⚜Ирман ▫ Амис ▫ Этельстен⚜

***

В разгар предрождественской лихорадки Нью-Йорк выглядел как один сплошной сгусток позитивных эмоций. Улицы сияли миллионами разноцветных огней. Витрины магазинов и торговых центров пестрили подарочными обертками. Повсюду были развешаны призывные флаеры и рекламные постеры о грандиозных скидках и распродажах. На каждом углу играли рождественские гимны. Санта-Клаусы разгуливали по тротуарам с колокольчиками и чашками для пожертвований, кричали задорное: «Хо-хо-хо!» и дарили конфетку каждому, кто опускал в кружку хотя бы несколько центов.

Этельстену за его приступ внезапной щедрости досталась целая горсть конфет и вопрос: Чего он хочет на Рождество? Парень недолго думал над своим желанием и попросил дородного старика с фальшивой бородой о том, чтобы душевные раны его любимого человека, наконец, затянулись, и чтобы в их семье наступило такое желанное всеми благоденствие.

Санта обещал замолвить словечко перед Всевышним, и Этель ему поверил. Наверное потому, что в последнее время ему ужасно не хватало какого-нибудь чуда или хотя бы толики везения. Поблагодарив Санту, парень поспешил в «Мэйсис», который в этот чудесный воскресный вечер закрывался раньше обычного. И уже через несколько минут стряхивал снег с волос перед входом и подслеповато щурился от слишком яркого освещения.

Торговый центр встретил парня взрывом предпраздничного веселья. Рекламные объявления излучали только задор и желание пуститься в пляс прямо среди чудовищного столпотворения людей. Мигающие гирлянды и фонарики ослепляли. Яркие надписи перехватывали взор, который скользил от одного прилавка к другому, в попытке ухватиться за что-нибудь интересное. Но Этель гнал себя вперед, через просторные торговые залы и выставочные галереи, к тому единственному месту, которое заслуживало внимания.

Сегодня в «Мэйсис» проходила грандиозная ярмарка оригами. Казалось бы, что может быть грандиозного в поделках из бумаги? Но, очутившись в одном из торговых залов третьего этажа, парень понял, что не прогадал. Он словно попал в другой мир. В этакую отдельную Вселенную, состоящую из множества разноцветных угловатых фигурок, составленных в удивительные и просто немыслимые композиции.

На стенах, потолке, на многочисленных прилавках были развешаны и выставлены тысячи самых настоящих произведений искусства. Некоторые из них продавались, некоторые служили лишь усладой для глаз. Многие фигурки отдавали за символическую цену, а некоторые стоили как дом в Беверли Хилз.

Этельстен минут двадцать привыкал к обстановке, осматривался, приценивался, прохаживался между прилавками и по несколько минут просто стоял, глядя в потолок на завораживающий танец бабочек и птиц, которые кружили над его головой, гипнотизируя и погружая сознание в состояние легкой эйфории.

Потом он послушал лекцию о том, что же означают фигурки или композиции из них, и выбрал у этого же мастера Розу Кавасаки из ярко-алой бумаги, на которой сидела небесно голубая бабочка. Цветок, как объяснял мастер, символизирует умение видеть прекрасное в различных проявлениях, а бабочка служит символом нежности и ранимости человеческой натуры. Красный цвет символизирует удачу, силу духа и страсть, а голубой - истину, верность и чистоту. Этельстен был очарован этой композицией и подумал, что Рике понравится такой подарок. Мальчишка на днях обмолвился, что хотел бы сходить на эту выставку, но сильная простуда загнала его в постель, и Ленард пригрозил Этелю, чтобы тот не вздумал тащить Рику в город, пока тот не поправится, иначе сложит оригами из него.

Парень поднес купленный цветок к лицу и, вдохнув в себя аромат восточных благовоний, которым была пропитана бумага, улыбнулся собственным мыслям.

Он согласился, чтобы из него сделали оригами, но только во время секса. Тогда и овцы будут целы, и волки сыты.

