— Охренеть, чувак! Ты давно знаешь об этом месте?! Я, просто капец, под впечатлением! Ты сюда многих девушек привозил?! Чёрт! Чёрт! Чёрт!!! Бро, я скажу отцу, чтоб не давал тебе машину! Или половина Калифорнии потом объявит тебя отцом своих детей! В такое место нельзя привозить девчонок! — я еле стояла, выбравшись из машины, но вела себя громко, восторгалась и возмущалась одновременно. Меня и правда коробило оттого, что он мог приезжать сюда с кем-то. 

Держи себя в руках, девочка, он пока еще твой!

        Вид открывался шикарный: небольшой холм с обрывом над морем; чуть вдали виднелся город; и, ближе к нам, видно было урбанистическую картину грузового порта; а справа, прямо рядом, можно было спуститься, не к самому морю, но к небольшой скамейке под деревом. Создалось ощущение, что здесь должны снимать самые сопливые романтические фильмы и, хоть я такие ненавидела, место мне нравилось.

— Хочу туда! — восторженно заверещала, показывая пальцем на скамейку.

— Айлиш, не сходи с ума! Ты не сможешь туда спуститься, и я не смогу тебя нести, спускаясь по склону. Это глупо и опасно. Просто хотел показать тебе мрачный вид на старый грузовой порт, мне он кажется немного загадочным: без движения, все оставлено и заброшено. Вызывает странные чувства, у меня по крайней мере.

— Да, это очень круто! Но я хочу на ту скамейку! И я туда доберусь!

— Я смогу тебя туда спустить, только если закину на плечо, Билл, — он явно был уверен, что я откажусь, но я заверещала «да» и мы начали осматривать спуск.

        Затем, конечно, пришло решение получше, я завалилась ему на спину и обняла за шею, а он взял на плечо небольшую походную термо-сумку и, придерживая меня под здоровую коленку, начал аккуратно спускаться. Я представляла, как красиво тут вечером, когда видно огни города. От этого становилось холодно в груди, внутрь прямо заливалось ледяное море Арктики — не хочу знать кого он сюда привозил!!!

        Рыжеволосый красавчик усадил меня на скамейку лицом к морю, но я, приподняв больную ногу с гипсом, перекинула ее через скамью так, чтоб сесть поперек, лицом к порту и оставила достаточно места перед собой. Конечно же, я надеялась сидеть с ним лицом к лицу или, в крайнем случае, спиной к нему, в обнимку, а не рядышком под боком, как приятели. Упертый братец сел так же, как посадил меня изначально, боком ко мне, и начал пялиться в морскую даль. Погода была идеальная, пасмурная, без удушающей жары, но и без намека на дождь.

— Где наш чай? — спросила негромко и спокойно, давая ему почувствовать по интонации голоса, что настроена на более серьезный разговор, без веселья и баловства.

        Перед тем как получить свой чай, с лаймом и имбирем в пластиковой кружке от термоса, я сделала вид что вздрогнула от холода и поежилась. Трикотажная чёрная майка на тонких бретелях поверх лифчика и очень тонкая кофта на змейке сверху. Все те же шорты (их я не переодевала, они же его). Конечно я всё продумала заранее! Знала примерную температуру воздуха и что возле моря будет ветрено. 

Я готова идти на любые ухищрения ради твоих рук, мой Дорогой Рыжеволосый Лев.

        Конечно он заметил, но не сказал ни слова о том, чтобы меня согреть, только вручил чай. Ладно, так быстро я не сдамся! Полезла в сумку за яблочными чипсами и жареным нутом и, найдя там расческу, сначала удивилась, но затем оживилась — она шикарно вписывалась в мой план! Если он будешь позади меня и занят делом, легче будет разговаривать. Эта скамейка просто идеальное место!

— Расческа?! Серьезно?! По твоему я приехала сюда расчесываться? У меня же рука болит, помнишь? — я приподняла перед ним запястье в эластичной повязке и покрутила им. Затем, выждав паузу, я выдала «озарение»:

— Зато у тебя руки свободны и не болят. Тебе придется сесть позади меня, а я пока буду любоваться видом на город и порт, — тут не вышло серьезного тона, слишком уж я рада была тому, что все идет по плану и даже лучше.

        Он молча взял расческу из моих рук и сел позади, помогая мне распускать мои «ушки». Все очень удачно складывалось. Правда, мне стоило подумать еще дома — детская прическа с двумя пряниками на макушке не поможет ему воспринимать меня более взрослой. Сейчас мы это исправим. Я наслаждалась горячим чаем, растягивая его по глотку, и обдумывала как начать, но он опередил меня еще до того как чашка опустела.

— Ты хорошо помнишь о чем мы вчера говорили?

— Да... — Я вздрогнула, на этот раз по-настоящему, не от его голоса, а от того чувства, которое рождалось в моей голове, пока он аккуратно перебирал и распутывал пальцами мои волосы. В этот момент ветра не было и в этом я видела хороший знак, иначе мысль с расчесыванием не сработала бы. Похоже сегодня все складывается как нельзя лучше!

