ненормальное. Собственные смешанные чувства словно оглушили его. Он взял Миллеса за руку в попытке расположить к себе, но тот вырвал теплую ладонь и прижал к груди, словно обжегся.

Слова Кайлера вонзались в разум Миллеса и сверлили и так воспаленное сознание мальчишки, причиняя ему неимоверную боль.

Сердце дрогнуло. Несмело, опасливо ударилось о ребра и заколотилось как обезумевшее, стоило только холодным пальцам парня коснуться кожи, и Миллес отнял руку, боясь лишиться чувств.

- Извиниться? – спросил он с запинкой и замолчал.

Непослушные губы с трудом произнесли слово. А мозг все никак не хотел обработать полученную информацию.

«Так что же это, получается?» - колотилось в висках Миллеса. – «Кайлер не злится на то, что случилось в клинике? Или это обман? Очередная ловушка, в которую он хочет меня заманить?»

- Проваливай! - прошипел Миллес, вдруг, чувствуя, как ярость с новой силой заполняет его душу.

Испуганная мышка забилась в свою норку, и теперь на ее место вышел озлобленный предательством тиран.

- Исчезни уже из моей жизни, ты, жалкий кусок дерьма!

- Если бы я мог. - Кайлер снова сделал попытку прикоснуться к Миллесу, но тот с гневом отбил его руку, раздувая ноздри и сверкая глазами как маленький, но очень опасный демон. - Прошу тебя, не отвергай меня вот так. Я совершил ошибку, я сожалею...

- Ну да, конечно, сожалеет он. - Насмешливо фыркнул парень и отошел от входа в церковь на несколько шагов. - Вот даже не смешно. Тебе было вполне весело в клубе. Чужая швабра в твоих руках готова была залить моющим средством весь пол. Ты же у нас всего лишь простой уборщик. Ах да, совсем забыл, ты еще и помощник бармена. Так ты в штанах того старикана кубики льда для коктейлей искал? Или соломинку?

- Я искал там член... - выдохнул Кайлер едва слышно и схватил-таки Миллеса за локоть, резко привлекая его к себе. - Так получилось. Я не собираюсь даже отрицать. Но я этого не хотел...

- Хватит пороть эту чушь! - Лицо Миллеса исказилось гримасой гнева, а в глазах вспыхнула затаенная обида. – Хватит! Надоело твое вранье!

- Да выслушай же ты меня! – воскликнул Кайлер. - Я налажал, признаюсь. Но я хочу все исправить. Хочу измениться. Потому что мне плохо без тебя. Так пусто внутри, словно что-то исчезло. Что-то очень важное. И я хочу это вернуть.

- Да что ты говоришь! Пусто внутри? Что-то исчезло? А у тебя там, в этом внутри, вообще, хоть что-то было? – с насмешкой спросил Миллес и обиженно поджал губы.

Он столько месяцев жил в каком-то жутком сне, в котором не было ничего, кроме ожидания. Он ждал так самозабвенно, что забыл про то, что умеет радоваться. Отдавал всего себя этим идиотским, ненормальным отношениям, и ради чего? Ради предательства? К черту такой сон! Лучше страдать кошмарной бессонницей, чем видеть такие сны.

- Впрочем, даже если и было, поищи у какого-нибудь другого кретина, который согласится без конца и края ждать тебя, пока ты трахаешься с каждым встречным.

- Да не трахался я ни с кем! - Кайлер на миг прикрыл глаза, призывая себя к спокойствию. - Ни разу за все время. Тот вечер в клубе был ошибкой. Обстоятельства так сложились. Тот человек выбрал меня, грозился подорвать репутацию клуба, если я откажусь. Это все не оправдания, понимаю. Но в тот момент меня словно...

Парень осекся на полуслове, заметив подъезжающий к церкви белый Додж, и, закрыв рот Миллеса ладонью, утащил его за угол крыльца.

- Тише ты... - попросил он, морщась от попыток мальчишки прогрызть дыру в его ладони, и прижал строптивца к себе. - Помолчи.

Поддерживая Миллеса, чтобы тот не вырвался, Кайлер выглянул вместе с ним из-за угла и с замиранием сердца проводил взглядом семейную пару, которая степенно направилась ко входу в церковь.