Рика обиделся на овцу и не разговаривал с Этельстеном добрую половину дня, как-то особенно жалко покашливая из спальни, особенно когда парень проходил в непосредственной близости от двери. Ленард обозвал его придурком и ушел на работу. А когда вернулся, парни, как всегда, помирились. Они втроем устроили семейный ужин в постели, чтобы не тащить Рику на кухню. А после нагло воспользовались беспомощностью мальчишки.

Все у них налаживалось. Жизнь постепенно вливалась в нормальное, обыденное русло. Близилось Рождество, на которое Этельстен возлагал большие надежды. И этот цветок, как символ новой жизни и вечной любви, должен был стать добрым предзнаменованием, предвестником грядущего праздника и просто милой безделицей, которая порадует Рику.

Еще немного побродив среди поделок, Этель собрался идти домой, но внезапная встреча заставила его задержаться.

- Гердер! - удивленно воскликнул парень, заметив Ирмана в центре торгового зала.

Тот стоял в толпе людей и в упор смотрел на покачивающихся под потолком журавлей. И если большинство посетителей выставки просто любовались поделками, то Гердер что-то явно высматривал. Причем делал это с таким видом, словно хотел расстрелять каждого журавлика с особой жестокостью.

- Гердер, ты что здесь делаешь? - вновь спросил Этельстен, приблизившись к парню почти вплотную. - Тоже подарок выбираешь?

Глаза Ирмана, которые до этого были угрожающе сощурены, стали размером с блюдца. Он даже рот приоткрыл, с изумлением глядя на потолок, и быстро заморгал. А потом повернул к Этелю голову и хрипло спросил, после непродолжительного молчания, во время которого рассматривал парня так, словно не верил в его существование:

- Что это за место?

- Выставка оригами.

Было что-то жуткое в глубине ярких синих глаз. Словно тень затаилась, с интересом проглядывая сквозь наполненный ужасом взгляд. И Этельстен участливо сжал ладонью плечо парня.

- Гердер, с тобой все в порядке?

- Я не знаю, - ответил Ирман, оглядываясь по сторонам с таким видом, словно впервые видел это место. - Это что, «Мэйсис»? - задал он очередной вопрос.

Этель кивнул.

- Слушай, Гердер, а идем к нам в гости. Накормим тебя ужином. Рика будет рад. Ты давно к нам не заглядывал.

- Прости, - отозвался парень, вновь поднимая взгляд к потолку. - Я кое-что ищу. Оно должно быть здесь.

Он вытянул руку вверх, словно хотел поймать парящего на леске журавля. Смял пальцами воображаемую бумагу и, болезненно искривив губы, покачал головой.

- Нет, здесь его нет, - обратился Гердер сам к себе и посмотрел на Этельстена. - Не говори ему, что видел меня, ладно?

- Кому? – Этельстен нервно улыбнулся, чувствуя, как от обращенного на него взгляда по спине пробегает дрожь.

Ему показалось на миг, что из глубины синих глаз на него посмотрел кто-то совсем другой. Кто-то... кого он раньше не видел. И с кем не хотелось бы встретиться в темном переулке.

- Рике? – неуверенно предположил Этель, сдерживая желание передернуть плечами, когда его бросило в холодный пот от увиденного.

Ирман несколько секунд смотрел на парня как на полного кретина, а потом все же произнес:

- Да, не говори Рике... еще обидится, что я не зашел. Бывай здоров.

Он вскинул руку и ощутимо хлопнул Этельстена по плечу. После чего размеренным шагом направился к лифту с таким видом, словно ничего и не случилось.

- Вот же, твою мать! - тихо выругался Этельстен, и чуть было не смял в ладони розу. Но быстро опомнился, и пошел следом за парнем.

Впрочем, так и не смог его догнать.

Лифт уехал, а следующего пришлось ждать довольно долго. И когда Этель вышел на улицу, Гердера и след простыл.