— Последний раз я расчесывал тебя в твои 5 лет. А потом ты одела корону и пышную такую юбочку, и умчалась задувать свечи на торте. Тогда тебя впервые окунули лицом в праздничный торт... — я улыбнулась воспоминанию, но его голос был серьезен.

— А сейчас я тебя не узнаю, не могу поверить, что ты та же девочка, что росла со мной все это время. То есть, конечно, я это понимаю. Не уверен в том, что именно ты поняла из вчерашнего разговора, но этот отморозок прав. Они все правы: я люблю тебя не как сестру... гораздо сильнее, — нервно втягивает воздух — ... и иначе. Ты просто должна это знать.        Я нащупала его руки сзади, у своей головы, и за них попыталась притянуть его ближе, обвить его руками себя. Сама прилегла головой ему на грудь.

— Я поняла это вчера. Я все поняла Финн и это ничего не меняет — я говорила совсем тихо, хотела, чтобы он ловил каждое слово и впитывал, — Ты - весь мой мир! Я обожаю тебя и ничто этого не изменит, не отталкивай меня из-за своих выдумок. Это не может быть правдой...

— Это не выдумка! Это неправильно, чудовищно, бессовестно... и это чистая правда. Я хотел бы этого не чувствовать, и не говорить тем более. Но я итак причинил тебе боль. Думал это поможет, отдалиться от тебя и не рождать ужасные сплетни вокруг нас. Но отдалиться в одном доме и соседней комнате нереально, я лишь вызвал в тебе кучу комплексов, а себе получил терзания тоску и чувство вины.

— Мне было еще хуже... — вряд ли он представляет насколько хуже.

— Я слишком люблю тебя, Пират, чтоб оставаться рядом. Мы слишком близко, ты тянешься ко мне, даже не понимая как... меня тянет к тебе... Я думал снять отдельную квартиру с ребятами из группы, подальше от дома. Но если ничего не выйдет — я готов даже переехать в другой штат.

— Нет!!! Не смей это говорить! — я вырвалась из его объятий и резко повернулась к нему лицом, насколько могла — Забери свои долбанные слова обратно!!! — в глазах стало мокро...

        Все не должно было так происходить! Пытаясь взять себя в руки, я перекинула здоровую ногу через скамейку, чтобы повернуться к нему еще больше, и схватила его за нагрудную часть рубашки. Приблизила свои глаза к его, так близко как могла.

— Забери свои слова обратно, придурок! — я сказала это злым шепотом, надеясь, что он не услышал как осип мой голос от желания расплакаться.

— Прости, не могу, слишком люблю тебя. Просто молчать об этом — ничего не решит, — он смотрел мне прямо в глаза, с грустью, но уверенно.

— Не эти слова!!! ... Скажи, что не уедешь никуда от меня! Финнеас! Скажи это! Обещай мне!.. или ты очень пожалеешь!

— Уже жалею, что сказал. Но ты должна была знать, что дело не в тебе. Я обожаю тебя каждую секунду твоей жизни, но самому от себя противно из-за мыслей, что охватывают меня все чаще.

— Каких мыслей? Скажи мне, — произнести это тише, наверное, уже невозможно. Желание услышать признание обжигает меня внутри и дарит надежду. Слишком близко к тебе, я первая не выдержала и перевела взгляд на твои губы, мой рот сам приоткрылся, чтоб набрать побольше воздуха — мне отчаянно его не хватало — и снова посмотрела в твои голубые глаза, такие родные, знакомые, теплые.

О нет! Нет! Нет! Нет!   

        Паника наваливается мне на грудь и плечи — он смотрел так, словно ел меня по кусочку, пытался запомнить каждый миллиметр лица, приглаживая мои волосы и заправляя за ухо... Значит он уже все решил! ... 

Блядь, нет! Не поступай так со мной!...Что ж, прости за это... я разыграю последний свой козырь, ты не оставляешь мне выбора, близкий человек...

— Ты пожалеешь об этом, Финн! Моя жизнь уже катилась к чертям из-за тебя! Если уедешь... тебе придется вернутся на мои похороны... ... не позднее недели с отъезда. Если так тебе легче будет примириться со своими чувствами — вперед! — мне страшно было говорить, но я, закрыв глаза и чуть наклонив голову, чеканила каждое слово, медленно, старательно, чтоб донести смысл.

        Моя рука все также держала его за кофту. Я даже не была уверена что поступлю так. Скорее Нет чем Да. Но потерять его было страшно. Думала, он обнимет меня, сожмет со всей силы, будет убеждать что не уедет. Но все вокруг замерло и ничего не происходило, наверное само время остановилось.

Прости, прости, прости меня! Ты меня заставил! 

        Открывать глаза было страшно, а дышать стыдно, я не слышала его дыхания, он замер и я замерла. Кровь стучала в ушах мчащимся поездом, левая бровь подрагивала. В груди начало давить от недостатка воздуха, а я все еще не шевелилась и не дышала. 