- Ну все, теперь можешь снова ругаться. - Кайлер разжал руки, выпуская Миллеса, и придержал его, чтобы тот не упал. - Но лучше дай мне возможность все исправить. Позволь мне доказать, что я не пустозвон. Позволь исправить то, что я натворил.

Напряжение Кайлера было настолько сильным, что Миллес почувствовал его через одежду. Даже теплая куртка не смогла скрыть одеревеневших мышц парня, и безумного, оглушительного биения его сердца. И это заставило Миллеса с интересом посмотреть туда, куда был устремлен взгляд Кайлера.

Степенная семейная пара величественно и чинно поднималась по невысоким ступеням. Миллес часто видел их на мессах. Состоятельные прихожане славились своими щедрыми подаяниями и, что уж говорить, вызывали у окружающих совсем не праведную зависть.

Но почему эти люди так напугали Кайлера? И почему этот лживый ублюдок так быстро сменил тему разговора?

- Кто это? – хмуро глядя на Кайлера, спросил Миллес. - Кто эти люди, и почему ты их боишься?

- Я их не боюсь, - фыркнул Кайлер насмешливо, и пояснил в ответ на раздраженный взгляд Миллеса: - Правда, не боюсь. Просто не хочу, чтобы они меня увидели. Это мои родители.

Глаза Миллеса полезли на лоб.

- Ну что ты смотришь на меня как на психа? - спросил Кайлер. - Что, мы совсем не похожи, да? Хотя, если присмотреться, то общие черты все же найдутся. Уж будь уверен.

Он тяжко вздохнул и прислонился спиной к стене, глядя прямо перед собой безразличным взглядом.

- Не думал, что встречу их здесь, ведь они посещают другой приход, который находится в центре Манхеттена. Да, черт... я не думал, что наши пути, вообще, когда-нибудь пересекутся! Какого хрена они тут забыли?

- У тебя... – проговорил Миллес удивленно и запнулся.

Слова застревали в горле, не желая слетать с губ. Сказанное Кайлером просто не укладывалось в его голове.

«Родители? Родители у Кайлера? Он...»

Миллес резко развернулся и, встав перед парнем, вновь поддался своей душевной тьме. Рука взметнулась вверх так быстро, что мальчишка и сам не успел понять, что произошло. Костяшки пальцев пронзила боль, а на скуле Кайлера вмиг расцвел красный след.

- Родители? У тебя есть родители? Чертов ты лжец! А как же история про бедного сиротинушку Кайлера? Несчастненького мальчика, вынужденного выживать на улице? Ты же говорил, что их у тебя нет! Ты говорил мне!..

Миллес осекся. Замолчал так же неожиданно, как и начал говорить. А потом только покачал головой и, разочарованно нахмурив брови, сказал:

- Убирайся! Я не хочу больше и слова от тебя слышать. Все равно в них не будет ни толики правды.

- Да, ты прав, я слишком много лгал тебе, и не имею права просить о снисхождении.

Кайлер вздохнул и, прикоснувшись пальцами к саднящей скуле, опустил взгляд, чувствуя, как внутри все сжимается от страха. Чего он в действительности боялся, так это потерять мальчишку. Боялся, что Миллес сейчас просто развернется и уйдет, запретив подходить к себе. И этот страх словно парализовал его.

- Я все время тебя обманывал, - проговорил Кайлер едва слышно. - Почти в каждом своем слове. Почти каждым своим действием или поступком. Единственное, что было правдой, это моя любовь к тебе. Ты такой светлый, миленький, такой наивный. Ты очень добрый, Миллес. Очень чистый. Я не мог рассказать тебе всего. Я не уверен, что вообще хоть когда-нибудь смогу рассказать тебе о моих родителях. Эта грязь не для твоих ушей, и уж тем более не для твоих глаз. Но, могу поклясться тебе, что эти люди умерли для меня давным-давно. Как и я для них. Так что здесь я солгал только частично. Я не сирота, но я действительно несколько лет жил на улице как какой-то бродяга. Я сам выбрал эту жизнь, потому что барахтаться в том дерьме, в которое меня окунали с самого раннего детства, я больше не мог.