Все рождественское настроение как ветром сдуло. Этельстен машинально остановил проезжающее мимо такси и, забравшись в салон, впал в какую-то прострацию.

Ну и что это такое было? Словно поговорил с двумя разными людьми. Какой-то бред из серии научной фантастики. Гердер не может страдать раздвоением личности. Он лечился в клинике. Его доктор заметил бы это!..

Нет, тут что-то не так. Парень просто переработал. Без конца, без края твердил, что ему нужны деньги на подарок к Рождеству и брал дополнительные смены. Вот и выпадает из реальности.

Да, пожалуй, это более здравое объяснение, чем психическое отклонение.

Когда такси остановилось у подъезда дома Этельстена, парню почти удалось убедить себя в этом.

***

Подарок Рике понравился. По крайней мере, Этельстену было приятнее думать, что слёзоньки на длинных темных ресницах были именно слезами умиления, а не результатом четырехкратного чиха, которым парень одарил любовника после получения подарка.

Ленард же, как всегда, только хмыкнул, увидев цветок. Но под гневным взглядом Рики стушевался и оставил свои едкие комментарии при себе.

В целом, вечер прошел чудесно. За совместным просмотром кино и кормлением Рики малиновым вареньем, Этельстен и думать забыл о странной встрече в «Мейсис». Но уже утром, когда пришло время собираться на работу, Ирман со своим странным поведением вновь забрался в мысли Этельстена.

Не то, чтобы Гердер уж как-то сильно волновал парня. Но за последнее время Этель привык к нему. К тому же бешеный и неуравновешенный псих на деле оказался вполне себе нормальным человеком, очень даже приятным в общении. Наверное, именно из-за собственных симпатий Этельстен и не смог оставить произошедшее незамеченным.

Пока добирался на работу, парень несколько раз прокрутил неожиданную встречу в памяти, и, наконец-то, пришел к выводу, что ошибся. Ирман говорил ему не о Рике, а о Сеттоне. Да! Именно ему он просил не рассказывать об этой встрече, потому что, скорее всего, искал для своей зазнобы какой-нибудь стоящий и очень символичный подарок.

Остановившись именно на этой догадке, Этельстен прикинул в уме, как бы он мог помочь Гердеру. И когда рабочая смена началась, у него уже были приготовлены довольно интересные варианты.

Дождаться обеда оказалось очень сложно. Этельстен так загорелся желанием направить Ирмана на «путь любви и счастья», что все время только и думал об этом. В итоге он перепутал несколько заказов, был не совсем приветлив и учтив с посетителями, и получил довольно унизительный выговор от администратора. Это, конечно, подпортило ему настроение, но боевой запал не потушило. И когда настал долгожданный миг перерыва, Этель, взяв свой обед, подсел к Ирману, который с какой-то уж слишком кислой физиономией уныло жевал бутерброд с сыром.

- Слушай, Гердер, я, кажется, знаю, что тебе нужно, - без всяких предисловий начал Этельстен, как только взгляд Ирмана обратился к нему.

- Да ладно?! Прямо таки знаешь. - Фыркнул парень и покачал головой.

- Да, - уверенно кивнул Этельстен. - Ты вчера искал что-то, но, видимо, не нашел. А вот я прикинул и сразу сообразил. Да, такого в «Мейсис» не отыщешь, а вот в китайском квартале есть одно местечко. Там просто потрясающие безделушки на любой вкус. А еще там есть прекрасная антикварная лавка. Я был там однажды и остался впечатлен. И...

- Ты что, на паркете поскользнулся и головой ударился? - с подозрением спросил Ирман, перебивая Этельстена. - Ты о чем вообще? Что я искал?

- Ну как же, - Этель нахмурился и неловко улыбнулся. - Вчера. В «Мейсис». Ты был на выставке оригами и искал... - он запнулся.

Лицо Ирмана так стремительно сменило свое выражение, что это заставило Этельстена замолчать.

И вновь этот взгляд. Холодный. Чужой. Словно подернутый коркой льда.