Я — сучка! Прости меня, не знаю что делать! Теперь снова страшно говорить тебе о своих чувствах, я в отчаянии, я в таком глубоком отчаянии! Я же не хотела загонять тебя в угол, дорогой мой, любимый, и упрямый придурок! Этот день был счастливым, но ты все испортил! Я думала что вчера был самый ужасный день в моей жизни, самый сложный и страшный, но этот — стал просто кошмаром наяву.

        Я должна была объяснить что с радостью принимаю твою любовь, что мы можем быть вместе в этом. Почему не получается?! Как же больно не дышать! Поцелуй меня! Пожалуйста поцелуй меня, если правда любишь... почувствуй меня, услышь меня...... Я же готова отдать тебе все на свете...поцелуй меня...хотя бы легонько прикоснись губами...

         Чувствую, как мое лицо исказила гримаса страдания, не от болезни на этот раз, от боли. Почему ты не дышишь, дурак, и не позволяешь мне вздохнуть? Я тянусь к тебе второй рукой и сдаюсь. Не могу больше! С всхлипом вдыхаю воздух и открываю глаза.

— Почему ты не дышишь? Ты пугаешь меня — я посмотрела на него жалобно и убрала свою руку, начала ее рассматривать, будто в ней было спасение от этого кошмара. Родной человек смотрит на меня с болью и упреком.  «За что ты так со мной?» — читаю в его глазах. Он нервно вдохнул с какой-то дрожью воздух и, выдохнув, ответил:

— Я сделаю все что ты скажешь, готов делать все... до конца своих дней... чтоб больше не слышать этого никогда...

         Я взорвалась..... ударила его в грудь обоими кулаками и закричала:

— Ты сам меня вынудил, заставил меня! Без тебя моя жизнь превращается в кромешный ад, нескончаемый кошмар! Ты хочешь сбежать, потому что тебе сложно?! Потому что жаль себя?! А меня не жаль?! Мне просто не хочется жить, когда ты так легко бросаешь меня! Все должно было быть не так! Я хотела сказать тебе ... — я задыхалась, голос срывался, колотила его, пока он пытался словить мои руки и прижать меня к себе. Снова вырывалась и, набрав воздуха, снова кричала — хотела сказать , что принимаю тебя , обожаю тебя, принимаю любые условия! Что я на всё согласна, лишь бы быть с тобой рядом! — не хватает воздуха и сил высказать ему все...

— Ты идиот! Мерзкий, эгоистичный идиот, Финнеас! Ты не имеешь права на меня так смотреть! Не имеешь права меня винить за то, что я борюсь за тебя, когда ты снова хочешь меня бросить! Я готова даже не дышать рядом с тобой или не дышать вовсе! — лицо заливало слезами, но мышцы были так напряжены, что ни один лишний нервный импульс не мог проскочить, я отталкивала его снова и снова. Наконец мои руки были перехвачены, но я, едва набрав воздуха, кричала и рыдала вновь:

— Тупой кретин, ты не видишь дальше своего носа! Так жалеешь себя, купаешься в своем долбаном чувстве вины и стыда, как мазохист херов! Почему не слышишь меня, не видишь что происходит?! Думаешь, ты — жертва, потому что вынудил меня сказать это?! Ты же не спросил! Взял и решил за меня, как мне будет лучше, да?! Или как тебе будет лучше! Ты не оставил мне выбора! Лгун! Ты не любишь меня, брехло сраное! — я не могла дышать от огромного кома боли в груди и не знала как от него избавиться. Все тело подрагивало и тряслось.

— Билли...

— Ненавижу!.. Вали нахрен!.. Вали на край Земли, не хочу тебя знать! Не хочу видеть! Не-на-ви-жу те-бя!

        Сама не помню как вырвалась и, соскочив со скамейки, хотела убежать к машине, но через пару шагов упала, все еще захлебываясь рыданиями и своими криками. Я обнаружила перед собой землю и заорала что есть силы... без слов, продолжая колотить землю вместо него... просто чтобы выкричать всю боль наружу...

         Все силы покинули меня. Я уронила голову на свои руки, даже не пытаясь встать. Уже не заботило, что я испачкаюсь и что скажу маме, как объясню все. Первая в жизни истерика... наверное, так это и бывает. Не хочу больше ничего, тело парализовало... А потом... его теплые ладони! Чувствую их, и мое тело предательски оживает, чувствует каждым нервным окончанием присутствие... не хочу чувствовать...но оно не слушает, предает меня в который раз.

        Ты поднял меня безвольную на руки и понёс к склону, наверх, пока я смотрела в облака, затем в машину. Зачем? Зачем все это?! Я закрывала глаза и приказывала своему телу не чувствовать этого облегчения, не любить эти твои руки, не ждать их касаний, не вздрагивать от болезненного долгожданного удовольствия. Хоелось наказать тебя полным безразличием за то, что ты сделал. Если бы у меня было хоть чуть больше сил, я бы оттолкнула тебя и спрыгнула с этого холма туда, в море. 

Отныне ненавижу это место, эту скамейку и это дерево, и хочу больше никогда не возвращаться сюда. 

Похожее отчаяние, думаю, испытывают те, кто безответно любят бессердечных ублюдков. Но почему же тогда это чувствую я, если ты говоришь что любишь меня?