- Не мог он. - Презрительно фыркнул Миллес и обиженно сложил руки на груди, словно хотел закрыться от Кайлера, спрятаться от его слов, тонкими змеями пробирающихся под кожу и тревожащих каждый нерв.

Он хотел просто исчезнуть, чтобы не поддаться соблазну, чтобы не попасться на эту лживую удочку еще раз. Хватит. Надоело уже. Просто надоело.

- Врать мне ты мог без проблем. И откуда мне знать, что и твоя любовь не плод твоего воображения, или что там у тебя генерирует твои бредни?

- Ниоткуда. - Кайлер сглотнул тяжелый комок, застрявший в горле, и посмотрел на Миллеса. - Ты не можешь знать, что творится у меня в голове. Ты не знаешь, что я за человек. Не знаешь о моих настоящих желаниях. И, конечно же, не можешь дать мне в сексе то, что мне нужно. Но я ведь здесь. Не в клубе с клиентами. Я здесь, прошу тебя дать мне шанс сохранить наши отношения.

- А что, есть что сохранять? – сдавленно спросил Миллес, чувствуя, как его горло сжимает невидимая рука.

Сжимает так сильно, что каждый слетающий с языка звук кажется неподъемным камнем.

- Что ты хочешь сохранить? Хочешь и дальше блудить как течная сука, и чтобы я сидел в четырех стенах, покорненько дожидаясь твоего возвращения? Если так, то заведи себе собаку. И найми кого-нибудь, чтобы с ней гуляли.

- Не буду я блудить, - мрачно проговорил Кайлер. - Это в прошлом.

- Как я могу тебе верить? - Упрямился мальчишка, в глазах которого стояли слезы обиды, разочарования и досады на то, что из этих отношений вышло такое дерьмо. - Через время ты снова скажешь мне, что боишься причинить мне боль, и пойдешь по рукам, виляя задом.

- Да не боюсь я причинить тебе боль! – вдруг, разозлился Кайлер, одновременно и желая признаться Миллесу в своих слабостях, и не желая этого. - Если бы хотел научить тебя быть покорным рабом моих желаний, то это не составило бы труда. Уж поверь, я умею ломать людей. Но в сексе мне нужно не это. Я пассив, понимаешь? - парень вперил в мальчишку тяжелый взгляд и досадливо поджал губы. - Я хочу чувствовать власть над собой. Мне нравится, когда в мою задницу суют член или игрушки. Мне нравится, когда меня связывают. Когда меня бьют. Когда меня мучают. И чем искушеннее, чем агрессивнее любовник, тем ярче удовольствие. Но все это уже не важно, Миллес. Все это в прошлом. Да, я зажимался с тем мужиком. Мое тело горело от удовольствия. Оно хотело быть оттраханным на столе, при всех. Оно хотело испытать этот ни с чем несравнимый кайф. Но, в то же время, я чувствовал отвращение к себе. Я понимал, что мне нельзя. Понимал, что предаю тебя. Знал, что тебе будет очень больно. Помнил, как ты плакал тогда... - на глаза Кайлера навернулись непрошеные слезы презрения к самому себе. - Но остановиться уже не мог. Не мог оттолкнуть его руки. Чувствовал в ладони его член и хотел его в себе. Это мерзко. Я мерзкий. Но мне это нравится... вернее нравилось до тех пор, пока я не осознал, что не могу потерять тебя. Не могу отпустить тебя. Миллес, прости меня. Я не должен был морочить тебе голову. Но я влюбился в тебя. И этого уже ничто не изменит. Такого чуда как ты в моей жизни уже никогда не будет. И если ты уйдешь, если оставишь меня вот так, я не выкарабкаюсь из ямы, в которую скатился добровольно. Я прошу у тебя помощи, прощения и снисхождения. Не бросай меня, Мышка. Мне без тебя конец.

Миллес ошарашенно хлопал ресницами, не в силах вымолвить ни звука. Слова Кайлера, произнесенные на надрыве, с истерикой, казалось, шли от самого сердца парня и причиняли ему невыносимую боль.