- Зитрис, - с каким-то шипящим придыханием проговорил Ирман, - я же просил не говорить ему. И ты пообещал.

Этельстен замер. Неприятный холодок вновь прошелся по внутренностям, только теперь это больше походило на озноб. Да и в целом парень чувствовал себя так, словно стоит перед открытой дверью склепа, откуда тянет сыростью и могильным холодом. У него даже волосы на затылке приподнялись. И слова, которые он хотел сказать, так и застряли в горле, словно его сдавило невидимой костлявой дланью. А Гердер просто поднялся из-за стола и ушел, оставив Этеля разбираться с этими странными и жуткими ощущениями.

Прийти в себя оказалось не просто. Ирману удалось нагнать на Этельстена такой жути, что даже короткий взгляд в сторону Гердера вызывал у парня приступ неконтролируемой дрожи, особенно когда Этель видел его с ножом в руке. Теперь ему стало понятно, от чего некоторые люди сторонились этого с виду вполне симпатичного парня.

Не стыдно и обделаться, если он посмотрит в твою сторону таким вот жутковатым полупустым взглядом. И как Сеттон только не боится постоянно выводить его из себя, специально нарываясь на драку? Мазохист какой-то.

И все же оставить это просто так Этельстен не мог. Сначала он порывался позвонить Амису и рассказать о том, что увидел и услышал, но потом передумал. Вполне ведь возможно, что Сеттон и так знает об этих причудах Гердера. Он ведь все-таки его доктор. А если так, то вполне вероятно, что Ирман не опасен для окружающих. Да и сам парень вел себя вполне нормально. Не считая, конечно же, этих взглядов и резких, почти молниеносных смен настроения, которые, кажется, никто больше не замечал. Этель даже спрашивал у нескольких сотрудников, не замечают ли они чего-то странного за Ирманом. Но все в один голос отправляли его работать и не задавать идиотских вопросов. Как сговорились, вот, правда!

В конце концов, еще несколько дней понаблюдав за парнем, Этельстен пришел к выводу, что, наверное, он все же погорячился, и Ирман действительно в порядке. Он вел себя как обычно. Как обычно разговаривал и смотрел. И ничего нового и тем более пугающего в его поведении больше не было.

И все же, однажды, после довольно непродолжительного затишья, странность повторилась.

Этельстен сразу заметил перемены в поведении и настроении парня. Он стал каким-то беспокойным и слишком уж задумчивым. Часто словно зависал, глядя перед собой или всматриваясь в свое отражение на зеркальных поверхностях. И вроде бы ничего такого. Мало ли какие мысли были в его голове? Но Этельстену такое поведение парня не нравилось. Впрочем, на все вопросы Ирман просто отвечал, что устал и, кажется, подхватил простуду.

Этелю подобное оправдание правдивым не казалось, но свое мнение парень оставил при себе, просто сказав Гердеру, что если у него какие-то проблемы или еще что, он всегда может рассчитывать на его помощь. Ирман не ответил. Посмотрел немного удивленно и только кивнул, вернувшись к работе.

Впрочем, помощь ему все же понадобилась, и уже довольно скоро.

Этельстен, закончив работу, решил заглянуть в один ничем не примечательный снаружи, но очень содержательный внутри, книжный магазин. После подаренной бумажной розы, Рика увлекся оригами, и теперь, помимо простых журавликов, бабочек и коробочек, хотел сделать что-то «действительно волшебное». Отказать мальчишке в такой малости Этельстен просто не мог. И потому, отпросившись с работы немного пораньше, пошел в книжный магазин. Вот только не дошел. Уже свернув на нужную ему улицу, парень увидел в одной из подворотен не очень приятную картину. Какие-то оборванцы, о чем-то перешептываясь, склонились над человеком, который, свернувшись в позу зародыша, лежал на холодной и очень грязной земле, прижимаясь спиной к мусорному баку. Бродяги что-то говорили и о чем-то спорили, и из обрывков их разговора Этель понял, что они хотят забрать себе одежду несчастного, который, судя по всему, просто уснул от переизбытка алкоголя в крови.

Позволить уличному сброду обобрать беднягу Этельстен не мог. И громко заявил бродягам, что уже вызвал полицию и скорую помощь, и что, если они не хотят оказаться в участке, то им лучше свалить отсюда подобру-поздорову.

Бродяги послушались и исчезли из проулка так быстро, что Этель даже подумал, что они просто растворились в воздухе. Он и сам уже хотел продолжить свой путь, но бросить человека замерзать так и не смог. Потому и подошел. И тут же замер как вкопанный, не веря своим глазам.

- Гердер? Какого черта?! - Этельстен быстро присел рядом с парнем и принялся трясти его за плечо.

Ирман спал так крепко и был таким холодным, что Этелю стало страшно за его жизнь. По всему было понятно, что у него переохлаждение, и надо было бы отвезти парня в больницу, но когда Ирман открыл глаза, мысли о больнице как-то очень быстро испарились.

- Зитрис? Ты чего это тут?

Этельстен чуть не задохнулся. Это он-то чего?! Ну что за вопрос такой идиотский?! А Ирман сел и принялся с каким-то остервенением растирать виски.

- Слушай, приятель, давай уже поднимайся с земли. Воспаление легких заработаешь. - Этель протянул парню руку, и тот, после непродолжительного раздумья, принял помощь.

Ирман ничего не говорил. На все расспросы отмалчивался и вообще, казалось, находился в каком-то странном состоянии полусна. Будто неожиданно даже для себя самого начал страдать лунатизмом. Хотя... кто этого Гердера знает? Мало ли...

Поймав такси, Этельстен отвез парня домой и проследил, чтобы тот вошел в квартиру. И только после этого отправился домой. Без подарка, но с десятком не самых приятных мыслей, центром которых был Гердер.

***

- Господин Гердер, простите за беспокойство, но я не получил чек об оплате счетов.

Стоящий на пороге одутловатый мужчина с проплешинами на темечке нервно переминался с ноги на ногу и с надеждой смотрел на Ирмана, как будто от его ответа зависела чья-то жизнь.

- Сейчас. - Парень отошел от двери, пропуская домовладельца в квартиру, и, зябко поеживаясь, поплелся к комоду.

Он точно помнил, что отсылал этот чек. Но ничуть не удивился, заметив его среди вороха других бумаг.

Приснилось, наверное. Плохо дело. Кто знает, что еще ему снится, а что является реальностью? Быть может, именно сейчас он спит, и вся эта ситуация лишь глупый навязчивый сон.

- Возьмите. - Ирман отдал чек домовладельцу. - Заработался. Думал, что отправил.

- Ничего страшного, главное, что все оплачено, - залебезил мужчина и ушел, оставив парня одного в квартире.

Тот постоял немного посреди гостиной и заглянул в комнату к Арреку. С мгновение рассматривал пустую кровать и голые стены, и только через несколько секунд вспомнил, что Аррек съехал.

- Это уже ненормально, - признал Ирман и поплелся делать чай.

С самого утра ему нездоровилось. Тело ломило от боли, десна чесались так, что хотелось повыдергивать зубы с корнями. Ложка, которой он размешивал сахар, несколько раз выскальзывала из ослабевших пальцев. А в голове творилась путаница, от которой парню было сильно не по себе.

Вчера ему приснился странный сон. Он бродил по какому-то стремному переулку и очень сильно мерз. Он не видел выхода из лабиринта стен и зданий, и, в конце концов, упал, обессиленный, и, кажется, даже уснул. Наверное, там бы он и умер, если бы его не нашел Зитрис.

И вот что было странно: Почему во сне он призвал на помощь образ именно этого человека? Зитрис годился в помощники, когда дело касалось сердечных вопросов. Зачем он появился в том грязном проулке? В чем был смысл этого сновидения?