Правда ранила. Правда рвала на части душу и истекающее кровью сердце. Правда убивала и дарила тепло. То самое истинное тепло, которое способно зародиться лишь в любящем сердце. И Миллес хотел верить. Хотел верить каждому сказанному Кайлером слову. Но выстроенная стена отчуждения мешала поддаться уговорам парня.

- Я идиот, - печально поджав губы, проговорил Миллес. - Я полный кретин. Хотел наказать тебя. Хотел показать, как больно мне было. Хотел уничтожить тебя, а, получается, что просто собственноручно выписал тебе благодарственную грамоту, да еще и орден на грудь повесил. Хотя тебе, наверное, больше понравился бы орден в заднице.

- Не льсти себе. Ты еще ничего не умеешь, - тихо проговорил Кайлер, чувствуя себя придурком, который собственноручно ставит крест на этих отношениях. - Миллес, в больнице я не чувствовал ничего, кроме боли и отчаяния. Я понимал, что происходит. Я понимал, какую боль причинил тебе. Тебе не нужно было меня бить и душить, чтобы наказать. Хватило простого: «Прощай навсегда!» Этого вполне хватило, чтобы я оказался в аду.

- В аду? - сипло переспросил Миллес, чувствуя, как сердце колотится уже где-то в горле, мешая дышать и говорить связно. - Да что ты знаешь про ад?! Что ты вообще про него знаешь?! Я все это время жил в этом чертовом аду. Каждый день, каждый час, умирая, когда тебя не было рядом. Я сходил с ума от волнения и переживаний. Я воскресал лишь, когда ты возвращался и, как кость голодной псине, кидал мне крупицу своего внимания. Я был готов ради тебя на все. На все, что угодно! Так что не рассказывай мне про ад. Ты ни черта про него не знаешь.

- Я этого и не отрицаю. - Кайлер взял Миллеса за руку, надеясь хотя бы напоследок насладиться мягкостью его кожи, ее приятным ласковым теплом. - Ты не изменял мне. Не предавал меня. Я не могу знать, насколько это унизительно и больно. Но я знаю, на что ты был готов ради меня. Готов был терпеть физическую боль, лишь бы удовлетворить меня, хотя мне это и не было нужно. Готов был ждать моего возвращения, лишь бы почувствовать рядом такое необходимое тебе тепло, которого я тебя лишал. Я так же знаю, что непросто забыть ту боль, что я причинил тебе. И я не прошу забывать. Скажи мне, чего ты хочешь от наших отношений? Хочешь стабильности? Я клянусь тебе в верности. Больше даже не взгляну ни на кого. Хочешь, чтобы я обеспечивал тебя? Я буду. Я уже неделю готовлюсь к поступлению в университет. Хочешь, чтобы я был рядом каждую свободную минуту? Я согласен. Миллес, я хочу этого не меньше. Я был таким идиотом! Мне нужно было потерять тебя, чтобы это понять.

- Опять врешь, да? - устало прикрыв глаза, спросил Миллес, но руку не отнял.

Сердце щемило от тоски и боли. Любовь... это проклятое чувство не исчезло, не испарилось, не растворилось в кислоте обиды, а лишь затаилось на время, чтобы сейчас, почувствовав прикосновение любимых рук, выскочить как черт из табакерки и засиять в груди огненным шаром вновь вспыхнувших надежд.

- Говоришь об университете так, словно и, правда, собираешься куда-то поступать. И где же ты учишься? В клубе? И на кого? На знатную шлю...

Миллес оборвал себя на полуслове, понимая, что не имеет права оскорблять парня. Не после того, как Кайлер признался во всем, пусть и с таким ужасающим опозданием.

- Прости.

Миллес потупил взгляд и закусил губу, просто не в силах сказать что-либо еще.

- Не извиняйся. Тем более что ты частично прав.

Кайлер несмело улыбнулся и, сделав к Миллесу осторожный шаг, прижал ладонь к его холодной щеке. Мальчишка вскинул на него подозрительный взгляд, но парень не собирался так просто сдаваться.

- Я учусь в клубе. Меня...

Трель телефонного звонка заставила Кайлера подпрыгнуть. Он выхватил из кармана мобильный и с паникой в глазах уставился на дисплей.