Ирман так сильно погрузился в собственные мысли, что даже не сразу заметил, что в дверь снова звонят. Неведомому посетителю пришлось трижды задержать палец на кнопке звонка, чтобы привести парня в чувство.

Путь до двери дался Ирману с трудом. Не удивительно, что ему снится всякая чушь. У него наверняка температура, а стоящий на пороге Амис, скорее всего, лишь бред воспаленного сознания.

- Привет... - поздоровалось видение, сияя как начищенная монетка. - Не ожидал?

- А как же учеба? - спросил Ирман, все еще не веря своим глазам. - Тебя не должно быть здесь.

От подобного безрадостного приветствия настроение Амиса, сверкающее подобно кристаллику льда в рассветных лучах солнца, стремительно меркло, превращаясь в серую лужицу разочарования.

- Что-то ты совсем не рад меня видеть. - Амис обиженно поджал губы и окинул Ирмана скептическим взглядом.

Парень выглядел плохо. Бледный, с синяками под глазами, пересохшими обветренными губами и раскрасневшимся носом. Жалкое зрелище, унылости которому добавлял клетчатый шерстяной плед на плечах и выглядывающие из-под него зеленые трусы.

- Ты заболел? Простуда? - спросил Амис, не предпринимая попыток войти в квартиру, потому что не считал правильным вламываться в чужую обитель без прямого приглашения.

Ирман неопределенно пожал плечами. Может быть и простуда. Сейчас все население Нью-Йорка поголовно чихало и кашляло, распространяя по воздуху миллиарды вредоносных бактерий и вирусов.

- Ты должен быть на учебе, - упрямо повторил он, словно никак не мог поверить в то, что Амис приехал. Но все же отступил в сторону, приглашая парня в гостиную. - Но это вовсе не значит, что я не рад тебя видеть. Я просто удивлен.

И напуган. Но не говорить же этого вслух?

«Вдруг, ты просто мираж? Сладкий сон, от которого кружится голова. Вдруг ты только плод воображения ребенка, который умирает после шоковой терапии или до сих пор бьется в припадке на пыточном столе?»

- Попросил принять меня вне очереди. - Амис вошел в квартиру, но остановился почти у самой двери, отчего-то не решаясь пройти дальше. - Сдал раньше, вот и приехал... - Он вновь окинул Ирмана взглядом и нахмурился сильнее. - С тобой точно все нормально? Ну, не считая простуды, конечно? Выглядишь уставшим. И трусы эти твои... зеленые... тебе же они не нравились.

Ирман остановился, словно врезался в невидимую преграду. Медленно опустил взгляд и в изумлении распахнул глаза.

- Наверное, все другие в стирке, - отстраненно проговорил он.

- Наверное? - в голосе Амиса чувствовалась неприкрытая тревога.

- Да, - отозвался парень задумчиво. - Наверное, так и есть. Иначе не вижу причин, по которым мне нужно было бы надевать их.

- Ну... - Амис лукаво улыбнулся, делая шаг в сторону парня и расстегивая на ходу свою куртку, - у тебя есть замечательный повод снять их.

Он приблизился к Ирману почти вплотную и, протянув руку, забрал у него горячую чашку, чтобы убрать в сторону.

- Если, конечно, ты вдруг не воспылал к ним слишком нежным и трепетным чувством.

Ирман снова завис на мгновение. От Амиса веяло холодом и пахло морозом. Лицо раскраснелось, губы казались алыми от приливающей к ним крови. В темных глазах искрилось безумие, жажда принадлежать, жажда обладать.

Так много лет прошло, а огонь в его сердце так и не угас. И все, что питало тлеющие поленья, это поцелуй в кладовой и данное там же обещание.

Может ли такое быть? Реальность ли это? Или просто очень желанная выдумка?

- Ирман, может, я в другой раз зайду? - спросил Амис с неприкрытой обидой, и парень вздрогнул, словно очнувшись.

- Нет, не уходи... - Ирман взял его за руку, сжал в ладони холодные пальцы и, крепко зажмурившись, сделал глубокий вдох.

На мгновение в синих глазах парня мелькнуло столько тоски, что сердце Амиса предательски сжалось. И он обнял Ирмана, крепко к нему прижимаясь и запуская пальцы в его встрепанные, пахнущие потом и прогорклым маслом волосы.

- Ну что с тобой? - спросил Амис, целуя горячую от поднимающейся температуры щеку. - Что тебя тревожит? Не смей говорить, что насморк, я тебя слишком хорошо знаю. Что уже случилось?

- Да ничего... - тихо отозвался Ирман, чувствуя, как его кожа покрывается мурашками. Как по телу прокатывается волна озноба. И хочется снова быть испуганным и слабым как когда-то в детстве, когда Амис точно так же успокаивал его, пытаясь достучаться, пытаясь найти лазейку в прочной каменной броне, за которой пряталась запуганная до смерти душа. - Это все простуда. Делает меня кучкой унылого, бесполезного дерьма. Ненавижу это состояние. А когда ты рядом, я ненавижу его вдвойне.

Амис улыбнулся и с облегчением выдохнул.

- Иногда можно позволить себе маленькую слабость, - сказал он и, отстранившись от парня, взял его за руку и повел к дивану.

Усадил, настойчиво надавив на плечи, и принялся снимать с себя верхнюю одежду.

- Ты часто болел в детстве? - спросил Амис, развешивая свою куртку на спинке стула.

Ирман отрицательно покачал головой и насупился. Разговоры о его детстве парню не нравились, но избегать этой темы было бы верхом глупости, потому, пусть и не часто, но Амис возвращался к ней.

- Вот поэтому ты и не знаешь, как, порой, бывает приятно болеть. Но я тебе покажу. Ложись. Ложись поудобнее, укрывайся одеялком, - он присел на край дивана и вновь подтолкнул Ирмана, только теперь уже укладывая его на сидение, - и капризничай. Вся прелесть болезни в том, что ты можешь капризничать, не боясь получить за это по шее.

- Мне что, падать на пол и косить ногами, требуя конфету? - спросил парень с сомнением и нахмурился, когда Амис рассмеялся. - Что? Что я должен делать?

- Ты должен требовать внимания и ласки, -терпеливо пояснил Амис, поглаживая его по голове. - Должен требовать любви и заботы. Конфеты ты и сам себе купишь, а вот песенку не споешь. Спеть тебе? У меня, правда, нет ни слуха, ни голоса, но я могу попробовать.

- Нет, петь не надо...

Ирману почему-то стало стыдно. Вот уж чего он не хотел, так это чтобы ему пели. Да и зачем эти глупые песни, если он хочет другого? Раз уж Амис здесь, а он сходит с ума и ему ужасно страшно, почему бы немного не покапризничать.

Может быть, если они сделают это сейчас и доведут все до конца, то смогут перейти на новый уровень отношений?

- Знаешь, - сказал Ирман, прикрыв глаза и наслаждаясь ласковым прикосновением прохладной ладони к своему сухому горячему лбу, - мне кое-чего ужасно не хватает. Отнять отняли, а вернуть так и не смогли. Не будь я таким вялым дерьмом, ты бы никогда не услышал об этом. Но раз можно капризничать, могу я попросить тебя об одной вещи?

Глаза пекло нестерпимо. Хотелось спать, а еще реветь в голос. Что за дрянь с ним творится? Почему он стал таким слабым?

- Попроси. - Согласно кивнул Амис, заинтригованный словами Ирмана.

Что же это такое, что отняли и не вернули? Что это такое, о чем он говорит с таким сожалением и тоской?

- Я хочу вернуться в тот день, когда я тебя потерял. Я хочу чувствовать все, что чувствовал тогда. До того, как отец забрал меня. Ты был таким сильным. Таким уверенным. Мои страхи исчезли тогда. В тот миг я стал одержим тобой. Твоим запахом. Твоим вкусом. Всем тобой до последней молекулы. Я хочу туда... - грудь Ирмана порывисто вздымалась и опадала. Он засыпал, впадая в какой-то жуткий транс. А, может быть, просто бредил из-за высокой температуры. - Я хочу к тебе. Я боюсь, что не успею...