- Твою ж... как не вовремя.

Миллес среагировал мгновенно.

- Отвечай. На громкой связи отвечай, если тебе действительно нечего от меня скрывать, и все эти словоизлияния правда.

Кайлер болезненно хмыкнул и нажал на нужную кнопку, чтобы тут же поморщиться от злобного шипения, которое полилось на него из динамика:

- Юноша, вы испытываете мое терпение. Я уже двадцать минут жду вас у себя в кабинете. А я ужасно не люблю ждать. И вы, тем самым, напрашиваетесь на наказание. Я осведомлен о ваших пристрастиях, но поверьте, моя указка не доставит вам никакого удовольствия. Где вы?

- Я в церкви, господин Эйгерт, - не стал юлить Кайлер, понимая, что ни к чему хорошему это не приведет.

- В вас проснулась набожность? - удивился учитель.

- Нет, я... это долгая история. Я здесь с Миллесом...

- Личная жизнь не должна мешать учебе. Сегодня вас ждет наказание в виде пяти дополнительных занятий. Не мешкайте, если не хотите, чтобы я снова применил к вам свое орудием воспитания.

Садис оборвал связь, а Кайлер поморщился. Его спина уже успела познакомиться с «орудием воспитания». И больше подобной встречи не желала.

- Вот видишь, - обратился он к Миллесу. - Не врал я тебе. Мной занимается любовник босса, а это демон во плоти. Он с меня три шкуры дерет, и не дает даже вздохнуть свободно.

- Ты, что, и его подговорил? - подозрительно прищурившись, спросил Миллес, но тут же тряхнул головой, прогоняя совсем уж идиотскую мысль.

Обиды обидами, но приплетать к реальности фантастику было просто глупо.

- Ты... всерьез взялся за учебу? - В вопросе Миллеса звучало не просто удивление, а какое-то суеверное благоговение. - Правда, хочешь измениться?

Кайлер кивнул, одним коротким движением отвечая на оба вопроса. Вот только у Миллеса был еще один вопрос, не задать который он попросту не мог.

- Зачем?

- Потому что больше нельзя так жить, - признал Кайлер. - У меня нет будущего. И пока я был один, меня это устраивало. А потом появился ты, и всё изменилось. Всё, кроме меня. Я стормозил немного, Мышка. Но я сделаю все, чтобы ты узнал меня с другой стороны. С той, которую я практически никому и никогда не показывал. Дай мне шанс. Я не прошу прощать меня прямо сейчас. Но дай мне шанс доказать, что ты для меня важнее всего в этом мире.

Мед слов растекался по душе Миллеса. Капли целебного бальзама падали на сердце, пока еще не заживляя раны, но уже заглушая боль. И хотелось верить. Хотелось надеяться, что, может быть... что, возможно, Кайлер действительно хочет измениться. Что хочет... быть с ним... что любит так сильно, как говорит...

- Я подумаю, - тихо ответил Миллес, чувствуя себя самым настоящим глупцом. - Я... подумаю над этим.

- Да, подумай... подумай, как следует.

Кайлер снова взял мальчишку за руку и поднес его маленькую ладошку к своим губам. Несколько мгновений грел ее своим дыханием, а потом поцеловал, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства, что испытывал к Миллесу.

- Позвони мне, когда будешь готов дать ответ. Даже если он будет плохим для меня. Позвони мне, ладно?

Миллес кивнул, и Кайлер улыбнулся. Счастливо, радостно так, что сердце Миллеса отозвалось на эту улыбку безумным триумфальным ритмом. Но миг счастья длился недолго. И отпустив руки мальчишки, Кайлер бросился к такси, которое стояло неподалеку, а через несколько мгновений исчез в салоне желтого автомобиля, который очень скоро скрылся из вида.

А Миллес так и остался стоять под божьим храмом, думая над тем, стоит ли вновь окунаться в раскаленную лаву? Стоит ли сломя голову бросаться в жерло вулкана по имени Кайлер, и снова совершить неоправданную глупость?

Вот только ответов у Миллеса не было. Впрочем, время все расставит по своим местам. Время подскажет, и как искусный проводник выведет его из этого запутанного лабиринта сомнений.