- Ирман... - в горле пересохло.

Вернуться... Амис не хотел признаваться, но он возвращаться в то жуткое прошлое не хотел. Там было страшно. Там он был слаб. Так слаб, что не смог защитить того, кто был дорог. И это грызло парня стальными клыками вины и отчаяния.

- Чтобы в точности воспроизвести тот день, мне как минимум потребуется два умалишенных, один из которых порежет другого, - мрачно отшутился парень, но тут же сменил тему. - Я могу стать для тебя еще сильнее. Если моей силы сейчас недостаточно, я стану сильнее, смелее, увереннее... только не возвращайся туда... там так страшно.

- Страшно здесь. - Ирман судорожно вздохнул и прижал ладонь к глазам, пряча влагу, проступившую в уголках. - Там было хорошо.

Он тяжело сглотнул. Несколько секунд пытался справиться с обидой, которая отравленными иглами вонзилась в его ослабленное болезнью тело. А потом взял себя в руки и рассмеялся.

- Забей, это просто бред. - Он отвернулся лицом к стене и прижался лбом к прохладной спинке дивана.

Надо подвязывать с болезнями, иначе можно наворотить всякой фигни, которую потом хрен разгребешь.

- Ирман, с тобой я вернусь куда угодно, - после непродолжительного молчания сказал Амис и, глубоко вздохнув, прилег рядом с парнем, прижимаясь к его спине и обнимая как можно крепче. - Но я не могу вернуть тебя туда. Это не в моих силах. Этого никто не сможет. Все, что мы можем... это сделать так, чтобы сейчас нам было так же хорошо, как и тогда.

- И как это сделать? - очень тихо спросил парень, позволяя Амису обнимать себя и накрывая его руку своей.

Холодная, приятная, от прикосновений прохладной кожи по телу снова бегут мурашки.

- Надо просто вспомнить, что делало нас счастливыми тогда, и делать это сейчас. - Амис поцеловал Ирмана в плечо и прикрыл глаза. - Меня делал счастливым твой смех. Я так любил слушать, как ты смеешься. Специально выставлял себя идиотом, только чтобы вызвать в тебе радость. А еще мне нравилось, когда ты меня обнимал. Мне нравилось просто быть с тобой рядом. Просто чувствовать твое тепло.

- Сейчас я смеюсь не так часто. - Вздохнул парень и повернулся к человеку, который был не просто его любовником и другом. Он был частью его души, частью его мира, и полностью занимал все его мысли. - Сеттон, скажи, ты настоящий? - спросил Ирман, удобно располагаясь в объятиях Амиса и прикрывая глаза. - Скажи, что я тебя не потеряю. Пообещай, что будешь рядом, даже если я сойду с ума.

Сердце сжалось так сильно, что стало трудно дышать. Амис не понимал, с чего это Ирман вдруг заговорил о сумасшествии. Он никогда не был душевно больным. Его психика была в норме все это время. Неприятие людей, после того, как один из этих проклятых людей поиздевался над ним, это не болезнь. Это вполне объяснимая и вполне естественная реакция. Люди ведь не целуются с горячими утюгами после того, как обожглись ими. Тут то же самое. И все же...

- Я никогда тебя не брошу, - искренне проговорил Амис. - Никогда. Я настоящий. Порой мне кажется, что только мы с тобой и есть настоящие, живые... среди всех этих кукол. Что бы ни случилось, Ирман. Что бы ни произошло... я всегда буду с тобой. Всегда.

Ирман улыбнулся.

Почти как тогда. Почти как в тот день. Обещания, объятия и глубокая нежность в сердце.

- Я люблю тебя, - признался он, обнимая Амиса крепче и просовывая колено ему между ног, чтобы было удобнее лежать. - Хорошо, что ты вернулся именно сегодня.